Николай Самохин - Шашлык на свежем воздухе
— Считайте все.
— Ага… восемь, девять, десять… Интересно, а эта для чего здесь? Никогда ее не застегиваю… Вот черти драповые — понашьют пуговиц с неизвестной целью… одиннадцать, двенадцать… Тринадцать штук. Ужас! На одних пуговицах пятьдесят две копеечки теряю…
Я забрал квитанцию и вышел.
Потом вернулся.
— Так, значит, в субботу? — еще раз переспросил я. — С утра можно прийти или лучше к обеду?
— Можно с утра, — сказала девушка. — Но лучше к обеду.
— А поточнее вы не можете сказать?
— Сейчас не могу, — ответила она.
— Что ж, заскочу завтра, — сказал я.
— Ну, как наши дела? — спросил я, заявившись на другой день. — Что вы на меня смотрите? Не узнаете? Брюки я вам вчера сдал. Серые. Пятьдесят процентов износа, как вы тут мудро установили.
— В производстве, — сказала девушка.
— Ишь ты! — удивился я. — Звучит-то как! Можно подумать, что у вас здесь машиностроительный гигант. В производстве, стало быть. А на какой стадии?
Девушка пожала плечами.
— Тэк-с, — сказал я. — Кстати: если какая-нибудь пуговица все-таки закатится бесследно, я тут в одном магазинчике присмотрел очень похожие. Запишите-ка адрес и как доехать: Юго-Западный поселок, Вторая Газобетонная…
— Да почему же она закатится! — возразила приемщица. — Раньше не закатывались…
— Что было раньше, меня не касается, — сказал я. — Пишите, пишите адрес — пригодится… Вот так-то лучше… Между прочим, вечером вас где найти можно?
— Это для чего еще? — вспыхнула девушка.
— Ну мало ли… Знаете ведь, как бывает: в обед еще ничего неизвестно, а к вечеру, глядишь, что-нибудь и прояснилось.
— Вечером я пойду в театр, — сказала она.
— Вы — в театр, — вздохнул я. — А мне, по вашей милости, не до театра. Ближайшие пять дней. А то и все десять…
Поздно вечером я все-таки дозвонился к ней — разыскал домашний телефон через справочное бюро.
— Какие новости? — спросил я. — Пока никаких? Жаль, жаль… А я тут кино смотрел по телевизору. Фитиль. Знаете ли, история, аналогичная моей. Тоже сдал человек в химическую чистку брюки, а получил обратно одну штанину. Что? У вас так не случается? Обе штанины будут на месте? Ну, посмотрим, посмотрим. Завтра зайду — поинтересуюсь…
Назавтра, когда я зашел в мастерскую, приемщицы там не оказалось. Вместо нее за барьерчиком сидел маленький грустный инвалид.
— Папаша, — обратился я к нему. — Тут раньше девушка была…
— Была-была, — сказал инвалид. — Была, а теперь сплыла.
— Обедает? — спросил я.
— Может, и обедает, — хмыкнул инвалид. — Кто же ее знает.
— Уволили? — сообразил я.
— Сама ушла, — сказал инвалид и горестно моргнул глазами. — Доел ее тут один гад… из клиентов… Какого работника потеряли! Можно сказать, на ней вся мастерская держалась. Теперь опять начнем штаны населению дырявить да пуговицы терять…
КОШМАРНЫЕ ВЕЩИ
На сочинском пляже разговаривали две дамы.
— Сидел он, сидел на волноломе, — говорила первая дама. — Потом махнул рукой приятелю, нырнул — и готов. На четвертый день поймали возле Мацесты…
— Кошмар! — округлила глаза вторая. — Один мой знакомый, стоматолог, я у него зубы лечила, в прошлом году перевернулся на лодке. Лодку вытащили, а его по сей день ищут. И если бы плавать не умел. А то чемпион каких-то там игр, неоднократный.
— Ужас! — сказала первая дама. — Это у него судороги. Наплюйте мне в глаза. На Ривьере утонула целая семья. Между прочим, я их хорошо знала. Первым стал тонуть отец. Мать попыталась его спасти — и туда же. За мать схватился сын, за сына — жена сына, за нее — их дочка, за дочку — внучка. Ни один не вынырнул, можете себе представить — у всех судороги.
— Боже мой! — простонала вторая. — Куда спасатели смотрели!
— Хороши спасатели! — возмущенно фыркнула первая дама. — Да вы знаете…
И тут она рассказала действительно жуткую историю. У одного профессора, отлично знакомого даме, эти спасатели украли молодую жену. Подплыли на четырех лодках, сказали два слова и — с приветом.
