Елена Кутинова - Коловращение

Елена Кутинова

Коловращение

В чащогах-лесотах обгорных, куда финтюги-человеки безлетьями не взбирались, жил Круня Протопович со женой Шаней Юльвинишной. Медведи заместо собак подворье четы дозорили, косули бурьяшечник в огороде выкусывали, а зайцы приходили в перинах супружьих ойкаться.

В близине избы речулька журкала, а подале — озеро Лад. Травы в том месте такие пахли веяли, что зайдёт из-за далья зверун кое-гда непривыкший и вздыхнумши на земь крюпнется.

Нельзя сказать, что там волки кролей не кушали или лисы мышей не щёлкали, но всё при взаимном согласьи деялось, по всевышнему законодательству.

Выбрел как-то спросонку Круня на озеро Лад, обмакнул пятки в студёнышку и от утренней зги поёжился. Освежил мурло и давай на весь облесок песнопень горлопашить.

Небо вдруг над ним взъерепенилось — то железная птаховица огнеточила. Крылетальники по разлеску бросила, хорошо лешие пожарище вовремя утушили.

Брюхом же птица жар в толщу воды фиаскнулась, аж русалок на берег выбило.

И послышался Круне рявк человеческий. Укропился Протопович в озеро Лад, и из самого дна мужлан-катастровича вынес. Человек-то был бессознаночный, но дышала в нём жизнь некрепкая. На руках спасальник его в избу к себе вытащил к чрезвычайному обдивлению суженой.

Положили его в горнице и прикутали одеялами. Долго хворый валял-вирулентился, но откачала его Юльвинична знахорь-ягодой волчьей тыковкой.

Как остужился бусурманович — поднесли к нему рыбий суп. А он по-своему себе лякает — «Сенксь да сенксь». За то и прозвали его Сенькой.

Швякнуло Круне лесовика Юху на ковриги медовые вызвать. Юха ведь волховник, человечью мыслю чает, небось лепетунь бусурманыча на язык лесной перекласть сможет.

К ветходубу прибёг Крунюшка, пока сумеречь не настигла — и давай округ дупла топать.

Долго ли, коротко — из дупла Юхина рыль выпхнулась: «Чё те, гангрена неуёмная, от меня требно?» — разлюзился Юха — «Я вжо храпеть выстлался, а ты всё округ ёжкаешь».

— Гадал, уважаемый Юха, к вечере вас припарижить. Шаня коврижек с цикорием накухарила, а в печи ягодный морс спеет — нас хлебосольничать дожидается.

Лесовик языком щёлкнул, да так и быть, из дупла вылез. Уховки у него волосастые, борода моходобная, вся башка муравой обтыкана, а в бровях цветуны пижонятся.

— Коль хлебов в узелок завяжешь — пойду, а склевещешь — обимжусь навечно, — запендрюкался волохатый.

— Гаразд! — сподхалимничал Круня, — и хлебов наложим и цикорию растворимого всыпем, даже ленту широкую в пояс с висюльками презентуем.

Угараздился Юха, подхватил Протопыча в локоть и чаёвничать поспешился.

Встретила их Юльвинична и давай гостя обхаживать. Наелся Юха. Пузо покруглевшее гладит, припевы лесовичьи насвистывает.

— Болтают, ты Юха любую молвь расплести можешь, оскольку думки людческие за версту чуешь, — зачал разговор Круня.

— Ан что тебе, Протопович, требно! — оживился Юха, — видать бусурмань за печой сплящую разгипнозить выдумал! Ну и лад. Накормила меня хозяюшка, набавила. Скажу, о чём вашему Сеньке мерещится. Сам он развендчик из дальней страны, из Вашингтон-града, что за многажды земель от нас стелется. Имя ему Джон. А в нашем крае по случайке обкатастрофился. Птаховица его метальная, по ихнему — самолёт, в наше озеро поломамшись рухнула. Да не так всё, как на первый погляд видится. Духи лесные вызнали, что обязанность на тебя в Сварге божьей возложена. Поди, Крунюшка на Святу Гору, помолись Сварогу, Яриле, Велесу и всей компании богорожденной — там и вызнаешь, что за честь на тебя поставлена.

Сказал то Юха, ленту дарённую с висюльками в пояс пришпилил, куль с гостинцами на горб вскинул и упёрся себе восвояси лешевицкие сны смотреть.

Утром Круня на Святу Гору влез и давай всей добролюбой Сварге молиться. Вышел к нему Велес в медвежьем образе и сказал: «Как оздоровеет небом скинутый Джон, отведи его за многажды вёрст, через три леса и три реки по тропе, человечьей ступнёй не хоженной. Там на Синей горе живёт старый волхач Арун Синегорович. Отдай ему басурманыча на ученье». Отстихотворил то могучиий Велес и как облако в воздухе истаился. Пообвыкся в лесотах Сенька-Джон. Ужо по чаще гуляет и населенью чудному дивиться. Стал Протопович в дорогу збираться. Юльвинична пирогов напекает, кисель варит, а Круня портянки сушит да сапоги Сенькины набойками укрепляет. Пришла пора в путь выйти.

Идут Круня Протопович с Сенькой-Джоном, а на встречу им зверь-невиданка Туша-капуша. Роги у ней завихрастые, вымя зелёное, а носопырка квадратная и брюхо позади лап волочится. Сенька тотчас дубьё с Мать Сырой Земли поднял, а животина на то гляднув оскалилась.

— Брось дубьё-фыкнул Сеньке Протопович. Со зверьём нужно лаской правиться. Глянь, оно за три раза тебя ширше, в десятеро сильнее, к баталиям-перегрызкам лучше тебя природицей приспособлено. Сенька-Джон бицепс расслабил, ан дубьё на всякий момент не бросил. А Круня в котомке порылся и бутыль с ореховым мёдом выудил.

— На тебе, зверум, гостинца от жены моей Шани Юльвинишны. Покоштуй и нас матюками не поминай — приластился Протопович.

Обслюнилась Туша-Капуша, язычарой малиновой по губам хлюпает и урчит удовольственно. Круня бутыль к ней поближе сдвинул, а та — хвать его лапой, и вприскачку в чащобу ушаркалась.

Идут они дальше равнинами хвойными да холмами пузырыми. Вот ужо к речке Рарус приблизились. Там русалы джазы хороводили. Берегыни на дудочках камышовых свирелят. Девы сиськорыбые горлянкой импровизируют, а сверчкуны, кузнечики, да мошкара всякая высвистами помогают.

Увидел Сенька девок травоволосых, портки скинул и — бзыньк в воду. Протопович еле успел заметить, а тот уже по самый торс в тине мылится и по-своему прелестниц водяных зазывает.

Глядит Круня, а Русалы музыки бросили и хохотыкая к Сеньке валятся. Протопович в крик: «Давай возврат, дурёх бусурманичный! Барышни те рыбохвостые, то не девки, а ведьмы злючие. Спасайся, пока не всыпали!»

Не слушал его Сенька-Джон. Схомутали его русалки и на самое дно утюкали. А Протопычу делать нечего — он и следом за ними плюхнулся. В подводье торпедно врыскался и — хвать басурмана за ногу, насилу вынес.

Отдышались они, обветрились и в дорогу себе пустились.

Брели по холмам пухатым, по лесам темрятым и так до Синей горы приблизились. Встретили их хозяева горные — гномы великоносые — и давай всей оравой выспрашивать:

— Кто такие, ходилки незваные, и к чему в Синегорье приуськались?

— Мы посламцы Велеса Мудроведего, идём к Аруне Синегорычу, чтобы Сеньку из Вашингтон-града премудрам волховницким выучить, — слушно обтараторил Круня.

— Пущай — согласились гномы, — но гора наша высокая, смертному проходимцу не вскарабкаться. А мы, гномы синегорые, забесплатно аренду лестницы не задарим.

— И чего, браты, вам за то требно?

— А вот чего, — сказали гномы, — округ ландшафта нашего два лысых холма громостятся. Посерёд красотов натурочных те плешевины несуразятся. Изваяйте на тех нелепищах малогорки синявые, чтоб они как дитяшки большой горы мнились.

— Гаразд! — согласился Круня, — подавайте песку да кувалды.

Круня выбрал себе плешивину ближе к лесу. А Сенька стал ту, что к горе недолёк ковыривать. К вечеру плешивин как совсем не было. Пришли гномы на работу смотреть и с удивленья на зады хлопнулись. Крунина горка их натурностью поразила, будто её сами гномы делали и Перун молнией обточил. Будто с рождения мира эта синявка стояла, а уж потом великая сёстра её явилась.

А как хозяи работу Сеньки завидели — завихрилось в башке их гномической, аж пузы взболели от смехонины. Малогорка та была в форме куба слеплена и пейзажу местному, как кобыле свинячий хвост.

— Некрасивую гору сделал, ученик аруновый, — сказали гномы в нашем деле красивь главное. Ну на том за труды спасибо, что своим ремеслом извесёлил. За тобой, ученик Синегорыча, будет у нас должок.

И свистнули гномычи братьям, что на верхотурах горы сидели, чтобы те лестницу для гостимцев бросили.

Влезли Крунюшка с Сенькой на высину, а там замок стоит белокаменный красоты неописанной. Навстречу им волхач Аруня Синегорович вышел, и баюкнул Круня, до пояса поклонившись:

— Давно не видел тебя, Протопович, как жизнь проживаешь, как жена миловидушка, что в вашем лесу обо всём слыхивать?

— Живём хорошо, в лесе как завсегда ладно, а Юльвинишна моя сурпризу тебе воздарить наказывала.

С теми словами порылся Протопыч в котомочке и оттуда пирог чёрносмородинный вытащил.

— Вот тебе дрожжевятина, Шаней моей печёная, а это Сенька-Джон, ученишник твой нынешний.

— За хавь спасибо, — сказал Синегорович, — а про Сеньку вашего я от духов горных за много лет знаю. Дам тебе, Круня, за труд от меня подарочеки — фонарь-керосинь нескончаемый. В пути да в хозяйстве переспособится. Теперь ступай к дому сваму, а про энтого Джона я сам уж побеспокоюсь.