Владимир Санин - Остров Весёлых Робинзонов (с иллюстрациями)

– Какой я все-таки благородный, чуткий и отзыв­чивый! Ты всю жизнь должен стирать мои носки за то, что я поехал с тобой. Эта тигрица наверняка бы вонзи­ла в тебя свои когти… Ты слышишь?

Было уже темно, и Антон не мог видеть, как я улы­бался.

– Я сразу понял, что она ведьма, – продолжал Антон. – Такие чем красивее, тем опаснее, а эта из самых красивых. Но не бойся, я зорко стою настраже твоей холостяцкой добродетели… Ты чего молчишь?

Я не шевелился.

– Неужели заснул? – огорчился Антон. – Тьфу, черт, поговорить хочется… Да, кстати, ведь за тобой должок! Шницель, вылезай, слышишь? Ну, Шницель! Он спит, прыгай к нему на кровать, живо!

ШИФРОВАННАЯ К0Р0ВА

Через неделю все заболели раскопками. Один Лев Иванович стойко сопротивлялся археологическому вирусу, не уставая кричать, что коллега Ладья – низкопробный шарлатан и рыночный плясун на кана­те. Но все-таки Лев Иванович чувствовал себя неваж­но. Когда Игорь Тарасович вместе с новообращенным Зайчиком уходил в экспедицию, профессор с тревогой ждал их возвращения, поглядывая в занавешенное оконце, как стыдливая невеста. И только убедившись, что ничего, кроме свежих мозолей, члены экспедиции не принесли, он заносчивым петухом выходил на улицу.

– Вы слышали? – приставал он к нам по очереди. – Коллега Ладья сегодня перевернул науку! Он выкопал комара, который укусил Ярослава Мудрого!

Игорь Тарасович прятался и терпеливо ждал своего часа. И этот час наступил. Лев Иванович был вынуж­ден даже задернуть занавеску: ему было больно смот­реть, как под громкое «ура» Машенька увенчала триум­фатора венком из ромашек.

Победа была полной: в руках археолога лежала от­шлифованная плитка с выцарапанной коровой. Рису­нок был наивный, но главная ценность находки заклю­чалась в надписи, сделанной славянской вязью:

Это слово приводило археолога в восторг. Он поливал плитку счастливыми слезами и кричал, что расшифровка надписи потрясет археологический мир. Да, он убежден, что это слово шифрованное и что драгоценная плитка, когда ее история будет прочи­тана, вдохновит писателей на создание романтических книг.

Мы не расходились до поздней ночи, слушая вдохновенную импровизацию археолога. Не ко­леблясь, он отнес рисунок примерно к середине четырнадцатого века, к периоду решающей борьбы с татарским игом. Враги осадили крепость, находив­шуюся на этом острове; ночью какой-то смельчак из соседней деревни переплыл озеро и принес осажден­ным этот условный знак…

К чести Игоря Тарасовича, он не умалял роль Юрика и Шурика в этой находке. Именно они вскрыли тот пласт земли, где оказался археологический са­мородок.

С этого вечера Игорь Тарасович стал всеобщим кумиром. Юрик и Шурик ходили за ним, как собаки; влюбленными глазами смотрел на него Зайчик; по­колебавшись для солидности, не выдержал и лихо взмахнул лопатой Прыг-скок; азартно копалась в земле Машенька, и даже Ксения Авдеевна, не обращая внимания на Левушкино недовольство, в свободное время пропадала на курганах, цепь которых протя­нулась неподалеку от нашего лагеря. Мы с Антоном тоже отдали дань всеобщему увлечению. Антон го­ворил:

– Возможно, мы не найдем ничего; быть может, нам удастся откопать парочку обглоданных первобыт­ной собакой куриных костей. Но черт возьми! Этот Ладья молодчина! На него стоит поработать, на этого одержимого.

Игорь Тарасович преобразился. Он неутомимо бегал от кургана к кургану, объяснял, торопил, кричал, нюхал землю и бережно перетирал ее руками. То там, то здесь раздавался вопль: «Нашел!» – и археолог, задыхаясь, мчался туда на своих длинных страусиных ногах. Ему показывали битые черепки, полусгнившие палки, камни, но Игорь Тарасович, рассмотрев через лупу находки, разочарованно качал головой. Чуть не стал героем дня Прыг-скок. Радостно по­двывая, он прибежал с какой-то проржавевшей посу­диной, но при ближайшем рассмотрении посудина оказалась ночным горшком первой половины двадцатого века. После этого случая Игорь Тарасович строго приказал ограничиваться только курганами. Он предупреждал:

– Осторожно снимайте дерн! Работать только сов­ками и руками. Интуиция мне подсказывает, что мы накануне эпохальной находки!

Здесь же вертелся и Шницель. На его морде было написано отвращение: пес решительно не понимал, почему люди ликуют при виде старых и никому не нужных костей. То ли дело кости свежие и необглоданные, таящие в себе неслыханные наслаждения. Шни­цель лаял, фыркал, тянул Антона за брюки, плевался – в общем всячески выражал презрение к нашей работе. Наконец он помчался домой, приволок оттуда боль­шую кость и скромно отошел в сторону, всем своим ви­дом говоря: «Вот это настоящая кость, ослы вы этакие! Я отдаю ее вам не потому, что она мне не нужна: моя душа восстает против этой жертвы; но я не могу оста­ваться в стороне и смотреть, как вы идете по ложному пути. Я тоже хочу внести лепту в общее дело».

Борис поднял скандал. Он кричал, что теперь понимает, куда бесследно пропал с кухни кусок баранины. Антон яростно возразил, что на такое его собака не способна, что Шницель скорее умрет с го­лоду, чем…

Поняв, что его честное имя поставлено под сом­нение, Шницель торопливо схватил свою кость и в несколько мгновений исчез из виду.

День был неудачным. Начинало темнеть, и Борис, невзирая на протесты Игоря Тарасовича, дал сигнал к возвращению. Отчаянно споря, руководитель рас­копок выторговал еще десять минут, и эти минуты принесли сенсацию.

От кургана, в котором копались Шурик и Юрик, послышался воинственный крик. Размахивая в руках каким-то круглым предметом, братья с гиканьем не­слись к Игорю Тарасовичу. Дрожащими от волнения руками археолог взял у Юрика неплохо сохранившую­ся крышку бочки. На крышке отчетливо виднелись выжженные буквы: «МНЬ».

– Мнь… мень… это налим… – пролепетал Игорь Тарасович. – Примерно семнадцатый век… Значит, наш остров был центром рыбного промысла… Значит, коллега Брынзин может со своей версией уходить на пенсию! Спасибо, друзья! От имени нашей археологи­ческой науки – большое спасибо!

Юрик и Шурик скромно склонили головы, как люди, которые привыкли оказывать бесценные услуги науке и которым даже несколько наскучило это заня­тие. Мы дружно крикнули в честь братьев «ура», а Бо­рис освободил их от наряда вне очереди за мелкое хулиганство (они стащили у Потапыча горсть нюха­тельного табаку и натерли обеденный стол, превратив мирный завтрак в ярмарочный балаган).

За ужином Игорь Тарасович вел себя как именин­ник. Он с аппетитом ел и пил, балагурил, хлопал нас по спинам и время от времени ехидно спрашивал:

– А почему это за столом нет глубокочтимого коллеги Черемушкина? Может быть, ему нехорошо? Как жаль! Он бы так порадовался вместе с нами!

Когда мстительный археолог в третий раз выразил свое сожаление, к столу величественной походкой подошел профессор. Он сел на место, выпил просто­квашу и лучезарно улыбнулся оппоненту. Игорь Тара­сович с удовольствием ответил такой же ласковой и доброй улыбкой. Откушав творог, профессор с лицемерным вздохом сказал, что он, к своему глубокому, искреннему сожалению, вынужден до­ставить коллеге Ладье крайне досадный сюрприз. Археолог спокойно зарядил свою трубку и спросил, уж не собирается ли коллега Черемушкин насвистать свое новое произведение? Это действительно было бы до крайности досадным сюрпризом. Дружелюбно кивая, профессор сообщил, что его сюрприз несколько иного рода: он сумел расшифровать слова, которые так заинтриговали искренне и глубоко уважаемого им коллегу.

Лев Иванович хихикнул, достал из кармана лист бу­маги и карандашом написал:

Потом победоносно посмотрел на встревоженного врага, снова хихикнул и протянул ему бумагу.

– Если коллега Ладья хочет узнать, – деликатнейшим тоном сказал он, – как зовут древнюю корову четыр­надцатого века, пусть он прочтет это слово на-о-бо-рот!

– Глюк-оза! – ошеломленно прочитал Зайчик. – Глюкоза!

Игорь Тарасович от неожиданности икнул.

– Где эти жулики? – заорал он. – Ловите их! Вот они ползут!

Машенька поспешно отвернулась, закашлялся Ан­тон и тихо застонал Борис. Потом все смолкли, но вдруг Ксения Авдеевна взвизгнула, и начался цирк. Игорь Тарасович некоторое время держался, но затем слегка хрюкнул, положил на стол трубку и схватился за живот.

– Шифрованная корова! – надрывался Лев Ивано­вич. – Держите меня, я сейчас разойдусь по швам!

Первым пришел в себя Зайчик. Он погрозил кула­ком Юрику и Шурику, которые успели вскарабкаться на верхушку своей сосны, взял крышку бочки и стал пристально ее рассматривать. Зайчик вертел крышку, сдувал с нее пыль и вдруг, схватив нож, начал зачищать угол. Мы столпились вокруг и затаив дыхание смотре­ли на эти манипуляции.