Йозеф Лада - Картинки похождений бравого солдата Швейка
В продолжение всего совещания надпоручик Лукаш испытывал зловещие предчувствия. Поэтому он первым бросился из вагона, чтобы отыскать Швейка. «Швейк, как тогда было дело с книжками?» — «Я их отнес в батальон, господин обер-лейтенант. Вообще-то эта книжка в двух томах. Когда мне сказали, чтобы я роздал второй, я подумал, что они все там, видать, вдрызг накачались, потому как книжку надо читать сначала, а не с конца. Я еще у вас, господин обер-лейтенант, по телефону спрашивал, не читают ли теперь книжки задом наперед, а вы мне изволили сказать, что я пьяная скотина!» Надпоручик Лукаш побледнел и схватился за подножку паровоза.
«Продолжайте, Швейк, — сказал Лукаш после паузы, — теперь уже все равно…» — «Вся эта мура с книжками мне сразу показалась немножко не того… Господа офицеры вообще мало читают, а тут еще в военной, стало быть, суматохе…» — «Оставьте свои глупости, Швейк! Если бы вы знали, что вы опять натворили!.» — «Осмелюсь спросить, что я такого ужасного натворил, господин обер-лейтенант, чтобы в следующий раз не сделать. На ошибках человек учится. Вроде того литейщика Адамца из Даньковки, который по ошибке напился соляной кислоты…» — «Вы! Шут гороховый! — заорал надпоручик Лукаш. — Залезайте обратно в вагон и скажите Балоуну, пусть мне принесет из чемодана печеночный паштет. А Ванеку передайте, что он осла кусок!»
Швейк лез в вагон с очень важным видом. Он был преисполнен уважения к собственной персоне! Не каждый же день ему случается выкинуть такое, о чем он сам никогда не сможет узнать, что же, собственно, это было! Вступив в вагон, Швейк передал Ванеку, что он осел, а Балоуну сказал, чтобы он немедленно отнес господину обер-лейтенанту печеночный паштет. Балоун низко опустил голову. «Я его развернул, хотел проверить… может он испортился. Я его попробовал…» — «Сожрали вы его, прямо со станиолем», — сказал ему каптенармус Ванек. «И не стыдно тебе, — презрительно обронил Швейк, — а еще солдат называется?!» — «Не гожусь я для солдатского дела, — рыдая, причитал Балоун, — обжора я… ненасытный!»
«Когда я был денщиком у господина обер-лейтенанта, — рассказывал Швейк, — он иногда посылал меня в ресторан за обедом. И вот, понимаешь, чтобы он, не дай бог, не подумал, что я по дороге половину сожрал, — я лучше за свои деньги брал еще одну порцию! Однажды к нам приходит обер-лейтенант Шеба и ни за что не хочет верить, что моему обер-лейтенанту дают к обеду две куриные ножки. На следующий день надпоручик Шеба посылает своего денщика в тот же ресторан и, само собой, тот принес ему малюсенькую кучку куриного пилава… ну, как младенец в пеленки наложит. Не больше! Обер-лейтенант Шеба, конечно, тут же его по мордам. Дескать, ты половину сожрал!
На следующий день этот солдат, ни за что ни про что избитый, расспросил обо всем в ресторане, рассказал своему хозяину, а тот, ясное дело, моему. Сижу я, значит, вечером с газетой, приходит мой обер-лейтенант, бледный весь, и сразу ко мне. Как, мол, было дело? Я-де его опозорил, и он меня сейчас на месте прихлопнет! «Господин обер-лейтенант, говорю, когда вы меня принимали, то соизволили выразиться, что все денщики воры и подлюги. А тут в ресторане такие маленькие порции…» Тогда мой обер стал рыться по всем карманам, залез в жилетку и дал мне свои серебряные часы. Расчувствовался…»
В штабном вагоне капитан Сагнер резко отчитывал кадета Биглера. «Я сказал достаточно ясно, — кричал капитан, — на склад походной колонной поротно!» А вы плюнули на все к чертям собачьим! Рады стараться, что не пришлось считать порции колбасы?!» — «Осмелюсь доложить, господин капитан, вместо 150 грамм венгерской колбасы нижние чины получили по две открытки!» — «Вы у меня дождетесь! Пойдете под шквальным огнем резать проволочные заграждения!» — закончил капитан и отпустил кадета. С горя Биглер так нализался, что ординарцам Матушичу и Батцеру пришлось втащить его в вагон и уложить на лавке.
Вот какой сон приснился кадету Биглеру: у него высшее отличие «Signum laudis», затем железный крест, и он в звании генерал-майора. Автомобиль, в котором восседает генерал-майор Биглер, мчится по сливовой аллее, по обеим сторонам в кюветах одна за другой рвутся гранаты. «Господин генерал, — кричит шофер, — у вас нет штабной карты?» Генерал Биглер видит, что у него на коленях разложена карта, но это карта гельголандского побережья 1864 года. Затем оглушительный взрыв, и звезды на небе — каждая с колесо. От автомобиля остается только передок. «Куда вы ведете машину?» — «Летим на небо, господин генерал! Как бы нам не напороться на комету! Мы уже у небесных врат, извольте вылазить, господин генерал! Тут не проехать, больно большая давка! И повсюду одна солдатня…»
«А ты задави кого-нибудь, — кричит он шоферу, — сразу расступятся!» И высунувшись из автомобиля, генерал разорался: «Расступись, свинячья банда! Вот скоты, видят генерала и не могут сделать равнение направо!» Шофер его успокаивает: «Так им же нелегко, господин генерал, головы-то у большинства оторваны». Только теперь генерал Биглер замечает, что перед небесными вратами толпятся инвалиды и что оторванные части тела они несут с собой в „сидорах“. «Это для порядка», — опять подал реплику шофер. Автомобиль въехал в рай. «Господин генерал, — обратился к Биглеру какой-то офицер — ангел с крыльями, — вам приказано немедленно явиться в верховную ставку!»
Они проехали мимо учебного плаца, где было полным-полно рекрутов-ангелов, которых учили кричать „аллилуйя“. Миновали группу солдат, где рыжий капрал-ангел, вправляя мозги одному рекруту-ангелу, колошматил его кулаком по животу и орал: «Раскрывай лучше свое паршивое хайло, корова иорданская! Разве так кричат «аллилуйя»? Будто кнедлик во рту держишь! Хотел бы я знать, какой осел пустил тебя, скотину этакую, в рай?! А ну, попробуй еще раз… «Гла-гли-глу-я! — «Ты что, сволочь, ты еще в раю гундосить будешь?!» Машина проехала дальше, но еще долго сзади раздавалось: «Гла-гли-глу-я!», «ал-ли-луй-я!»
Потом они остановились перед зданием с надписью „Императорско-королевская главная квартира господа бога“. «Ведите себя перед господом богом прилично!» — предупредили генерала Биглера и втолкнули внутрь. «Кадет Биглер, — внушительно начал господь, — вы меня не узнаете? Я ваш бывший командир капитан Сагнер! На каком основании вы присвоили себе звание генерал-майора?» — «Осмелюсь доложить…» — «Заткните хлебало, кадет Биглер!» — «Осмелюсь доложить…» — «Так вы все-таки не заткнетесь?! — раскричался бог. — Двух ангелов сюда!» Вступили два ангела с винтовками. «В сортир его!» Кадет Биглер проваливается куда-то в ужасающий смрад…
На лавке против спящего кадета Биглера Матушич и денщик капитана Сагнера Батцер резались в „шестьдесят шесть“. «Ну и воняет этот молодчик… как протухшая треска», — обронил Батцер, с интересом наблюдавший, как кадет Биглер угрожающе вертится во сне. — Пожалуй, что наложил полные штаны». — «Со всяким может случиться, — философски заметил Матушич, — оставь его в покое, ты его переодевать все равно не станешь. Сдавай лучше!» Но тут кадет Биглер опять заворочался, вонь резко ударила Батцеру в нос и он, сплюнув, обронил на шумавском диалекте: «Stinkt wie a Heizelputza!.. Воняет, как золотарь!» А кадет Биглер ворочался чем дальше, тем беспокойней.
На будапештском вокзале перед надпоручиком Лукашем внезапно объявился Швейк с несчастным, дрожащим всем телом Балоуном. «Так что осмелюсь доложить, — начал свой рапорт Швейк, — вы приказали, чтобы Балоун, когда приедем в Будапешт, принес вам печеночный паштет. Так вот этот самый ваш паштет я, к сожалению, сожрал… Сожрал, — продолжал Швейк, — потому как он мог испортиться. Я не раз читал в газетах, как таким паштетом отравлялись целые семьи. Раз в Здеразе, раз в Бероуне, не то в Таборе. Печеночный паштет, доложу я вам, ужасная гадость…»
Балоун отошел в сторонку и засунул два пальца в рот, его стало рвать с короткими промежутками между приступами. «Что с вами, Балоун?» — «Блю-блю-ю, го-го-спо-дин об-бер-лей-лей-те-нант, э-это я-я со-со-жрал!» Из несчастного Балоуна полезли наружу и куски станиолевой обертки. «Так что, как видите, господин обер-лейтенант, — не потеряв своего душевного равновесия, сказал Швейк, — каждый сожранный паштет всплывает наружу, как масло из-под воды. Я как-то знавал одного посыльного из банка. Когда его посылали за ливерными колбасками, он вспарывал их ножом, а дыры залеплял английским пластырем. При починке пяти колбас пластырь обходился дороже, чем…» Надпоручик отмахнулся.
В вагоне, где сидели Швейк, каптенармус Ванек и телефонист Ходоунский, обсуждалось последнее событие — Италия объявила войну Австро-Венгрии. «Сейчас бы нам нового Радецкого, — повел разговор Швейк. — Уж он-то все тамошние края знал. А то ведь оно не просто — куда-нибудь забраться! В одной книжке про Радецкого описывалось, как он удрал из-под Санта-Лючия, а итальянцы смылись тоже. И только на другой день, когда итальянцев там не обнаружилось, Радецкий понял, что победил все ж таки он». Каптенармус Ванек придерживался мнения, что война с Италией принесет немало неожиданностей, потому что Австрия захочет Италии отомстить.