— Вообразите себе, эта нахалка, когда ее нашли, не захотела вернуться, — сказала она. — Профессор, понятно, камень на шею и…
— В море?! — ахнула вторая.
Первая скорбно опустила глаза.
Через полчаса дамы обнаружили, что все их знакомые, знакомые знакомых, соседи и сослуживцы либо утопленники, либо безнадежно травмированные морем люди.
Тогда, достав платочки, они приступили к родственникам.
— Свояченица моего двоюродного брата, — всхлипнула первая дама, — утонула, бедняжка, среди белого дня, при полном безветрии, в двух метрах от берега…
— Дорогая, я вас понимаю, — сказала вторая. — Недавно мы схоронили шурина дяди по отцовской линии — не догадался защемить нос, когда нырял за крабом, и вот, пожалуйста…
— А люди едут к морю, — вздохнула первая дама. — Рассчитывают поправить здоровье.
— Безобразие! — решительно сказала вторая. — Не санатории здесь надо строить, а крематории.
К вечеру дамы, наконец, утонули. Первую хватило судорогой. Вторая забыла, что находится под водой, и глубоко вздохнула.
На Черноморском побережье стало как-то безопаснее.
ЗАГАДКА ПРИРОДЫ
Мы узнали о поразительном качестве Левандовского случайно. Ждали на остановке троллейбус.
— Эх, тюха-матюха! — хлопнул себя по лбу Левандовский. — Мне же носки купить надо! Вы не уезжайте, я мигом.
И он нырнул в промтоварный магазин. Вышел оттуда Левандовский через три минуты, сладко жмурясь и покачиваясь.
Маралевич потянул носом и тихо оказал мне:
— Странно. По-моему, он клюнул. А ну, понюхай.
Я принюхался: так и есть.
До вечера мы ломали головы над этой загадкой — в промтоварах никому еще выпить не удавалось. Потом не выдержали, поехали в магазин и произвели разведку.
Ничего. Заведение как заведение. Ткани, галантерея, трикотаж. Никакой гастрономии, никаких соков.
— А может, директор знакомый? — сказал Маралевич. — Заскочил к нему в кабинет, опрокинул пару стаканов.
Так мы и решили.
Однако на другой день у Левандовского были гости — тесть и теща. Сидели, играли в подкидного дурака, пили чай с малиновым вареньем.
— Веня, — сказала жена. — Достань мне душегрейку.
Трезвый, как стеклышко, Левандовский полез на антресоли за душегрейкой. Там он поколдовал некоторое время, а спускаясь обратно, вдруг оступился и отдавил подстраховывающему его тестю ухо. Потом упал весь, повесился на шее у тестя и забормотал:
— Папаша! За что я вас так безумно люблю?!
У тестя получился припадок астмы.
А за Левандовским установили наблюдение. Дома — родственники, на работе — сослуживцы.
Но все было тщетно.
Допустим, они с женой садились в автобус. Жена по праву слабого пола шла в переднюю дверь. Левандовский — ни в одном глазу — в заднюю. Когда они встречались на середине автобуса, он бывал уже хорош.
На службе Левандовский неожиданно говорил:
— Ой, что-то живот схватило! И сворачивал под литер «М».
При этом ожидавшие его сотрудники определенно знали: выйдет оттуда Левандовский ни бе ни ме.
И был даже такой случай. На улице у Левандовского развязался шнурок.
— Подожди, я только завяжу, — сказал он товарищу. Когда Левандовский разогнулся, его пришлось сдать в вытрезвитель.
Наконец жена пошла на крайность. Однажды она заперла Левандовского в пустой квартире. Причем по случаю ремонта вещи и обстановка из комнат были перенесены к соседям, а там оставалось только ведро с известкой, две малярные кисти и четырнадцать килограммов метлахской плитки.
Через полтора часа я позвонил Левандовскому.
— Что поделываешь, старик? — спросил я.
— Ваводя! — закричал он. — Ува-бу-бу!..
— Готов! — сообщил я Левандовской и повесил трубку.
После такого невероятного события Левандовским заинтересовалась общественность. Местное отделение Академии наук выделило специальную комиссию в составе одного профессора, двух доцентов и четырех младших научных сотрудников.
Ученые, с целью развеять миф вокруг Левандовского, присмотрели на молодом Обском море удаленный островок. Островок, как полагается, сначала был проревизован на предмет необитаемости, а потом туда отвезли исследуемого. С ним отгрузили: восемь банок консервов «Лосось», мешок сухарей, байковое одеяло и две пары китайских подштанников — на всякий случай и на похолодание.
Вслед за этим на море ударил шторм девять баллов. Так что добраться к островку было невозможно. Кроме того, расставленные по берегам пикеты тщательно просматривали окрестности в бинокль.
