Дмитрий Ненадович - Повесть о потерянном времени

Вот такие вот люди сиживали в этом «чуркестанском» питейном заведении, вот такая вот разношёрстная компания собралась в этом очередном шедевре «хачёвского» кабацкого искусства города Москвы. Славной нашей и весьма дорогой для всех столицы. О чём же говорили эти достаточно разные для взаимопонимания люди между собой? Давайте подслушаем лишь некоторые из состоявшихся диалогов. Почему не все? Извините, в этом случае придётся писать новую книгу. Пощадите. Эта-то уже надоела. Тем более, сказано же уже было: «Эпилог». То есть «Конец». А конец — делу венец. Вот поэтому и будем заканчивать всю эту галиматью, а посему приведём лишь фрагменты замечательных бесед под национальные русские напитки и не менее национальные и уже давно ставшие традиционными острые кавказские закуски.

— Ндлять, Серёга, ты только врубись… Три войны прошёл, и три жены у от меня в это время ушло. Нет, что я несу — третья, слава Богу, сейчас ещё меня терпит, но тоже уже на грани: иногда выпиваю помногу, по ночам ору…, воюю ещё…, квартиры нет. Всё, что давали, прежним жёнам оставил, а как иначе? Там ведь дети остались…, мои, между прочим, дети.

— Брось ты, Вовка, откель знать тебе, что твои это… Об энтим токмо жёны наши могут поведать… Да и то не нам, а на Страшном суде. Когда уже жопой их к стенке припрут. Но не суть, ты поступал как надобно: ушёл да и ушёл… А может и не ты ушёл, а тебя самого взяли и попросту, как пса шелудивого, да и выкинули. Но ты не стал ведь скулить и судиться. Оставил всё и ушел… Это по-нашенскому…, по-мужцкому. А бабьё, оно ведь непредсказуемо… Вернее…, всё уже давно вполне предсказуемо. Есть у каждого у нас определённый опыт… Это по молодости были какие-то романтические иллюзии, а теперь можно даже вполне всё точно сформулировать: ты можешь её не любить, гулять аккуратно, но ежели деньги в семью таскаешь и живёшь при ней как телок безвольный, значит всё нормально — ты подходишь. Но как только ты из этих канонов выбился: и её любишь, и по бабам не шляешься, но при этом от Родины в семью исключительно копейки приносишь — это всё, кранты семейным отношениям вскоре не замедлят наступить. Тут ты лишён перспективы начисто… Потому как если решил ты вдруг Родине послужить — денег у тебя при нынешней стадии строительства капитализма в России не будет никогда по определению. А сколько она продлится, стадия эта? Нынешняя наша Родина, похоже, в защите не нуждается вовсе. Раньше, когда вокруг неё были страны вероятного противника, Родина о «человеке с ружьём» всегда в меру сил заботилась, а когда вокруг неё вдруг откуда ни возьмись образовалось столько вероятных друзей, Родина стала вести себя как капризная любовница. Зуд служения отчизне вроде бы снимает, но при этом стремится всё из тебя высосать и на чём только можно тебя «развести». Не сама, конечно, а через органы государственного управления. А такого жёны уже ни в коем случае не потерпят. Не любят они, когда их мужьями пользуются чужие органы. Ну, а раз так, раз нет у тебя денег, то и душа твоя нынче уже на хрен никому не нужна… Извини, но такова правда сегодняшней жизни… Может, конечно же, запутался в терминологии… Вероятно, понятия Родины и государства меж собой разнятся, но только при возвышенно-отвлечённых размышлениях, а когда дело касается нашей обыденности — всё как-то само собой сливается воедино… Разве я не прав?

— В основном ты прав, старик, но бывают исключения…

— Это какие же? Приведи пример, но только из своей жизни или же из жизни таких же как ты многожёнцев. Вон их, пруд пруди. Каждый сейчас вставал и перед тем, как произнести свой пропитанный фальшью тост, что-то коротко рассказывал о своей многострадальной судьбе. И что? Девяносто процентов из нашей братии имеет, как минимум, вторую семью. Да ещё далеко не всегда со своими детьми. А десять процентов — это, видимо, действительно исключения. Ты ведь о них, наверное, заговорил?

— Нет, конечно. Слава Вышняму, удалось мне попасть именно в эти ничтожные десять процентов. Хотя были свои сложности и этого попадания. Но вы-то, чего, собственно, ожидали? С вашей необъяснимой, мазохистской любовью к стопроцентным стервам-фуриями… Не надо морщиться, большинство из вас женилось на последних курсах и на ком попало лишь бы не уезжать в отдалённый гарнизон одному. Я, как гитарист, пользовался в те годы популярностью и почти на всех свадьбах побывал. И уже тогда всё было видно. Удивлялся я тогда: откуда вы только умудряетесь их таких откапывать? Кругом же полно хороших девчонок… Пусть не идеальных… А кто из нас может себя к таковым причислить? Ну, может, только Лёха… Но он либо неисправимый идеалист, либо застарелый импотент… Сам себя до сих пор «тэорэтиком» по женской части называет. А вы были истинными санитарами города на Неве! Питер только облегченно вздохнул, когда очередные орлы-стервятники покинули пределы города, увозя своих стервозных возлюбленных в далёкие дали. Смешно всё это сейчас вспоминать. Особенно то, как вы отбивали этих курв друг у друга. Ссорились из-за этих агрессивных невских крокодилиц… Сплошные драмы и шекспировские страсти кипели тогда вокруг. Ну да ладно, дело давнее… Всяк сам кузнец своего несчастья… Но и справедливости ради надо отметить тот факт, что их, стерв этих, тоже ведь обманули. Вот задумайтесь: ежели были бы мы ныне действительно уважаемыми членами нашего нью-капиталистического государства, такими, какими были в самом начале нашей доблестной службы (вспомните, на каких условиях мы изначально шли служить этому государству: относительно высокие оклады, жильё…), то и не бросили бы вас никогда ваши стервы… Что, скажешь я не прав?

