Владимир Кунин - Дорога к звездам
Я грозно оглядел эту бандитскую шоблу и на всякий случай добавил:
— Вернусь, всех пересчитаю!
Перебивая друг друга, Коты и Кошки хором закричали, что будут следить друг за другом и никто без спросу не уйдет. Тоже достаточно гнусно, но действенно. Однако и я — хорош! «Всех пересчитаю!..» Наврал для пущего страха. Считать-то я, сами понимаете... Надо, чтобы Тимур позанимался со мной хотя бы самой простой арифметикой. Еще бы научиться самому читать...
Мы вышли со двора на Шестьдесят пятую. Из каждого дома на высоте моего носа торчал пожарный гидрант. Мы с Грязнулькой пробежали парочку домов и нашли подтекающий гидрант, из которого сочилась струйка воды.
— Прокладку надо бы сменить... — сказал я, чем привел мою Грязнульку в полное восхищение.
Что такое «прокладка» и почему ее надо «менять», я и понятия не имел. Но так всегда говорил Шура Плоткин, когда видел подтекающий водопроводный кран.
Наверное, если бы он хоть раз в жизни «сменил» эту «прокладку», я бы знал, что это такое. Но Шура только об этом говорил. Сколько я себя помню, кран у нас подтекал всегда...
Я с наслаждением подставил морду и передние лапы под струйку воды и вымылся начисто. После чего отряхнулся и заставил вымыться и Грязнульку.
Мылась она крайне неумело. Мне даже пришлось ей помогать и показывать, как это делается по настоящему. Зато, когда процесс обучения и омовения был закончен, передо мной предстала такая Беленькая, такая Хорошенькая, такая Пушистая Кошечка, что я не удержался и тут же, не отходя от гидранта, как говорил Шура Плоткин, «слился с ней в едином экстазе»!
Вернувшись во двор, мы не увидели ни бедного Песика, ни эту омерзительную груду костей, мяса и шерсти под бывшим названием «Вагиф».
Вся Котово-Кошачья стая сгрудилась между гаражом и старым автомобилем, и лишь два молодых Кота, которые еще совсем недавно ублажали своего Главаря, теперь бешено скребли задними лапами по земле и торопливо забрасывали кровавые следы, оставшиеся после совершенных событий.
Увидев меня, они сразу приняли невероятно озабоченный вид, стремясь показать, как они старательны и горды тем, что именно им поручено такое важное и необходимое дело!
Увидев мою подружку чистенькой, беленькой и пушистой, Кошки презрительно переглянулись и завистливо уставились на нее. Старые Коты опустили глаза, а молодые трусливо отвернулись. А моя... Ну, смех прямо!.. Как внезапно возникшая уверенность в себе преображает даже Кошку-дворнягу! Моя гордо повела головкой и спокойно окинула всю эту вонючую компаху взглядом Первой Дамы Королевства.
Мы с ней сели напротив этой немытой шоблы, и я толкнул речь.
Я сказал этим американским курвам, что убивать можно только в случае самозащиты. Или когда твои Котята погибают с голоду. Но что-то я не вижу, сказал я им, чтобы кто-нибудь здесь так уж выглядел голодным. Грязные все, вонючие, нечесаные, неприбранные — да, а рожи у всех очень даже откормленные!..
Поэтому теперь будет так: УБИЛ — СДОХНИ сам. А я тебе в этом помогу всеми своими силами. За это — ручаюсь!
Вокруг кучи магазинов, кафе, ресторанчиков, шашлычных, сказал я. Привести себя в порядок, умыться, покрутить мозгами и жить можно, как у Христа за пазухой!
Это выражение я слышал от Водилы, и оно мне очень понравилось.
— А Собаки? — спросил меня пожилой Кот. — Тут их столько... Стаями нападают. Даже на Людей!..
— Знаю, сам сталкивался, — сказал я. — В этом случае — не жалеть ни себя, ни их!.. Но делать это надо организованно! Продуманно. Заранее обеспечивая себе пути отхода — гаражи, деревья, подвалы...
— А там — Крысы... В сто раз больше, чем нас! — крикнул кто-то.
— Уже двух наших разорвали!.. — прогундосила старуха Кошка и сделала вид, что смахнула слезу. — Накинутся целой стаей на одного и...
— Как вы на ту Собачку, да? — спросил я.
Все тут же заткнулись, поджали хвосты, стали какие-то щепочки, камушки разглядывать у себя под ногами.
— А с Крысами можно договориться, — сказал я, хотя никогда в своей жизни не разговаривал с Крысами.
— Разумно, — раздался за моей спиной совсем не Кошачий голос.
Я резко повернулся. Из полукруглого решетчатого подвального окошка в том месте, где в переплетении оконной рамы было выбито стекло, на меня смотрела большая Крыса с седой мордой. Причем Крыса была явно мужского пола. Значит, КРЫС, что ли?..
