Михаил - Белая женщина
— Играли негры с неграми, а проиграли французы, — горестно сказал доктор Лапша после ухода Керена, — уж как я был осторожен. Как тепло отзывался о законных правах арабского народа Палестины, чтоб они все сдохли. Права сексуальных меньшинств, в ущерб себе, соблюдал неукоснительно. И, пожалуйста, в благодарность я имею следствие и показательный суд. Доктор Керен и офицер безопасности старые друзья. Когда-то, когда доктор Керен только начинал свой трудовой путь в качества врача в подростковом отделении, выяснилось, что он спит с несовершеннолетними пациентками. Дело вёл начинающий офицер безопасности Израиль Фельдман. Он пожалел молодого врача, и указал, что доктор Керен работает ветеринаром. Дело получило большую огласку и дошло до Великого Вождя и Учительницы. Так доктор Керена стал заведующим подростковым отделением Офакимской психиатрической больницы. В борьбе за законные права сексуальных меньшинств Великий Вождь и Учительница не идёт ни на какие компромиссы.
В настоящее время офицер безопасности Офакимской психиатрической больницы пишет диссертацию на тему: «Принудительное лечение клептомании (непреодолимого желания украсть) клаустрофобией (боязнью замкнутого пространства)». В работе ему помогает доктор Керен. Боюсь, как бы Израиль Фельдман не стал кандидатом юридических наук на костях доктора Лапши. Преступника, расиста и извращенца. У меня уже был тяжёлый разговор о моём моральном облике с главврачом, когда администрация больницы Ворона просила меня заняться лечением пациента, отказавшегося от вскрытия.
— Но, доктор Лапша, — констатировала Мирьям Абуркаек, — наверно и Ваша вина есть в том, что Вы и доктор Керен оказались по разные стороны презерватива?
— Да что Вы все на меня набросились, — возмутился доктор Лапша, — ведь во всём виноват Борщевский!
— А вот здесь то Вы и не правы, — не без злорадства заметил Шапиро дель Педро, — Мы не можем осуждать Вячеслава Борисовича. С добрым словом и оплеухой можно достичь гораздо большего, чем просто с добрым словом.
— А, по моему мнению, — как обычно авторитетно заявила медсестра Фортуна, — Доктор Лапша уже давно стал неврастеником. Однажды он послал меня к температурящей больной и попросил меня заменить авторучку термометром. Несчастная работница Офакимской фабрики по производству туалетной бумаги сорок минут покорно сидела, положив золотое перо под язык.
— А чем неврастеник отличается от шизофреника? — с подозрением глядя на доктора Лапшу, спросил Вова-Сынок.
— Шизофреник знает, что 2 + 2 = 4, но душой он далёк от этого, — объяснил я атлетически сложённому младшему медбрату, — а неврастеник знает, что 2 +2 = 4, но из-за этого он теряет душевный покой. Олигофрен, кстати говоря, в вопросе 2 + 2 = 4 строго стоит на позициях диалектического онанизма.
— Я что-то запамятовал, — переспросил Вова-Сынок, — позиция диалектического онанизма, это что-то из акробатики или элемент в фигурном катании?
— Это мировоззренческая позиция, — пояснил я богатырю из психбольницы, — Олигофрен не знает ни что такое +, ни что такое =, да и 4, это сумма, которую он представить себе не в состоянии. Но, тем не менее, он полностью разделяет как позицию шизофреника, так и позицию неврастеника. Но, при этом, душой он, почти всегда, стремится к онанированию.
— Да, я иногда бываю рассеян, — согласился доктор Лапша, — мне это было свойственно с детства, — как-то я пожаловался своей маме, что в школе мне говорят, что я не собран. Вскоре выяснилось, что говорил я не с мамой, а с другой тётей, которая была у нас в гостях. Но с темой 2 + 2 = 4 у меня тоже связанны самые тёплые воспоминания.
Моя супруга картавит, для логопеда, между прочим, это большая редкость. Много лет назад мы как-то собрались в лес за грибами. Неожиданно выяснилось, что водки на всех катастрофически не хватает. Моя жена стала звонить своей подруге.
— Возьми ещё четыге бутылки водки, — кричала она в трубку.
— Сколько? — не понимала подруга.
— Один, два, тги, четы-ге, — скандировала в трубку моя супруга.
— Ничего не понимаю, — отвечала подруга, — кто это чета Ге? Че Гевара с супругой, что ли? Или художник Николай Ге с картиной «Что есть истина?»
— Да скажи ты ей две по два, — взмолился я, — на электричку опоздаем.
— Слушай меня внимательно, — в отчаянии крикнула моя жена в трубку, — Пять минус один. Возьми с собой пять минус один бутылок водки!
