Джон ван де Рюит - Малёк. Безумие продолжается
Четверг, 21 февраля
ОТРАБОТКА В НАКАЗАНИЕ ЗА КОШМАР В СОРТИРЕ
Весь день вскапывал и пропалывал огород под палящим солнцем. Верн был в ударе и все это время изображал цыпленка, клюющего зерна вокруг нас. Гоблин весь день не проронил ни слова, только один раз пробурчал: «Можно подумать, мои предки платят двадцать штук в год за то, чтобы я копался в саду у черномазых». Я спросил его: а копаться в саду белого было бы лучше? На что он взглянул на меня, как на ненормального, я ответил: «Конечно лучше, дубина». Больше я ничего не говорил, лишь отодвинулся от Верна, который как раз завел беседу с саранчой.
Позвонил папа и признался, что снова попал в немилость. У них с мамой был семнадцатый юбилей свадьбы, и он подарил ей абонемент на трехнедельные курсы кулинарии. Но мама швырнула конверт ему в лицо и закричала: «Не нравится, как я готовлю? Так прекращай сидеть на заднице и сам иди на долбаные кулинарные курсы!» Тут папа допустил промах и заявил, что, во-первых, кулинарные курсы — это удел геев и домохозяек и, во-вторых, они стоят дешевле, чем месячный запас имодиума. Мама сорвалась с катушек и унеслась прочь на зеленом универсале. Папа думает, что она у Вомбата, но боится звонить — вдруг Вомбат подойдет к телефону?
После долгих уговоров я согласился позвонить Вомбату, якобы чтобы поболтать. Полный абсурд, конечно — кому в здравом уме придет в голову звонить Вомбату, чтобы просто поболтать? Взамен папа пообещал увеличить мне дотацию на карманные расходы на десять рандов.
Итак, я позвонил Вомбату, но трубку взяла мама и закричала: «Иди в „Макдоналдс", придурок, или лучше найди себе молоденькую шлюшку!» Я не знал, как реагировать, поэтому повесил трубку и позвонил папе, который подошел после первого же гудка. Изложил ему ситуацию. Папа ответил, что теперь даст мне прибавку лишь в пять рандов, потому что я бросил трубку и теперь мама думает, что это он звонил. Если бы в этот момент Щука не махал на меня своим членом из туалета, я бы оспорил эту несправедливость. Но вместо этого лишь пожелал папе удачи и пошел на занятия.
Пятница, 22 февраля
Перед отбоем в нашу спальню зашел Укушенный и сообщил, что решил никого к нам не подселять. Кажется, он был не слишком доволен своим решением и сказал, что будет присматривать за нами. Явно не тем глазом, который у него дергается.
Когда Укушенный ушел, Рэмбо собрал нас вокруг своей кровати и сказал:
—На этот раз я согласен с Укушенным. Эта койка должна остаться незанятой в память о Гекконе. — Мы с готовностью закивали. Но тут Рэмбо нахмурился и посерьезнел: — Однако у нас проблема, ребята. Ведь нас знают как Безумную Восьмерку. Разговоры о нас будут ходить еще долгие годы. Особенно если учесть, что Жиртрест заведует школьным архивом. — Жиртрест гордо улыбнулся и облизал пакетик из-под чипсов изнутри. — Единственная проблема вот в чем, — продолжил Рэмбо. — Как мы можем называться Безумной Восьмеркой, когда нас всего семеро? — Возникла встревоженная пауза, после чего Гоблин заметил:
—Ну, если у нас не все дома, это сойдет с рук.
Снова повисла тишина, которую нарушил Жиртрест: он чиркнул спичкой и зажег свечи.
Рэмбо встал и заявил, что тогда в официальные члены Безумной Восьмерки нужно посвятить Роджера. Гоблин, Саймон и Бешеный Пес заржали. Верн встал и взглянул на Рэмбо так, будто перед ним был сам римский папа. Рэмбо объявил голосование. Он сам, а также Верн с Жиртрестом проголосовали за, а остальные — против. Впервые сложилась такая ситуация, когда от моего голоса зависело все. Я поднял палец вверх, и Верн обнял меня так крепко, что стало трудно дышать.
Верн нарядил Роджера в розовое платьице с кружавчиками и отнес его к кровати Рэмбо. Всеобщее внимание слегка напугало котяру, и он попытался сбежать, но Верн схватил его и поднял над головой. Бедолага Роджер пришел в такой ужас, что замер и притворился мертвым. Тогда Верн положил его на свою кровать, и тот тут же расслабился. Рэмбо выступил вперед, положил руку на голову кота, словно благословляя его, и произнес:
— Роджер, отныне и навек ты объявляешься пожизненным членом Безумной Восьмерки.
Роджер воспринял эту новость без особого восторга и, даже не взглянув на Рэмбо, принялся с урчанием вылизывать свои яйца. Мы по очереди пожали ему лапу — все, кроме Бешеного Пса, которому запретили и близко подходить к коту.
Семеро мальчишек и кот. Гоблин был прав — что может быть безумнее?
Суббота, 23 февраля
Позвонила мама и сказала, что Мардж пришли Документы на развод и она «в полном неадеквате». Они собираются взять ее с собой на матч по крикету, потому что ей не повредит денек на природе.