— Да прав, язви душу твою беспощадную, но можно же было подобрей как-то выразиться. Стервы, курвы, фурии, аллигаторы… Фу, мы же их когда-то всей душой любили. А ты скребёшь когтями по мясу живому…

— Да вы их по пьяному делу до сих пор любите какой-то приворожённой бесовской любовью… Извини, ты сам эту тему поднял. Столько, мол, отпахал, и весь такой из себя заслуженный, а в итоге ни хрена у тебя нет… А я, извини, плакать с тобой вместе не собираюсь. Что думаю, то и говорю. Я в лекари душ человеческих ни к кому не нанимался. Да и нет у меня к этому призвания сверху. А кроме того, речь-то идёт не только и не столько о стервах, фуриях и рептилиях. Это всё-таки больше ваши личные проблемы. Государство только помогло их усугубить. Но есть позиции, по которым государство нас, как это сейчас называется, попросту взяло и “чисто конкретно так» кинуло. Да, в этот раз именно государство… Не Родина… Но итог-то всё равно един.

— Ты это о чём? Уже второй раз о чём-то талдычишь, но о чём, пока не понятно.

— А вы что, олухи, успели уже всё забыть?

— Что именно?

— Да вы что, не помните, какова была пенсия у офицеров, когда мы подписывались на профессиональную ратную службу? Проще спросить, неужели вы уже не помните, на что мы подрядились тогда, глядя на пенсионеров того приснопамятного «застойного» времени? Неужто подрядились мы тогда на беззаветную офицерскую службу за нищенское вознаграждение в процессе и конце пути? Нет, окончательными романтиками, читай — дураками мы всё же не были… Позвольте, я вам кое-что напомню. Позволяете? Прекрасно, тогда погнали. Давайте не будем брать в расчёт генералов. Генерал, как известно, — это особого рода счастье. Так вот, пенсия полковника составляла в то время 250 советских рублей, тогда как средний советский инженер жил, работая (ну, по крайней мере, выходя каждый день на работу, чтобы бороться до обеда с естественным голодом, а после обеда с не менее естественным для живой плоти сном), на 170 рублей. И жил, надо сказать, этот попеременно голодно-сонный инженер на эти деньги довольно-таки припеваючи. Инженер этот мог себе позволить ежегодную поездку на черноморское побережье, дабы отдохнуть от ежедневной своей борьбы. При этом дети инженера отдыхали за символические копейки в различных пионерских лагерях, некоторые из которых так же располагались на черноморском или же каспийском побережье. (Ну не было у нас тогда других тёплых морей… Это сейчас у народа появились родные побережья Красного, Средиземного и других морей и прилегающих к ним океанов, но — это уже за совершенно другие деньги). Немногим отставал от инженера и рабочий. А иногда даже превосходил его. Недаром, что гегемон. И вот при всём при том подполковник пенсионерствовал в то застойно-справедливое время на двести рублей, а майор довольствовался те ми же средними «инженерно-пролетарскими» 170 рублями, но при этом имел уже вполне законное право нигде не работать. Вы уже не помните, наверное, что это такое: нигде не работать и не сидеть за это в тюрьме? А вы вспомните, тогда за такое кощунство можно было сесть на целый год. Тунеядством, между прочим, это тогда называлось. А отпахавшие положенный, бессонный, самоотверженный и крайне беспощадный срок офицеры получали вполне достойные для безбедного проживания пенсии. Вот за это можно было во время службы многое претерпеть. А сейчас, за что? Да, и надо ещё отметить, что всё это проистекало на фоне полученного в преддверии всех этих благ жилья. Пусть даже и очень скромного обиталища, но не близ места службы даденного, от безызходности бытия… И в каком-нибудь безнадёжном Безвозвратинске Колымского края, а жилья, даденного по месту призыва. То есть, по тогдашнему закону ведь как было: откуда Родина забрала на службу своего ратного героя, туда и обязана была вернуть. Если, конечно такое желание у пенсионера присутствовало. И не просто вернуть, а возвратить его, всего перепачканного в шоколаде. И это было справедливо! Герой ведь столько всего претерпел за службу свою горемычную и при этом ещё умудрился живым остаться… Живым и весьма условно — здоровым. Ну, по крайней мере, ходит ведь ещё как-то, оставляя за собой след из чистого речного песка. Иногда даже спортом занимается: приседания с попукиванием под наблюдением большого количества разнопрофильных врачей. Ну, что же тут поделаешь, если наступила для него такая параолимпийская пора. И надо уважать пенсионера ещё и за это. За то, что не сложил ручки и ещё скрипит в меру сил на всю округу.