Марк Твен - Госпожа МакВильямс во время грозы

ГОСПОЖА МакВИЛЬЯМС ВО ВРЕМЯ ГРОЗЫ

— Да, — продолжал МакВильямс — это уже не было начало его рассказа, — страх перед грозой представляет одну из наиболее присущих человеку слабостей. Чаще всего ею страдают женщины, изредка, однако, можно ее встретить у маленькой собачки, а случайно и у мужчины. Эта, в высшей степени печальная, слабость, лишает человека рассудка больше, чем всякий другой род страха. Ее не удается побороть ни убеждениями, ни усовещеванием. Женщина, которая не побоялась бы самого черта, — ни даже мыши, — совершенно теряется и стушевывается при блеске молнии.

И так, я проснулся, как я об этом уже вам рассказывал, вследствие откуда-то доносившегося, сдавленного крика: «Мортимер, Мортимер!» Собравшись на скоро с своими пятью чувствами, я поднялся в темноте и ответил:

— Ты меня зовешь, Эванжелика? В чем дело? Где ты?

— Я заперта в прачечной! как тебе не стыдно лежать и спать в то время, когда надвигается такая ужасная гроза?

— Да кому же может быть стыдно, когда он спит? В этом нет никакого смысла; человек не может стыдиться во время сна, Эванжелика.

— Я, Мортимер, отлично знаю, что это не в твоих привычках.

И я услышал звуки сдавленного рыдания. Эти звуки заставили смолкнуть жесткие слова, которые просились мне на язык и вместо них я произнес следующее:

— Милая, мне очень жаль! право, мне сердечно жаль. Я не хотел этого… выходи и…

— Мортимер…

— Боже, что такое, мое сокровище?

— Мне что-то сдается, что ты все еще в постели?

— Отчего же бы и не так? конечно.

— Вставай сию минуту. Мне кажется, что тебе следовало бы хоть сколько-нибудь заботиться о своей жизни, ради меня и детей, если не ради себя самого.

— Но, сокровище ты мое…

— Перестань, Мортимер, ты знаешь, что во время грозы самое опасное место — постель. Это написано во всех книгах. Но тебе все равно, ты все-таки остаешься в ней и готов скорее безрассудно пожертвовать своей жизнью, Бог знает ради чего… разве из-за того только, чтобы вечно оказываться правым и…

— Да я, черт возьми, Эванжелика, уже больше не в постели, я…

Эта тирада была прервана внезапным блеском молнии, сопровождавшимся сдавленным криком моей жены и страшным раскатом грома.

— Вот! Теперь ты видишь, к чему это ведет. О, Мортимер, как можно быть столь бессовестным, чтобы призывать черта в такую погоду?

— Я вовсе не призывал его. И это случилось совершенно не потому; это бы случилось, если бы я не сказал ни словечка, и ты отлично знаешь, Эванжелика, или тебе, по крайней мере, следовало бы знать, что если атмосфера пресыщена электричеством…

— О, будь ты теперь прав и еще тысячу раз прав. Не понимаю, как ты можешь так поступать, зная, что у нас нет громоотвода и что твоя бедная жена и дети совершенно предоставлены на милость Провидения… Боже мой, что ты делаешь? Зажигать спичку? При такой погоде, да ты совсем помешался!

— Черт возьми, что же в этом за беда? Ведь тут так темно, как внутри коровы и…

— Потуши, сейчас же изволь потушит свечку. Тебе хочется всех нас бессердечно погубить? Ты прекрасно знаешь, что ничего так не привлекает молнию, как свет! (Фет-крах! бум! — болюм! — бум!)

— Ай! ну, вот, слушай, теперь ты видишь, что ты наделал.

— Что такое? Спичка может, пожалуй, привлечь молнию, но уж никак не вызвать ее, ручаюсь тебе в этом. Если же этот выстрел, действительно, имел целью мою спичку, плох-же был прицел.

— Постыдись, Мортимер. Оба мы находимся с глаза на глаз с смертью, а у тебя хватает дерзости на такие речи в столь торжественную минуту. Если у тебя нет желания, Мортимер…

— Что?

— Да молился-ли ты сегодня перед сном?

— Я… Я… только что собирался и вдруг мне пришло в голову высчитать, сколько будет 12 раз 13 и…

(Фет-Бум! — бум! — бумерумбум! — бом! — крах!).

— О, мы погибли, безвозвратно погибли. Как мог ты позабыть об этом при такой погоде?

— Да ведь тогда не было еще такой погоды. Не было ни одного облачка на небе. Каким образом можно было угадать, что из за такого маленького упущения с моей стороны начнется весь этот грохот и шум? С твоей стороны, право, недобросовестно делать столько скандала из этого, зная, что это случается так редко. Раньше я этого никогда не забывал, никогда со времени большого землетрясения, виною которого тоже, кажется, был я…

— Мортимер, что ты говоришь! Разве ты забыл желтую лихорадку?