Супер. Только этого мне и не хватало.
10.00. Мы вышли на поле, где нам предстояло сыграть против гастролирующей команды из Великобритании —
Уондсворт. Перед матчем с англичанами Папаша всегда произносит свирепую воодушевляющую речь. На этот раз он назвал британцев «нацией недоделок» и приказал нам «напомнить им о старой доброй битве при Исандлване[12]».
Бешеный Пес пробежался для разминки — теперь его пробежка простирается далеко за границы площадки. Папаша разозлился на него и приказал ему «умерить пыл». Тогда Бешеный пробежался ровно по границе поля, а в довершение сделал несколько упражнений на растяжку. Бэтсмены команды Уондсворта вышли на линию броска с самодовольным видом. Оба были в ярко-зеленых кепочках. Они переглянулись, улыбнулись и что-то сказали друг другу, а потом один заржал.
Тут на поле выбежал Бешеный Пес и закрутил мощнейший мяч, которым сбил у одного из самодовольных бэтсменов кепку! Тот стал бледно-зеленым и вместе со своим приятелем побежал надевать шлем. Нервно засеменив обратно к калитке, они уже больше не шутили и не смеялись.
Вдруг раздался вопль «Толкай!» и звук разгоняемого двигателя. В поле зрения возник зеленый универсал, который толкали примерно двадцать парней. Высунувшись в окно, папа орал что есть мочи, усердно выкручивая руль, чтобы не передавить клумбы и не въехать в канаву. Я почувствовал, как лицо заливает краска. Бешеный Пес замер и вытаращился на эту картину, как и все остальные. Рэмбо заржал. Папаша пытался подавить смех, а Гоблин побежал вдоль границы поля, чтобы понаблюдать за мильтоновским цирком в непосредственной близости. Следующие две минуты я провел, опустившись на одно колено, завязывая и развязывая шнурки. Наконец универсал затих. Папа вышел из машины и со всей дури пнул боковую дверь. Поблагодарив армию мальчишек за помощь, он принялся доставать из багажника шезлонги. Затем показались Мардж и мама. Сердце в моей груди забилось как бешеное.
Мы разгромили англичан со счетом сто тридцать шесть. Я сбил две калитки. Поскольку папина машина заглохла, он не смог гудеть в клаксон и мигать фарами — к счастью. Когда пришло время обеда, я подошел к машине. Мама с папой бросились меня обнимать и целовать. Мардж нервно переминалась с ноги на ногу на заднем плане. Она выглядела очень грустной и усталой, да к тому же выкрасила волосы в очень яркий оранжевый цвет, став похожей на батарейку «Дюраселл». Мардж обняла меня и спросила, как дела, но при этом ни разу не взглянула мне в глаза.
Папа (на нем был передник с эмблемой «Бабушкиных сухариков»[13]) жарил сардельки на гриле. Запах от них разнесся по всему полю, и через несколько минут примчался Жиртрест, якобы поздороваться с моими родителями. Тут папа поднял бокал и заявил, что перед нами чемпион мира по поеданию сарделек. Он обнял Жиртреста и предложил ему пива. Жир слегка озадачился, но быстро опомнился и сказал, что не прочь бы вместо пива съесть пару сарделек. Папа бросил на решетку несколько сарделек, закрученных в спиральки. Потом принялся с остервенением резать лук, но через несколько секунд залился слезами и стал вытирать фартуком нос. Мардж предложила помочь, но он взглянул на нее испепеляющим взглядом, словно говоря «только через мой труп», и проговорил:
— Пусть король сарделек у нас Жиртрест, но повелитель гриля — Мильтон!
Мардж попятилась назад и зажгла сигарету. Истекая луковыми слезами, папа продолжил резать, как он думал, лук, но оказалось, что это была его рука. Он завопил так истошно, что Жиртрест тоже закричал. Кровь была повсюду. Мардж подскочила и обернула папину руку скатертью, а он схватил другой рукой банку пива и выпил ее одним залпом. Мама опрокинула бокал вина и приказала папе перестать выпендриваться. Я повел папу в медпункт через здание школы. Одна рука у него так и была завернута в скатерть, а в другой он по-прежнему сжимал банку пива.
Сестра Коллинз наложила ему четыре шва и приказала оставить пиво на скамеечке у входа в медпункт. Поблагодарив ее, папа заставил меня бежать обратно к машине бегом: ему не терпелось угостить Жиртреста сардельками собственного приготовления. Подбежав к машине, мы оба остановились как вкопанные. Зрелище было впечатляющее: мама мило беседовала с Ленноксом, а Мардж с Папашей ржали, согнувшись пополам в шезлонгах. Жиртреста нигде не было, а Глок жарил сардельки на нашем гриле! Я поежился от страха и смущения. Папа жутко разозлился, что Глок осмелился занять его гриль, а бедолага Жиртрест тем временем кружил под деревьями, как голодная гиена. Тут Глок предложил мне сардельку таким голосом, будто приговаривает меня к смерти. Я принял угощение из его рук, пропищал «спасибо» и сказал, что мне пора. Обнаружив Жиртреста за деревом, я вручил ему сардельку. Он умял ее в два укуса.
