Антология Сатиры и Юмора России XX века. Том 27. Михаил Мишин - Михаил Мишин
1995
Детское время
Как всякий чадолюбивый родитель, читавший «От двух до пяти» Чуковского, одно время вознамерился записывать высказывания своей маленькой дочки.
Продержался в осуществлении этих намерений два дня.
Так что изложением результатов не переутомлю.
21.11.97
Екатерина, трехлетняя дочь моя, сегодня высказала среди прочего две важные вещи. Она все время теперь говорит важные вещи, но эти были особенно важные.
— Трудно быть мамой, — объявила она днем. — Я не хочу быть мамой.
Спорить было бы глупо…
Второе важное было вопросом.
— Я никогда не умру? — строго спросила она, уже лежа в кровати.
— Никогда, — сказал я.
21.11.97
Интересно они осваивают формулы речи.
— Пойдем гулять, — сказал я.
— С одной стороны, — начала Екатерина и умолкла.
Забыла — как дальше.
22.11.97
Главное — сюжет.
Чтоб не ревела, пока одеваю для прогулки, стал выдумывать какую-то ахинею про бегемотика. Реветь перестала. Потребовала продолжения. Поэтому к бегемотику присоединился слон, потом еще крокодил, муха и журавлик. Поскольку я такое сочинять не умею, все эти слоны и крокодилы осуществляли в моей истории назидательные благоглупости, но это ей неважно пока
— Ну и что этот бегемот, — спрашивает она. — А слоник что?
Пока важно только — что, а не как.
22.11.97
— Катя, покажи кошечку?
— Мяу!
— Катя, покажи собачку?
— Ав-ав!
— Катя, как птичка делает?
— Трррр!
— Катя, покажи тетю… Все, больше никогда не показывай. Ужас какой.
22.11.97
— Ты не будешь плакать, пока я буду гулять с мамой?
— Буду, — сейчас же ухватился я за так-то возможность. — Конечно, я тут один буду плакать.
— Стыдно плакать, ты же уже большой.
Узнал свою дурацкую аргументацию.
Большой — ну и что же?
СТИХИ ЕКАТЕРИНЫ — 98
Публикация автора автора
Цветочек родил бабочку.
Бабочка родила папочку.
Палочка родила камушек.
Камушек родил речку.
Еще не в курсе, что Авраам родил Исаака, Исаак родил Исава…
* * *
Топор рубит дрова.
Там растет трава,
В лесу бегает волк.
Он видит зайца и хочет его съесть.
Неужели плагиат?
* * *
Дом стоит. Летит павлин.
И фазан красивый.
Они садятся на крышу и плачут.
А люди купаются в слезах.
* * *
В небе солнце блестит.
В траве цветы растут.
Идет там девочка
И собирает цветы.
Автор явно находится под влиянием японской традиции.
* * *
После того «болдинского лета» Екатерина покинула поэзию и ушла в живопись.
Времена года
I
Симптомы весны: прилетают грачи, набухают почки. В ногах — легкость, в голове — звон. В носу — оксолиновая мазь. За городом еще лежит снег. В городе уже копают.
— Алло!
— Да!
— Вы меня слышите?
— Да, только что-то шипит.
— Это компрессор.
— Что?
— Компрессор. У нас тут под окном компрессор. Сжатый воздух — ломают асфальт, будут копать.
— Копать? А что?
— Откуда я знаю? Что у нас весной копают всегда? Газ, канализацию. Мало ли что.
— А может быть, телефон?
— Телефон?
— Да. Вы посмотрите, они глубоко копают?
— Они еще пока не копают, они ломают асфальт. Отбойные молотки слышите?
— Слышу. А у вас там АТС уже есть?
— АТС есть, но кабель еще не провели.
— Ну вот. Наверное, телефон.
— Я и говорю — вряд ли. Кстати, мне рассказывали. Тут одному поставили телефон. А на АТС там что-то перепутали. И он стал звонить в «скорую», а попал в КГБ.
— Ну?
— Ну что, приехали и увезли.
— Да ладно — анекдот.
— Ага, анекдот.
— Да, интересно… А может, у вас там в самом деле кабель?
— Хорошо бы. Взял кому хочешь — и позвонил.
— Конечно. А не хочешь — можешь не звонить.
— Вот именно. А так — позвонил, и все.
— И попал в КГБ.
— А может это не телефон.
— А что?
— Отопление.
— Ну значит, будете звонить по отоплению…
— Смешно.
— О, у меня в трубке шипеть перестало.
— Это они тут компрессор выключили. Этот парень в будку звонить пошел, мне из окна видно…
— Лишь бы не работать. Интересно, кому он звонит?
— Мало ли. Кому весной можно звонить? Вот вы бы кому звонили весной?
— Я? Тому же, кому зимой. У меня телефона нет.
— Да? Ну вот поставят вам телефон, я на вас посмотрю. Весна — это вам не зима. Это весна…
II
Горячая белая галька шуршит под ногами.
У самой воды — влажная, темная, — блестит. Из-под воды — матово светит, колышется.
А перед глазами прямо — вдаль, вширь, во все стороны, огромное, синее, искрящее! Разлетелось, разнеслось во все стороны — дальше, дальше, далеко, до самого предела, и там вытянулось, окаймилось безупречнейшей горизонталью!
Под ней — синева литая, жарко сверкающая!
А над — тонкое, белесое, голубоватое, встает, поднимается, выгибается синевой во все стороны, плавится, кричит победно, ликует Солнце!
А там, справа, вдали, меж синим морем и синим небом тонкой полоской — город.
А за ним дрожат холмы дымные. А за ними — холмы прозрачные, а там за ними горы — не видны, угадываются нежнейшим силуэтом…
А внизу темной полоской — город…
А от него — сюда, назад, к ногам, подкатывает могучее, нежное, ленивое.
Подкатило — откатило…
И темная галька блестит, шипящей пеной облизанная. И белая галька горит, стучит, шуршит под ногами… И гул этот тихий. И запах.
О, Господи…
III
А просто птица
на ветку села,
Меня осыпав
Тончайшим снегом —
И вдруг покинула
Грусть меня,
И был я счастлив
Остаток дня.
(Роберт Фрост)
IV
Когда сыну Александру было четыре года,
мы с ним холодным октябрьским днем долго гуляли.
Он замерз, устал.
Пришли домой. Он съел бутерброд, задумался.
Потом сказал:
— А все-таки колбаса намного лучше, чем когда ветер дует!
Более глубокой мысли не знаю.
* * *
Красавец, выпирающий из компьютера на обложке, — это я, увековеченный сыном Александром. Ему было лет семь. А мне — не помню.
Все остальные рисунки — дочери Екатерины. Датируются 2003 годом, когда ей восемь.
Причем текст она не читала.
Я на пальцах что-то изъяснял, она это «что-то» изображала, а я потом решал, куда и как вставлять. То есть,