Четверо «наших» инстинктивно рванулись было к этому Крысу, но я только хлестанул себя хвостом, прижал уши и приподнял верхнюю губу, предъявляя свои клыки на всеобщее обозрение, как все четверо будто наткнулись на невидимую стену и прилипли жопами к земле.
— Я же сказал — ДОГОВОРИТЬСЯ, — негромко, но внятно прошипел я Котам. — ДО-ГО-ВО-РИТЬ-СЯ! А не лезть в драку вчетвером на одного, а потом жаловаться, что их слишком много... Хватит! Хватит крови, это вы можете наконец понять?!
— Очень разумно, — повторил у меня за спиной седой Крыс.
Наверное, поэтому я несколько скомкал конец своей речи, потребовав от всех Котов и Кошек — без малейшего исключения и скидок на возраст, как в одну, так и в другую сторону, — завтра ночью явиться на сходняк к старому гаражу, чисто вымытыми, прилизанными и желательно с уже выкусанными блохами. И без какой бы то ни было агрессии!
— Все! — сказал я. — Переходим на мирные рельсы... Будя, едрена вошь! Навоевались!..
Это я в каком-то кино по телику слышал.
Мало того, я потребовал от них, чтобы каждый к завтрашнему вечеру приволок хотя бы одну толковую идейку по переустройству и, как говорят сегодня, «реформам» нашего будущего сообщества. Ибо мне думать за всех некогда, у меня своих дел по горло, сказал я, и скорее всего через несколько дней мне придется на недельку смотаться в Вашингтон, повидаться с одним конгрессменом, так что просил бы прикинуть, кто бы мог подменить меня, пока я буду находиться в правительственной командировке...
Я не собирался вешать им лапшу на уши. Мне просто показалось, что для пользы дела так будет звучать весомее.
Все-таки Кот, воспитанный Советской властью или, вернее, российским менталитетом (потрясающее слово!), где бы то ни было — в России ли, в Германии, в Америке, — все равно останется самим собой! Вот обязательно ему нужно подчеркнуть свою близость к начальственным кругам, без нажима упомянуть два-три популярных имени, неназойливо напомнить о своем былом величии...
Последнее в полной мере относится к Котам-эмигрантам.
Помню, Шура всегда очень смеялся над этим. И я с ним...
А когда сам Шура вдруг получил какую-то вшивую комсомольскую премию за крохотный сборничек рассказов — ни денег, ни хрена, кроме медальки «под золото» на красной ленточке, — так он же больше недели пил с кем ли попадя, так ему это понравилось.
Вот тут я малость напутал: от лауреатского восторга Шура выпивал всего лишь пять дней. А уже от стыда, что «поймался на эту муху», — еще дня три пил без просыпу. И потом две недели каялся, что повел себя как последний жлоб и что он не достоин высокого звания русского интеллигента, и бормотал строчку чьих-то стихов: «Быть знаменитым некрасиво...»
Чего бормотал, понятия не имею. Если честно, так знаменитым он никогда и не был. Его все любили за совершенно другое...
... По всей вероятности, с этими засранцами-бандитами никто никогда не разговаривал нормальным языком. Они чуть не чокнулись от картинки, которую я им нарисовал! То, что у половины этой хивры поехала крыша — тут и к гадалке не ходи...
А моя Первая Американочка-прихехешка сидела рядом со мной да еще мордочкой ко всем остальным, словно в президиуме, и разглядывала свою же братву так, будто она видит их впервые!..
Я-то понимал, что еще до вчерашнего дня на ней, на молоденькой Грязнульке, теряли свою невинность и обучались сексуально-половым азам десятки юных Котов, только вступающих в свой трахательно-возрастной период. Никаких особых иллюзий у меня по поводу этой помытой поблядушки не было...
И все равно было очень приятно наблюдать, как от соседства и близости со мной эта Киска (я тоже хорош — не удосужился узнать, как ее зовут!..) так задрала свой розовый носик, что даже бывалые и наглые Кошки-профессионалки, которые всего час назад и не смотрели в ее сторону, стали мести перед ней хвостами и подлизываться!
Сзади меня раздался негромкий голос старого седого Крыса:
— Прошу прощения, мистер... На два слова!
— Минутку, — сказал я ему, а Котово-Кошачьей компахе рявкнул в, манере старшины, которого Шура всегда изображал при воспоминаниях о своей армейской службе: — Разойди-и-ись!!!
А беленькой, пушистенькой тихо сказал:
— Ты меня прости, малыш, но я не могу пригласить тебя к себе. Я пока сам в гостях. До завтра, о’кей?..
— Ноу проблем, май дарлинг. Бай-бай! — легко ответила она и покосилась на одного молодого черного Кота, который исподтишка бросал на нее выразительные взгляды.
На мгновение я почувствовал непонятно откуда взявшийся укол ревности... Да нет! Не ревности, а уязвленного самолюбия. Я понимал, что проигрываю этому молодому дурачку всего лишь в возрасте — ему было от силы три года. Но в остальном-то я его наверняка превосходил!.. А вот оказывается, что все это не так уж важно. Оказывается, важнее быть молодым...
