Феликс Кривин - Гиацинтовые острова
И она была.
Правда, когда рыбы до нее добрались, они уже с трудом узнавали друг друга: в них почти ничего не осталось от прежних рыб — так на них повлияло долгое путешествие. Но цель была достигнута, и они прыгнули в воду, с удовольствием вздохнув ее пересохшими жабрами.
Первый раз с удовольствием. Второй раз с удовольствием.
А на третий кто-то сказал:
— Прыгну-ка я на берег. Подышу.
И всем сразу захотелось на берег. Всем захотелось широко раскрывать рты, глотать воздух и громко переговариваться. И прыгать. Непременно прыгать. Потому что прыгать — это совсем не то, что плавать. Оттолкнулся и — шлеп!
И хотя рыбы долго еще называли себя рыбами, но они уже не были рыбами. Они сделали большой скачок, прыгнув из воды на сушу.
И, прыгая по суше, вспоминали свои былые несчастья и говорили, растягивая рты до ушей:
— Не было бы счастья, так несчастье помогло! И это правильно. Такова уж природа нашей земли: без несчастья на ней не бывает счастья.
ОСВОЕНИЕ СУШИ
Слух о земле прошел по всем морям и океанам, и тогда многие рыбы отправились в плаванье. Они покидали насиженные места и бороздили просторы морей (причем, надо сказать, в самых разных и неожиданных направлениях), и время от времени выныривали на поверхность, чтобы посмотреть, не видна ли земля.
Путь был долгим и трудным: из океанов в моря, из морей в реки, а там и по реке сколько еще проплывешь, пока догадаешься ступить на безводный берег. Безводный берег — это и есть земля!
Когда рыбы ступили на землю, она показалась им неуютной и неустроенной, и они стали думать, как бы ее обжить.
— Может, затопить это все водой?
— Может, вырубить леса, срыть горы и все устелить ракушкой и водорослями?
Подобные предложения, естественно, отвергались, поскольку представляли собой возврат к старому, а рыбы ступили на сушу как раз на пути к новому, поэтому им не было смысла устраивать здесь океан.
Смысла не было, но — хотелось. Чтобы как-то окунуться в родную стихию, глубоко вздохнуть, как можно вздохнуть только жабрами… Но ведь они так долго плыли к этой земле, на дне океана они грезили об этой земле, они создавали легенды об этой земле…
А земля оказалась другой, не такой, как в легендах.
Трудно было. И все же это была земля, та земля, о которой нельзя не мечтать, когда веками живешь в океане. И рыбы сказали друг другу:
— Будем устраиваться.
— Только сначала окунемся разок, — сказали они друг другу.
И они окунулись, потом вышли на берег и стали устраиваться. Потом опять окунулись, немного поплавали и снова вышли на берег.
— А ведь неплохо, а? — спросили они другу друга. — Если немножко там, немножко здесь…
Так они и устроились: немножко там, немножко здесь. Немножко сухопутной романтики, немножко океанской прозы. Немножко будущего, к которому они плыли столько веков, и немножко прошлого, которое, правду сказать, всем надоело, но без которого, правду сказать, тоже нельзя. И назвали они себя земноводными, чтобы сочетать в одном слове все, о чем можно мечтать и что можно иметь на нашей планете.
К ИСТОРИИ ПРИСМЫКАЮЩИХСЯ
В истории зоологии пресмыкающимся (или рептилиям, выражаясь более мягко) принадлежит немало заслуг. Они первые из позвоночных по-настоящему освоили сушу, окончательно порвав с водной стихией, в которой до них зарождалась и развивалась жизнь.
В то время еще никто не умел пресмыкаться, и это был смелый шаг, своего рода вызов водному и земноводному миру.
— Смотрите, они пресмыкаются! — указывали на них пальцами все, у кого к тому времени уже были пальцы. — Какая дерзость, какое нахальство! Нет, они определенно допрыгаются!
«Допрыгаются» — это было словечко земноводных, и оно больше выражало душевное состояние земноводных, чем объективное поведение пресмыкающихся. И все же общее мнение было таково, что, как бы усердно пресмыкающиеся ни пресмыкались, в конце концов они определенно допрыгаются.
А пресмыкающиеся все пресмыкались и пресмыкались. И, пресмыкаясь, они достигли высокого уровня млекопитающих и еще более высокого уровня птиц… Правда, все эти достижения приписывают млекопитающим и птицам, которые даже стесняются признаться, от кого они произошли.
Но первая птица, поднявшаяся в небо, была пресмыкающейся.
И первый зверь, накормивший детеныша молоком, тоже в значительной степени был пресмыкающимся.
Его звали Териодонт. Он был первым млекопитающим, хотя в определенном смысле еще оставался пресмыкающимся. Но он уже ходил, всем своим видом показывая, что хотя он еще пресмыкающийся, но уже в значительной степени млекопитающий. И демонстративно кормил своих детенышей молоком, вызывая по этому поводу множество разговоров.
А потом на эти разговоры, а может быть, на запах молока, приходил какой-нибудь здоровенный ящер, и Териодонт прятал свое молоко и смотрел на ящера так, как обычно смотрят на ящера, — то есть совсем не смотрел, а робко опускал глаза. И тихонько уползал, всем своим видом показывая, что хотя он уже млекопитающий, но, однако, еще пресмыкающийся, такой же, как все.
Впрочем, не как все. Земноводные не достигли вершин пресмыкающихся, и их древний рыбий клич: «Вперед, к земноводным!» — давно уже звал не вперед, а назад. Но и достигшие вершин пресмыкающиеся не очень-то уползали вперед, если привыкали к своим вершинам. Клич: «Вперед, к пресмыкающимся!» — тоже звал уже не вперед, а назад. Вперед можно было шагать, можно было лететь, но ползти уже можно было только назад.
По свидетельству авторитетных источников, млекопитающие и птицы достигли своих вершин только благодаря тому, что не хотели и не могли пресмыкаться.
— Мы же говорили, мы же говорили, — продолжают говорить земноводные, — мы же говорили, что рано или поздно они допрыгаются. И вот они уже допрыгались до млекопитающих. И допрыгались до птиц. Интересно, до кого они дальше допрыгаются?
ГИГАНТЫ ЗЕМЛИ
Динозавры стали динозаврами потому, что им не хватало кислорода, — так утверждает гипотеза, возникшая в более поздние времена. Чем меньше кислорода, тем больший требуется дыхательный аппарат, а чем больше дыхательный аппарат, тем, естественно, больше требуется ему кислорода. Надо ведь и выдохнуть, и вдохнуть, и, наконец, вздохнуть по поводу сложившихся обстоятельств… А от этого еще больше становится дыхательный аппарат и, естественно, еще больше требуется ему кислорода…
Только мир, в котором трудно дышать, рождает гигантов. Гигантами становятся те, кому трудно дышать.
Муравьям легко дышится. Поэтому они — муравьи.
КЕНЕНИЯ УДИВИТЕЛЬНАЯ ИЗ ПЛЕМЕНИ АРАХНИД[11]
Кенения Удивительная и сама удивляется, что живет. При выходе на сушу, когда все меняли жабры на легкие, Кенения совершила неудачный обмен: и жабры у нее отобрали, и без легких оставили. Возникает вопрос: как же жить? Неизвестно как, но Кенения приспособилась. Она дышит кожей, хотя это, конечно, уже не то. Ни глубоко вздохнуть, ни с облегчением выдохнуть.
Затем, когда стали распределять места на земле, Кенению почему-то загнали под землю. Разве можно жить под землей? Вероятно, нельзя, но Кенения приспособилась. Она живет под землей и редко выходит на свет, и вообще она плохо относится к свету. Может быть, потому, что когда раздавали зрение, Кенению тоже обошли, и она осталась слепой. Конечно, приспособилась, но с тех пор она не выносит света.
И опять возникает вопрос: как же так? С одной стороны, не видеть света, а с другой — его ненавидеть… Разве это возможно?
Конечно, нет.
Невозможно.
Но Кенения приспособилась.
РОДОСЛОВНАЯ ЯЩЕРИЦЫ
Всем своим видом ящерица пытается подчеркнуть, что она — ближайшая родственница крокодила. Правда, крокодил теперь так далеко пошел, что у него могут быть только дальние родственники. Ящерица это понимает и старается держаться подальше. Но при случае не преминет подчеркнуть.
Спросите Гаттерию, которая жила еще в те времена.[12] Гаттерия помнит, как появились на земле первые динозавры. Динозавры, еще совсем молодые, но уже огромные, решительно заявили о себе, и где-то там, среди них, были предки ящерицы и крокодила. Общие предки — спросите Гаттерию.
Динозавры вымерли совсем молодыми. Им бы жить и жить, как живет, например, Гаттерия, которая по возрасту старше их, но еще достаточно хорошо сохранилась (правда, только в одном районе — в Новой Зеландии). Предки ящерицы и крокодила не сохранились, они вымерли молодыми, чтобы освободить место на земле для потомков: для нее, ящерицы, и для него, крокодила.
Крокодил пошел далеко, а ящерица не пошла, потому что нужно же кому-нибудь и остаться. Ящерица осталась, а крокодил тем временем шел и шел… Ящерица не знает, куда он дошел, но чувствует: надо держаться подальше. Близким родственникам надо держаться подальше, может быть, Гаттерия потому до сих пор и живет, что она всегда держалась подальше (Новая Зеландия — это ли не далеко!).