Олег Агранянц - Дипломаты, шпионы и другие уважаемые люди

Страшно удивленный, что русская деревенская баба свободно говорит по-английски, он сбивчиво на плохом английском стал объяснять, что они с женой возвращаются из кусковского музея и заблудились.

— Может быть, вы знаете какой-нибудь язык лучше, чем английский? — поинтересовалась Лия.

— Французский.

— Саша, — позвала она.

И к машине подошел весь облепленный снегом настоящий русский мужик в меховой шапке, блистательный синхронник Саша Платов. Саша начал объяснять дипломату, как проехать, а потом спросил:

— Я чувствую: французский у вас — не родной язык. Какой язык у вас родной?

— Португальский.

— Бразильский диалект или португальский?

— Мы с женой португальцы, — промолвил ошалевший дипломат.

— Галя, — позвал Саша. — Они португальцы.

И из толпы выделилась еще одна «деревенская баба» в платке, Галя Вершковская, одна из лучших в стране переводчиц с португальского языка.

Дипломат почти лишился дара речи: ночью в лесу, в деревне, русские мужики и бабы — и такое… Едва дослушав Галину, он включил газ и скрылся в ночи.

Как-то к нам в ЦКШ пожаловала дама, отвечающая в Московском управлении МВД за борьбу с проституцией.

— Какие они, эти проститутки? — простодушно спросила заместитель директора Маша Гаркуша.

— Обыкновенные, — отвечала дама. — Меня тут встречали две девушки. Они похожи.

Две эти девушки, наши переводчицы Нина Сергеева и Лена Хмельницкая, узнав о таком, обиделись:

— Безобразие! Нас принять за проституток! Из-за того, что мы модно одеты!

Одевались они действительно ярко, и юбки — тогда была такая мода — носили очень короткие.

— Она даже стоимость назвала, — подзуживал я. — Десять рублей.

— Ну это уж слишком! — возмутились переводчицы. — Так дешево!

Я их успокоил:

— Я думаю, за язык вам бы добавили.

Переводчики получали 5 % надбавки за знание иностранного языка, называлось это «надбавка за язык».

Хохотали потом целый день.

С приездом группы из Португалии у нас добавилась ставка одного переводчика с португальского языка, и я принял на работу девушку, только что окончившую Ленинградский университет. Звали ее Люда, фамилию не помню. Работы у нее было немного, и она попросила разрешение на преподавание по совместительству. Преподавателей португальского языка тогда в Москве не хватало. Я не возражал. Она взяла две группы: одну в Военном институте иностранных языков, другую — на филфаке в МГУ.

От мальчиков в Военном институте она была в восторге: дисциплинированные, вежливые, много работают.

— Такие хорошие ребята. Я вхожу в аудиторию — все встают, дежурный мне докладывает, они стоят не шелохнувшись.

Однажды она пришла ко мне:

— Я ужасно переживаю. В пятницу моих ребят выстраивают, каждый по очереди строевым шагом подходит ко мне, а я спрашиваю двадцать слов. Если он не знает перевод пяти, его не отпускают в увольнение. Я смотрю ему в глаза, хочу помочь… Понимаешь, из-за меня, девчонки старше его года на три-четыре, он должен будет сидеть все выходные в казарме. Как он меня должен ненавидеть!

А вот студентов университета она не любила: бездельники, прогульщики, учиться не хотят.

— Заданий никто не делает. Я вхожу в аудиторию, а они сидят развалившись. Говорю — меня не слушают.

Прошел год.

— Как твои студенты? — спросил я.

— Ты понимаешь, что странно… — ответила она. — Эти бездельники из университета начали говорить. Они встречаются с какими-то бразильцами, португальцами, где-то достают кассеты, книжки, даже порнографические. Вчера мы с ними целый час пели песни по-португальски.

— А твои любимцы из Военного института?

— Слова знают, а говорить не могут. У них все какое-то казенное. Все от и до. Ходят строем и зубрят. Читают только то, что я приношу. На следующий год мне предлагают еще одну группу в университете, я откажусь от военных.

Была у нас в Центральной комсомольской школе переводчица. Звали ее Люся, фамилию не помню. Такая неуклюжая восторженная девица, любительница туристских песен и походов.

Свой очередной отпуск Люся проводила с друзьями на севере, далеко от железной дороги. Питалась рыбой, которую ловили ребята, и по вечерам пела у костра песни Визбора. Однажды в небе появился вертолет. Он приземлился около палатки, оттуда вышли двое военных, спросили, здесь ли такая-то, и назвали Люсину фамилию.

— Здесь, — робко ответила Люся.

— Забирай вещи и с нами, — приказали ей.

Насмерть перепуганная Люся залезла в вертолет. На вопрос: «Куда вы меня везете?» — ей ответили: «Куда надо». Она совсем испугалась и больше ни о чем не спрашивала. Через час вертолет приземлился на аэродроме, и ее пересадили в самолет. Летели несколько часов, а когда приземлились, то снова посадили в вертолет. И за все это время никто ей не объяснил, что происходит и куда ее везут, а спрашивать сама она боялась.

Наконец прибыли в какую-то воинскую часть. Сначала у нее отобрали приемник, потом выдали офицерскую форму и забрали одежду.

Ее привели в палатку и сказали, что она будет здесь жить. Потом подвели трех солдат и объяснили, что теперь она их командир.

— Что я должна делать? — робко поинтересовалась Люся.

— Драть с них три шкуры, если что не так.

Люся не имела ни малейшего представления, что означает «если что не так», но спрашивать побоялась.

И началась ее жизнь в палатке. Солдаты, с которых она должна была драть три шкуры, с утра до вечера гоняли с другими солдатами в футбол, общались к ней через «товарищ лейтенант, разрешите обратиться» и три раза в день приносили довольно сносную еду, а она сидела в палатке и тряслась от страха.

После двух недель ей вернули ее вещи, забрали форму и на бронетранспортере отвезли на железнодорожную станцию. Там ей дали билет до Москвы.

Дело происходило в августе 1968 года, а Люся была переводчицей с чешского языка.

Энри Пилия попал к нам с четвертого курса МГИМО. Прекрасный переводчик с испанского языка, он быстро окунулся в нашу шальную жизнь, да так, что стал реже бывать в институте, а потом вообще перестал туда ходить. Это было обидно, потому что оставались ему всего полтора семестра и защита диплома. Читать нотации я не стал и начал действовать окольным путем.

Прекрасная английская переводчица Лия Лунькова, в отличие от других девушек, окончила переводческий факультет иняза и получила воинское звание.

И я начал атаковать Энри:

— Летом всех отправят на военную переподготовку. Ты диплом не получил, стало быть, будешь солдатом. А командиром у тебя может быть Лия, она офицер. Она будет жить в гостинице, ты — в палатке. Утром она будет приходить, проверять, все ли у тебя в порядке. Плохо застелил постель — два часа строевой подготовки.

Через пару дней Энри подошел ко мне:

— Скажи, а Галя Вершковская тоже окончила переводческий?

Я сразу все понял. Он, конечно, был уверен, что тишайшая и добрейшая Лия никогда не позволит себе никакой гадости, но вот Галя, с которой он постоянно ссорился…

Галя не окончила переводческий факультет, но я решил в воспитательных целях допустить неправду.

— Окончила. Зря ты с ней ссоришься. Там ты должен будешь звать ее на «Вы» и по имени-отчеству. Она тебе: «Здравствуй, Энри». А ты: «Здравия желаю, Галина Михайловна». Нешустро встанешь, когда войдет, — сорок метров по-пластунски.

Когда же я принялся описывать, как он будет ползти, а она идти рядом и следить, чтобы он не отрывал от земли филейную часть, то, взглянув на него, понял, что достаточно.

На следующий день он поехал восстанавливаться в институте.

Я замечал, что идея оказаться в армии под началом женщины повергала некоторых представителей сильного пола в уныние.

Однажды я оказался в компании, где два студента Суриковского училища вели себя высокомерно, девушкам просто хамили. Я спросил их, на каком они курсе. Они ответили: на третьем.

— Может, и пронесет, — заметил я как будто мимоходом.

Они, естественно, заинтересовались, что именно пронесет.

— В Бресте будет установлена огромная картина в честь защитников крепости. Для этого студентов целого курса вашего училища призовут на год. Вы будете рисовать эту картину. Жить будете, естественно, на казарменном положении.

— Откуда ты знаешь? — спросили они.

— Вашим командиром будет майор Стебунова. Ей по этому случаю присвоили внеочередное звание.

Я говорил авторитетно, и мне верили.

— Кто она такая? — заволновались художники. — Художник?

— Не думаю, — ответил я. — Просто командир. Красивая девушка. Молодая, но строгая. У нее не забалуешь. Чуть что не так, сто приседаний.