— Дорогая моя, ты вечно приписываешь мне появление желтой лихорадки. Но мне кажется, что это совершенная бессмыслица. Неужели мое маленькое упущение против набожности повело бы так далеко? Куда ни шло, я могу еще взять на себя вину землетрясения, так как оно случилось по соседству, но лучше пусть меня повесят, чем быть ответственным за всякую чертовку…

(Фет, бум-бум-белум-бам!).

— Боже, Боже мой, наверно где-нибудь ударило. Мы дня больше не проживем и когда нас не станет, ты будешь удовлетворен, зная, что твоя богохульная болтовня… Мортимер!

— А! что там опять?

— Твой голос звучит, как будто, Мортимер, ты стоишь перед открытым камином?

— Это действительно мое преступление в настоящий момент.

— Уходи сейчас же. По-видимому, ты окончательно решился погубит всех нас! Разве ты не знаешь, что нет лучшего проводника для молнии, как открытый камин? Куда же ты теперь пошел?

— Туда, к окошку.

— Боже милосердный, ты потерял рассудок. Уходи оттуда сию же минуту. Самые маленькие дети знают, что стоять во время грозы у окошка сопряжено с опасностью для жизни. Милый, хороший, я знаю, мне не пережить этого дня… Мортимер?

— Да!

— Что это за шорох?

— Это я.

— Что же ты делаешь?

— Я стараюсь найти верхний конец моих брюк.

— Скорее, брось их. Не вздумай одевать это платье при такой погоде. Ты знаешь, что, согласно всем авторитетам, шерсть притягивает молнию. О, драгоценнейший, милейший, разве мало быть постоянно в опасности лишиться жизни вследствие естественных причин? А ты придумываешь все возможное, чтобы удвоит эту опасность!.. Перестань же насвистывать! Как это тебе могло придти в голову?

— Однако, что же в этом дурного?

— Мортимер, я тебе говорила один раз, я тебе тысячу раз говорила, что свист производит колебания воздуха, которые прерывают движение электрического тока и… ради всего дорогого на свете, — зачем ты открываешь дверь?

— Боже праведный, да разве и тут есть опасность?

— Опасность? В этом смерть. Каждый, кто на это обращал внимание, знает, что допускать сквозняк, — все равно, что привлекать молнию. Ты закрыл ее только наполовину, запри ее хорошенько, да поживее или мы все погибли. О, это нечто ужасное быть запертой при такой погоде с сумасшедшим!.. Мортимер, что ты делаешь?

— Ничего, я только открываю кран; в этой комнате страшная духота, мне хочется помочить лицо и руки.

— Ты, очевидно, потерял остаток рассудка! Молния в пятьдесят раз чаще ударяет в воду, чем во всякий другой предмет. Закрой скорее! О, дорогой, я вижу, что ничто здесь не в состоянии спасти нас, я думаю, что… Мортимер, что это такое?

— Это прокл… Это картина, которую я уронил!..

— Ты, значит, стоишь у самой стены. Какая неслыханная неосторожность! Разве ты не знаешь, что нет лучшего проводника для молнии, чем стена. И ты опять только что хотел выругаться. Боже, ты ежеминутно готов безбожничать в минуты, когда все твое семейство в такой опасности? Мортимер, ты велел принести перину, как я тебя просила?

— Нет, я забыл.

— Забыл? Это может стоить тебе жизни. Будь у тебя теперь кровать с периной, на которую ты бы мог лечь, поставив ее посредине комнаты, ты бы был почти в совершенной безопасности. Пойди сюда поскорее, прежде чем ты успеешь натворить там новых сумасбродств!

Я попытался было, но каморка не могла вместить нас обоих при закрытых дверях, буде мы не желали задохнуться. Некоторое время я пробовал дышать, но вскоре выскочил. Жена кричала: — Мортимер, надо что-нибудь сделать для твоего спасения! Дай мне немецкую книгу, лежащую на камине, и свечку, — не зажигай ее, однако. В книге есть некоторые советы.

Я добыл книгу ценой вазы и нескольких других ломких вещиц.

Жена моя заперлась с своей свечкой и на несколько минут оставила меня в покое. Вскоре она воскликнула:

— Мортимер, что это было?

— Это кошка…

— О! горе, лови ее и запри в ванную! Живее, мое сокровище! Кошки полны электричества. У меня наверно поседеют волосы от всех опасностей этой ночи…

Я опять услышал сдавленные рыдания, иначе я бы не шевельнул ни рукой, ни ногой ради такого начинания в темноте, а именно ради того, чтобы через стулья и разные другие препятствия, которые по большей части были достаточно тверды и имели острые углы, начать охотиться за кошкой. Наконец, мне удалось таки запереть ее в ванную, разломав на 400 долларов мебели и разбив себе оба колена. Теперь вдруг глухо раздалось из кладовой: