Аркадий Аверченко - Загадки сердца

Аркадий Аверченко

Загадки сердца

Мой сосед по комнате Бакалягин — нанес мне первый свой визит по очень странному поводу. Он пришел и сказал:

— Все мы должны поддерживать друг друга и выручать друг друга. Без этого мир бы давно развалился. Не так ли?

— Ну, да, — поощрительно подтвердил я. — Так что же?

— Вы слышали вчера ночью через стену, когда я вернулся?

— Вчера? Нет, не слышал.

— Ага! Спали, значит.

— Нет, не спал.

— Почему же вы не слышали? Стена ведь тоненькая.

— Почему? Потому что вчера вы совсем не возвращались.

— Ну, да, — осклабился он с видом завзятого кутилы. — Предположим, что это было сегодня на рассвете. Однако, вы не захотите меня подвести, а другого человека — заставить страдать.

— Принципиально, конечно, я этого не хотел бы.

— Так вот, — моргая красными веками, попросил застенчиво Бакалягин. — Я бы вас очень просил, чтобы вы как нибудь не проговорились об этом Агнессе Чупруненко.

— Боже мой! Да я даже не знаю, что это за Агнесса Чупруненко.

— Как не знаете?! Неужели? Да она ваша соседка с правой стороны. Тут же и живет. Агния Васильевна Чупруненко.

— Да? Не подозревал, не подозревал. Впрочем, будьте покойны, если даже познакомлюсь — не выдам вас.

— Пожалуйста!

Он сел на кончик стула, — хилый, болезненный, вертя маленькой головой на длинной шее, как встревоженная змея.

Посидев молча, он, очевидно, вспомнил, что неприлично занимать ближнего своими делами, не выказав в то же время интереса к его делам.

Поэтому, осмотрел меня и заметил:

— А вы немножко ниже меня ростом.

— Без сомнения.

— Женщины любят высоких.

— Да…

— Чего-с?

— Я говорю: это верно. Правильно.

— Вот, вот. И спрашивается: что она нашла во мне — не понимаю. Ни красотой, ни умом я не отличаюсь, особых талантов не имею, а вот подите ж. Я уж, признаться, и сам не рад.

— Агнесса Чупруненко?

— То-то и оно. Любовь хорошая вещь, но она связывает по рукам и по ногам.

Он задумчиво улыбнулся бледным, широким ртом и сказал:

— А еще говорят — женщина венец природы.

Его длинное истомленное лицо и страдальческие глаза дали мне повод закончить эту сентенцию:

— Женщина — терновый венец природы.

— И верно! Чудно, чудно сказано.

Потом, сделав еще несколько характерных замечаний о женщинах, он ушел.

С Агнессой Чупруненко я познакомился в коридоре около телефонного аппарата, который был ею захвачен минут на сорок.

В ожидании своей очереди, я нервно прохаживался по коридору, как вдруг около меня послышался стон.

Это стонала Агнесса.

— Вы… тут?! Значит вы слышали, что я говорила?..

— С чего вы это взяли?

— Милый, хороший! У вас такое симпатичное лицо! Я вас умоляю — ни слова Бакалягину! Я знаю — вы знакомы, он мне так много говорил о вас… Вы должны быть джентльменом.

Агнесса была рыжеватая девица небольшого роста и безотрадной наружности. Ее мольба, высказанная очень пронзительным голосом, ошеломила меня. Я, не спеша, представился, пожал ей руку и спросил:

— С чего вы взяли, что я буду доносить Бакалягину о ваших разговорах по телефону?

— Ах, но я уже всего боюсь. Этот человек способен придать яростный оттенок самым простым вещам. Сейчас же начнет рвать и метать.

— Кого это, — спросил я, думая о другом.

— Что попадется. Мужчина, вообще — наказание, а мужчина, влюбленный и ревнивый — наказание тройное. Зайдите ко мне — чаю стакан выпить. Мне нужно с вами серьезно поговорить.

Агнесса втащила меня в свою комнату, толкнула на какой-то пуф и, схватившись в отчаянии за голову, заявила:

— Так дальше жить нельзя.

— Успокойтесь. Что-нибудь случилось?

— Этак с ума сойти можно!! Эти горящие глаза, сцены из-за всякого прикосновения ко мне мужчины — кто может перенести подобную муку?

— Он вас так любит?

— Любит? Это слово как-то даже странно говорить… Он сходит с ума. Ради Бога, скройте как-нибудь, что вы были у меня — он поднимет из за этого Бог знает что…

— Ну, я думаю, это все для вас довольно-таки стеснительно. Отчего бы вам не переехать на другую квартиру?

Она улыбнулась гнетущей душу улыбкой.

— Зачем?… Чтобы он завтра же поселился напротив, еще более ожесточенный, еще более подозревающий? Уже уходите? Ну, до свиданья. Так ради же Бога — ни слова о визите!

Вечером ко мне зашел Бакалягин. Усы его были опущены вниз, в уголках губ притаилась скорбь, и опять он, длинный, с крошечной головкой на беспокойной шее напомнил мне беспокойно озирающуюся змею.

— Ушла? — прошептал он, показывая пальцем на правую стену.

— Ушла. А что?

Он обрушился на диван, как скошенный бурей телеграфный столб.

— Я так больше жить не могу! Поймите, она меня в могилу сводит!

— Кто?

— Агнесска. Сегодня закатила истерику за то, что я вчера был на семейном обеде у одной дамы. Подумаешь, какое преступление. И я вот теперь сижу и думаю: что я за такой за человек, что она так втюрилась?! Красотой особенной я не отличаюсь, талан…

— А вы бы уехали, отсюда, что ли.

— Уехать?!! Вы ребенок. В Одессе, в Гельсингфорсе, на дне моря и под облаками я буду отыскан… И тогда еще худшие времена настанут.

— Да позвольте… Значит, вы ее не любите?

— Да что вы, батенька, — вскричал Бакалягин, вздернув плечами так энергично, что они чуть не на лезли ему на уши. — Любить можно нормальную женщину, а не эту сумасбродную бабу, способную за один взгляд на постороннюю женщину перегрызть глотку.

— А вы ее тоже, ведь, ревнуете?

— Я? Вы смешной человек.

— Ну, знаете, — сказал я, раздраженно. — В таком случае, я признаюсь вам: она сегодня затащила меня к себе и жаловалась на вас, что вы ее изводите ревностью.

— Ха! ха! ха! ха! — отрывисто захохотал этот хилый любовник. — Я — ее… ревную… ну, знаете, я думал, что вы считаете меня умнее!

— Она умоляла меня не говорить вам, что я был у нее. «Он», говорит она, «может вообразить Бог знает что!»

— Я могу вообразить только одно, — покачал головой Бакалягин, — что она дура.

— Значит, вы ее совсем не любите?

— Подите вы! Сами ее любите.

— Но почему же вам не расстаться?

— Расстаться? А ходить с выжженными глазами и изуродованной физиономией — это вам приятно? Это вам тоже расстаться? Нет, уж на кого Господь положил проклятие, тот должен всюду влачить его.

— Не поговорить ли мне с ней, как третьему лицу? А?

— Не советую. Истерики не оберешься. Сегодня, когда мы чай у нее пили, она так на меня зыкнула за какое-то замечание о ее подруге, что я стакан на пол уронил. Э, да уж что там говорить… несчастный я. Прощайте!

Жизнь в меблированных комнатах развивает либеральные поступки.

Поэтому, я не удивился, когда на следующее утро ко мне без доклада вошла Агнесса Чупруненко.

Поздоровавшись, она спросила:

— Ушла уже?!

— Кто?

— Эта верста коломенская. Вот уже сотворил Господь и сам удивляется.

Я пожал плечами. Она сидела, понурившись, наполненная до краев безысходной скорбью. Потом прошептала:

— Больной человек. Вчера посуду стал бить. Стакан с чаем разбил. Нашел у меня карточку моего отца — устроил сцену… Это, говорить, ваш любовник, наверное? Господи! Грешный я человек — иногда думаю — хоть бы его трамваем переехало или в тюрьму бы посадили!

— А он говорит, что вы его любите.

— Я?! Люблю?! Кого?

— Бакалягина.

— Нацепите его себе на нос, вашего Бакалягина.

— Я не привык делать бесцельных поступков, — ответил я.

— На месяц бы! На одну недельку! На один день бы хоть — оставил он меня в покое. Нет! Как утро — сейчас же в дверь своей кривой лапой стучит: «Агнесса, вы дома?» Если бы вы знали, как мне иногда хочется ему сказать! «Убирайся к черту, жердь проклятая! У меня другой мужчина!»

— А вы бы сказали когда-нибудь. Попробуйте.

Она пожала плечами.

— В свидетели попасть хотите?

— А что?

— Убьет. Выломает дверь и убьет меня.

Я сжал губы и жестко сказал:

— А, знаете, он говорил мне, что не любит вас.

Она усмехнулась.

— Еще бы! Он это может сказать. К сожалению, это только разговор для посторонних.

— Он говорил, что терпеть вас не может. Она говорит, мне на шею повисла, и никак я не могу от неё отделаться

— Ну, конечно! Ему стыдно признаться, что он влюблен, как дурак, что из-за пустяка на стену лезет — вот он и старается всех уверить. Ничтожная личность

Это была серьезная, тяжелая застарелая болезнь. Я знаю, некоторые серьезные болезни требуют серьезной, иногда мучительной, операции. Операцию можно было бы сделать такую:

Пригласить к себе длинного квартиранта Бакалягина и безотрадную квартирантку Агнессу Чупруненко… Усадить их, сесть самому и, не торопясь, не волнуясь, сказать: