Пелам Вудхаус - Псмит в Сити

— «Манчестер Юнайтед».

— И товарищ Росситер, сказал бы я, был манчестерцем?

— По-моему, да.

— Тогда я готов побиться об заклад на скромную сумму, что он помешан на «Манчестер Юнайтед». Мой дорогой Холмс, но как… Элементарно, мой дорогой Как Бишь, элементарно. Но вот грядет и сам парнишка.

Мистер Росситер как раз свернул в центральный проход из боковой двери и, заметив беседующую компанию в Почтовом Отделе, кинулся туда. Баннистер ретировался.

— Право же, Смит, — сказал мистер Росситер, — вы как будто все время заняты болтовней. В первый раз я посмотрел на это сквозь пальцы, поскольку не хотел навлекать на вас неприятности, когда вы только поступили сюда, но, право же, это не может продолжаться. Я обязан принять меры.

Псмит поднял ладонь.

— Вина была моя, — сказал он с мужественной откровенностью. — Абсолютно моя. Баннистер пришел чисто профессионально вручить письмо товарищу Джексону. Я вовлек его в разговор на тему футбольной лиги, и как раз пытался изменить его убеждение, будто самая лучшая команда «Ньюкасл Юнайтед», когда прибыли вы.

— Просто неслыханно, — сказал мистер Росситер, — что вы тратите время банка таким образом. Банк платит вам за работу, а не за разговоры о профессиональном футболе.

— Именно так, именно так, — прожурчал Псмит.

— В этом отделе слишком много болтовни.

— Боюсь, вы правы.

— Неслыханно.

— Моя собственная точка зрения, — сказал Псмит, — сводилась к тому, что «Манчестер Юнайтед» — несравненно лучшая из команд, выступающих перед публикой.

— Беритесь за работу, Смит.

Мистер Росситер прошествовал к своей конторке и сел за нее, будто о чем-то задумавшись.

— Смит, — сказал он по истечении пяти минут.

Псмит соскользнул с табурета и почтительно приблизился к нему.

— Баннистер дурак, — подвел итог мистер Росситер.

— Именно так я и подумал, — сказал Псмит.

— Все нынешние команды не годятся «Манчестер Юнайтед» и в подметки.

— Абсолютно то, что я сказал товарищу Баннистеру.

— Да-да, вы в этом разбираетесь.

— Многие годы, — сказал Псмит, — изучение профессионального футбола служило мне отдохновением.

— Но у нас нет времени обсуждать это сейчас.

— Разумеется, сэр. Работа прежде всего.

— В какое-нибудь другое время, когда…

— Мы менее заняты. Именно так.

Псмит вернулся на свой табурет.

— Боюсь, — сказал он Майку, берясь за работу, — что в отношении дружбы и уважения со стороны товарища Росситера, я в какой-то мере подложил товарищу Баннистеру свинью, но во имя благого дела. Думается, победа за нами. Полчаса штудирования «Кто есть кто в футболе», установления некоторых элементарных фактов касательно «Манчестер Юнайтед» и, думается, наш дружественный туземец на крючке. А теперь вновь за работу. Работа — конек трудяги и ужас лентяя.

9. Преследование мистера Бикерсдайка

Что-либо сродни поспешности и опрометчивости было глубоко чуждо тактике Псмита. Он обладал терпением — главным талантом успешного полководца. Он занимался обеспечиванием своего тыла, прежде чем перейти в наступление. И прошло две недели, прежде чем он обратил свои усилия на воспитание мистера Бикерсдайка. На протяжении этих двух недель он в промежутках между работой завлекательно рассуждал на тему профессионального футбола вообще и «Манчестер Юнайтед» в частности. Овладеть этой темой особых трудностей не составляет, если заняться ею всерьез, а Псмит не жалел усилий. Футбольные очерки вечерних газет не отличает сдержанность, когда речь идет об игроках, и Псмит усваивал каждую подробность с усердной доскональностью прилежного студента. К концу двух недель он знал, что предпочитает есть на завтрак Дж. Тернбулл, какое белье носит Сэнди Тернбулл, и кто, по мнению Мередита, сейчас ведущий политик Англии. Эти факты, сообщаемые мистеру Росситеру и обсуждаемые с ним, быстро продвигали закрепление сердечного согласия. На восьмой день мистер Росситер согласился разделить дневную трапезу со Старым Итонцем. На десятый приглашение исходило от него. К концу двух недель колыхание белых крыл Мира над Почтовым Отделом поднимало настоящий сквозняк. В согласие это был включен и Майк, якобы состоящий в дальнем родстве с Моджером, голкипером.

— Так что теперь, — сказал Псмит, вдумчиво полируя монокль, — думается мне, мы можем считать себя достаточно свободными, чтобы заняться товарищем Бикерсдайком. Наш ясноглазый почти манчестерский дружок теперь не более способен выдать нас начальству, чем если бы мы были братьями Тернбулл. Мы для него два собственных форварда.

Клуб, которому принадлежали Псмит и мистер Бикерсдайк, славился твердостью политических взглядов, превосходной кухней и мрамором парадной лестницы, приводящим на память сыр «горгонзола». Мир слагается из самых разных индивидов, и потребовалось около четырех тысяч их, чтобы сложиться в клуб «Старейших консерваторов». Если быть абсолютно точными, число его членов равнялось трем тысячам семистам восемнадцати.

Мистеру Бикерсдайку всю неделю чудилось, будто они исчерпываются одним.

В методах Псмита не было ни тени грубости или перегибов. Заурядный человек, вознамерившись преследовать сочлена своего клуба, уж конечно, уцепился бы за первую возможность вовлечь его в разговор. Только не Псмит. В первый раз он встретил Бикерсдайка в клубе на лестнице как-то вечером после обеда. Великий человек, на опыте убедившись в превосходности кухни, упомянутой выше, спускался по ступенькам парадной лестницы в мире со всеми людьми, когда заметил высокого молодого человека в «безупречном вечернем костюме», столь во вкусе авторш светских романов, который устремлял на него сквозь монокль сверлящий взор. Перехватив его взгляд, высокий молодой человек чуть улыбнулся, кивнул дружески, но снисходительно, и поднялся по лестнице в библиотеку. Мистер Бикерсдайк устремился на поиски официанта.

Едва Псмит расположился в библиотеке с романом, как туда вошел официант и направился к нему.

— Прошу прощения, сэр, — сказал он. — Вы член этого клуба?

Псмит порылся в кармане, достал монокль и сквозь него исследовал официанта пуговицу за пуговицей.

— Я Псмит, — сказал он просто.

— Член, сэр?

— Всемерно член, — сказал Псмит. — Конечно же вы участвовали во всеобщем ликовании, поднявшемся, когда было возвещено, что я избран? Но, быть может, вы были слишком заняты, чтобы его заметить. Если так, я вас уважаю. Я тоже работяга. Труженик, а не камбала. Шипучка, а не ломоть жирного пудинга. Да, я член этого клуба. Не передадите ли вы мистеру Бикерсдайку, что я очень сожалею, но я был выбран и уплатил, как вступительный взнос, так и прочие.

— Благодарю вас, сэр.

Официант спустился по лестнице и нашел мистера Бикерсдайка в нижней курительной.

— Джентльмен говорит, что он состоит в членах, сэр.

— Хм, — сказал управляющий банком. — Кофе, бенедиктин и сигару.

— Слушаю, сэр.

На следующий день мистер Бикерсдайк повстречал Псмита в клубе трижды, а на следующий день — семь раз. И всякий раз улыбка последнего была дружественной, но снисходительной. Мистер Бикерсдайк занервничал.

На четвертый раз Псмит произнес свою первую фразу. Управляющий в углу читал вечернюю газету, когда Псмит грациозно опустился в кресло рядом с ним, заставив его оторваться от газеты.

— А дожди проходят стороной, — сказал Псмит.

Судя по выражению лица мистера Бикерсдайка он пожалел, что его служащий не последовал примеру дождей, но ничего не сказал.

Псмит подозвал официанта.

— Не принесете ли вы мне чашечку кофе? — сказал он. — А для вас? — осведомился он у Бикерсдайка.

— Ничего, — пробурчал управляющий.

— И ничего мистеру Бикерсдайку.

Официант удалился. Мистер Бикерсдайк с головой ушел в газету.

— Согласно моей утренней газете, — благодушно сказал Псмит, — на следующей неделе вы выступите на митинге в кеннингфордской мэрии. Я приду послушать вас. Политически, боюсь, мы в некоторых аспектах расходимся, поскольку я склонен принять точку зрения социалистов, но, тем не менее, я выслушаю ваши перлы с превеликим интересом, с превеликим интересом.

Газета зашуршала, но никакого ответа из-за нее не последовало.

— Нынче утром я получил весточку от отца, — продолжал Псмит.

Мистер Бикерсдайк опустил газету и свирепо на него уставился.

— Я не желаю ничего слушать про вашего отца, — отрезал он.

Удивление и огорчение омрачили лицо Псмита.

— Как! — вскричал он. — Не хотите же вы сказать, что между моим отцом и вами возникла отчужденность? Я удручен настолько, что не могу выразить это словами. Зная, а я это знаю безоговорочно, какое величайшее уважение мой отец питает к вашим великим талантам, я могу только предположить наличие какого-то недоразумения. Быть может, если вы разрешите мне выступить посредником…