Антология Сатиры и Юмора России XX века. Том 42. Александр Курляндский - Олешкевич
Короче. Первый день съезда не дал никаких надежд выхода из кризиса. Ни того, что был обозначен в повестке, ни другого, более важного. Поэтому решили продолжить дискуссию на следующий день, а пока разойтись, тем более что светила луна и в баре давали бесплатное пиво.
Вечер выдался просто фантастический. Все цвело и пахло. Погода в этом году переплюнула все рекорды. Рост температуры опережал рост инфляции, и каждый на себе это чувствовал.
Часть народных избранников разошлась по номерам. Кто-то продолжил споры в беседках и на аллеях парка. А кое-кто просто наслаждался теплым весенним вечером на берегу реки, не догадываясь, что Тварь на тринадцати «ножках Буша-старшего» уже принюхивалась к запахам презренного металла, которые доносил до нее ветерок из «Трех сосенок».
Первой жертвой Твари стал заместитель заместителя председателя партии сорокапятилетний Егор Бутынин.
Он сидел над рекою в беседке совершенно один и предавался грустным мыслям: что будет с ним и со страною, если развалится любимое дело.
«Ну, со страной — ясно. Ничего с ней не будет. Выстоит. А вот со мной… Ну, во-первых, придется снова идти в институт и проситься на профессорскую должность. Возьмут, не возьмут — это еще вопрос. Сейчас бы взяли, сейчас он нужен. И деньжат может подкинуть, и оборудование пробить. А вот завтра? На кой хрен он им нужен завтра?»
От этой мысли у Бутынина заныло под лопаткой.
«И чего я полез в политику? Чтобы пробиться к «пирогу», нужен такой «пиар», никаких денег не хватит. Ни у меня, ни у моих жалких спонсоров».
В прибрежных кустах послышался шорох и какой-то странный звук. Вроде кошачьего завывания, но более сиплый и зловещий.
«Лягушки, — решил Егор Иванович. — Весна. Природа торжествует, на дровлях обновляя путь… Нет, это, кажется про осень».
Шорох приближался, и звук — тоже.
«Странно, — подумал депутат. — Что-то уж очень они большие, эти лягушки. Хотя, говорят, тут недалеко атомный центр. Мутировали, наверно».
И в этот же момент кто-то бросился на него, сорвал с руки позолоченные часы, подарок спонсора-банкира, нагрудный медальон со знаком зодиака, преподнесенный представителями нефтяного бизнеса, и даже вытащил из кармана зажигалку с маленьким рубином, которую он купил в Индии всего за три доллара у местного бомжа.
В темноте мелькнула страшная рожа грабителя: клыки, когтистые лапы. Грабитель повалил его на землю — ни о каком сопротивлении нечего было и думать.
«Где же наши секьюрити, черт возьми?! — мелькнуло в голове депутата. — За что им, черт возьми, по «штуке» в месяц платят?»
Больше Егор Иванович ничего не помнил.
Зловонное дыхание Твари затмило его сознание.
7. Вместо свалки — детям скакалки!
Сытно поужинав в «Трех сосенках», Тварь побродила немного по окрестному лесу и отправилась спать. Для ночлега она выбрала свалку километрах в десяти от престижного санатория. Эту свалку знали все и старательно объезжали ее, так как запашок от нее шел ой-е-ей!
«Зеленые» неоднократно устраивали акции с требованием ликвидировать свалку. Приковывали себя наручниками к скелету догнивающего экскаватора, поднимались на воздушном шаре и сбрасывали на город листовки: «Вместо свалки — детям скакалки!» В результате свалку обнесли бетонным забором и поставили сторожа с приказом никого сюда не пускать, кроме как с разрешения «эм-дэ» Губченко. Какую должность занимал Губченко, сторож Семеныч не знал. Но знал, что каждую неделю должен выплачивать ему дань. Потому что, кроме ржавых радиаторов, обломков бетона, дырявых ванн, тряпья и склянок, на свалке можно найти и драгметаллы с секретных заводов, и новенькие ракетные двигатели, и вполне годные к употреблению фугасы. Если покопаться, и атомную бомбу найти можно. А если наоборот: не унести, а принести сюда что-то или кого-то… то и концы в воду, никакой Шерлок Холмс не докопается. Вместе со своим Соломиным.
Сторож Семеныч быстро понял, что лучше места ему не найти. Бомжей он пропускал бесплатно, от них только польза, что-то съедят, чего-то выпьют, глядишь, и гадости меньше останется, а остальные — плати. С каждой машины, с каждого человека. Ему ведь тоже платить надо.
Проснувшись на свалке. Тварь легко позавтракала останками проводов с серебряной пайкой, которые она раскопала под частями довоенного рентгеновского аппарата, как вдруг ее внимание привлек странный шум.
У ворот происходила типичная для этого места сцена.
Сторож кричал: «Не положено, не пущу. У вас радиоактивность — аж зашкаливает!»
В ответ ему кто-то отвечал:
— Да брось ты, Семеныч. В страну скоро ядерные отходы завезут, а ты упираешься.
— Не пущу.
— Ну, не обратно же нам ехать, Семеныч. Сколько?
Семеныч повел своим чутким носом-датчиком:
— У вас тут не меньше двухсот рентген. По сотне с рентгена.
Сговорились на полутора тысячах рублей. За все. И на трех бутылках спирта, которые тут же сели распивать. Попытались присоединиться еще два местных бомжа, но Семеныч их строго отогнал:
— Брысь! Квартплату не беру, так они совсем обнаглели. Может, еще вам и кофе в койку, и душ-джахуюзи?
Бомжи ушли искать выпивку в водочных бутылках и реактивах с химического завода, а Семеныч стал прикидывать, какую часть заработанного он должен отдать Губченко.
Он сидел на пружинной двухспальной кровати, поломанной еще во времена татаро-монгольского ига каким-нибудь ханом с наложницей, как вдруг заметил над собою тень.
Над ним стояла Тварь.
Семеныч не испугался.
— Ты кто ж, милая, будешь? — спросил он ласково. — Как звать-то тебя? Чего молчишь? Не боись. Я в Чернобыле и не таких видел. И телят с двумя головами. И грибы с тебя ростом… Чего молчишь?
Тварь с интересом разглядывала Семеныча. Судя по всему, ей нравился этот человек.
— Ну? Кто ты? Местная, из «Курчатова»? Или из-под Курска пришла? У них, на АЭС, слыхал, и не такие водятся.
Тут раздался длинный музыкальный гудок.
— Начальничек мой приехал, — сказал Семеныч. — Погоди здесь маленько, пока я с ним разберусь.
И он побежал к выходу.
«Эм-дэ» Губченко приехал сильно не в духе. Вчера его подержанный «мерс» столкнулся с джипом, и по самым скромным подсчетам ремонт обойдется не в одну сотню баксов. Вот он и стал вымещать свою злость на Семеныче:
— Ты че мне даешь? Почему так мало? Учти, Семеныч, таких, как ты, — тысячи. А место одно.
— Максим Дмитриевич. Слово даю. Это все, что есть.
— А ты еще поскреби. Поскреби.
— Я уж до дыр доскребся.
И в доказательство Семеныч вывернул