— Да ты уже пьяная, — изумилась подруга. Она прекрасно знала, что моя супруга в рот ни брала ни капли спиртного — И ещё водки просишь. Ни хватало, что бы мы тебя по всему лесу искали.
Во время учёбы в институте я подрабатывал санитаром в реанимации. Как-то позвонил внук больного, и поинтересовались, жив ли ещё его незабвенный дедушка.
— Нет ещё, — ответил я. Имелось в виду, что дедушка находится в состоянии клинической смерти, что я обнаружил, бросив, в связи с телефонным звонком, взгляд на больного. И потревоженные мной врачи ведут борьбу за его жизнь.
Незабвенного старикашку удалось спасти. После выписки он пожаловался на меня во все возможные и невозможные инстанции. Удивляюсь, как после этого я не был выгнан из института. Хорошо ещё, что, в конечном счёте, наказали его лечащих врачей. Особенно много претензий на изощрённое издевательство предъявлял заботливый внук, который уже почувствовал себя хозяином квартиры в центре Москвы, но, далеко за полночь, ему вновь захотелось услышать это радостное известие. А ведь по ночам спать надо, а не грезить наяву.
Сразу после окончания института весь наш курс повели на экскурсию в мавзолей. Меня распирало от гордости за то, что я стал врачом. Подойдя к забальзамированному Ленину, я внимательно осмотрел вождя мирового пролетариата и с достоинством сообщил: «Будет жить! Я говорю Вам это не как поэт, а как врач».
Через два дня меня вызвали в соответствующие органы и предложили поработать внештатным сотрудником или провести пару-тройку-четвёрку-пятёрку лет в местах свободы. Быть может строгого режима. Фраза «Lenin will live!» (Ленин будет жить!), сказанная на иностранном, возможно даже еврейском, языке, непосредственно в присутствии тела вечно живого Владимира Ильича, была расценена как злобная антисоветская агитация и пропаганда.
— Да это же от избытка чувств, — оправдывался я, — я вождя обожаю.
— Тоже мне, любит он его. Спящую красавицу нашёл, — по отечески укорял меня мой вербовщик. — Может быть ты его поцелуем оживлять собрался? Впрочем, ты врач, тебе виднее.
Через пол года после того, как меня завербовали я, на сильном морозе, в течение получаса пытался дозвониться до своей возлюбленной. Кончилось это тем, что мой палец застрял в телефонном диске. Хорошо, что на номер 444–44–44 отозвались душевные люди, которые и вызвали Скорую Помощь.
Другой раз, готовясь к свиданию с той же девушкой, я гладил брюки. Думая о ней. Неожиданно зазвонил телефон. В результате, вместо свидания с девушкой, я попал в больницу с тяжелейшим ожогом уха, который до свадьбы так и не зарубцевался. Папа моей супруги, модный, но находящийся в подполье иглоукалыватель, заявил, что ухо — это зеркало души. По его мнению, моё обезображенное ухо однозначно свидетельствует о серьёзных проблемах со здоровьем. Новорожденные, родившиеся с ухом такой формы, обычно умирают в раннем возрасте. И поэтому он категорически против нашего брака. Тем более, что жених еврей. А так как его дочка тоже еврейка, то у наших детей и его внуков, так он считает, могут быть серьёзные проблемы. В том числе и со здоровьем.
На протяжении всего нашего романа у нас был только один скандал. Однажды она налетела на меня с криком:
— А ты мне говорил, что таким способом нельзя подзалететь. При этом она размахивала перед моим носом упаковкой из-под таблеток с надписью «Оральные контрацептивы». Короче говоря, моя жена своего папу не послушалась. Теперь таких чистых, невинных девушек просто не бывает. Это было последнее поколение.
Воспоминания молодости вновь вывели доктора Лапшу из состояния психического равновесия. Недавно от него ушла жена, и, не смотря на его усилия, отношения восстанавливались с трудом.
— Да, я извращенец, — не выдержал он, — я старый развратный лесбиян.
— Да Вы успокойтесь, доктор Лапша, — попытался утешить его Кац, — В этом нет ничего страшного. Наоборот. В наше время извращенцам везде у нас дорога. Всюду у нас почёт сексуальным меньшинствам.
— Но не с моим извращением, — горестно воскликнул доктор Лапша, — В наше героическое время борьбы за справедливые чаяния арабского народа Палестины я не живу, я пасусь! Ах, как я завидую смотрящему вперёд ясным взором олигофрена шейху Мустафе! Меня постоянно тянет к женщинам. Я даже не хочу думать, что может произойти, если всё раскроется.
— Не надо было искать легких дорог в сексе, — безжалостно изрёк Антонио Шапиро дель Педро, — Сострадали бы сексуальным меньшинствам, сегодня бы спали спокойно. И жена бы от Вас не ушла.
