Леонид Треер - Происшествие в Утиноозерске

Леонид Треер

Происшествие в Утиноозерске

(Хроника одного поиска)

Борьба с лишним весом

Двадцать четвертого июня, в седьмом часу вечера, Спартак Заборов, младший научный сотрудник Института Прикладных Проблем, стоял на берегу Утиного озера с удочкой в руке. Отрешенное лицо его и взгляд, совершенно не следящий за поплавком, свидетельствовали о полном безразличии к рыбалке. Вокруг не было ни души. Здесь, в тихом месте, вдали от людей, Спартак вел поединок с самим собой.

Все началось несколько дней назад, когда среди ночи Заборову вдруг приснился нелепейший и тревожный сон. Некто, прибывший из столицы, пожелал якобы взглянуть на мэнээса Заборова. Спартака долго вели по каким-то коридорам, пока он не оказался в гостиничном номере, где его уже ждал Некто. Наружности его Спартак не запомнил, но ощущение собственной малости было чрезвычайно сильным. Некто кивнул Заборову, произнес: «Сейчас поглядим!» и протянул ему рюмку с коньяком. Взволнованный Спартак бережно понес рюмку ко рту и тут вдруг обнаружил, что голова его отсутствует и, следовательно, влить коньяк некуда… В ужасе стоял Заборов, держа в полусогнутой руке рюмку и дергая шеей, точно обезглавленный петух. Некто внимательно следил за его действиями, как бы испытывая Спартака на сообразительность. И не столько отсутствие головы потрясло Заборова, сколько тот факт, что он так и не справился с поставленной задачей, загубив тем самым свое будущее…

Проснувшись, Заборов некоторое время лежал без движений, потом дотронулся до лба, словно желая убедиться в наличии головы, и стал думать, с чего бы это приснилась такая гадость. В конце концов он объяснил дрянной сон обильным и поздним ужином. Найденная причина отчасти его успокоила, но сам по себе симптом был крайне неприятный. Сегодня исчезла во сне голова, завтра — еще что-нибудь, и пошла психика, как говорится, вразнос. «Едим много, — с тоской подумал Заборов, — двигаемся мало…» Он оттянул пальцами слой жира на животе и вздохнул.

Справедливости ради заметим, что Спартак несколько преувеличил роль ужина и своего аппетита. В тридцать пять лет он выглядел очень даже неплохо: выше среднего роста, широкие плечи скрадывали лишний вес. Открытое и гладкое лицо его вызывало доверие и приятные мысли: «Вот человек спокойный и благоразумный, на него можно положиться!» Фотокорреспонденты обожают снимать такие лица на фоне карусельного станка, пульта ЭВМ или доски, густо исписанной формулами.

Что же касается аппетита, то поесть Спартак действительно любил, и до последнего времени мысль ограничить себя в еде не приходила ему в голову. Но теперь, находясь под впечатлением безобразного сна, он вспомнил со стыдом, что никогда не вставал из-за стола полуголодным, и явственно ощутил, как давят на сердце двенадцать лишних килограммов. Одним словом, в эту ночь Заборов твердо решил заняться голоданием.

В его решении нет ничего странного: среди утиноозерцев, занятых умственным трудом, голодание было весьма популярно. По рукам ходили брошюры, доказывающие необходимость временного отказа от пищи. Наиболее рьяные сторонники этого метода выдвинули лозунг: «Если хочешь быть счастливым — не ешь!» Главная трудность, подстерегавшая голодающих кустарей-одиночек, была связана с привычкой есть много и часто. Большинство энтузиастов кое-как выдерживали сутки, а затем уступали требовательным крикам желудка. Натуры более сильные терпели несколько дней, но однажды, глянув в зеркало, пугались увиденного и, презирая себя, хватались за пищу. Лишь самые мужественные выдерживали положенный срок, после чего безутешные родственники выносили на воздух их прозрачные тела, и они, словно гости из потустороннего мира, слабо шептали: «Небо… солнце… трава…»

Утром двадцать третьего июня, позавтракав последний раз, он приступил к испытанию воли и духа. В полдень, когда все коллеги заторопились в институтскую столовую, Спартак по привычке едва не отправился с ними, но вовремя спохватился. Обеденный перерыв он провел в тихом скверике, где сидели пенсионеры и молодые мамаши с детьми. Глотая слюну, он следил за мальчиком с эскимо. Мальчик почти целиком засовывал в рот холодный и сладкий цилиндрик, затем медленно извлекал его, снимая губами тонкий слой, и лицо его выражало сосредоточенное блаженство…

В три часа дня в лаборатории началось традиционное чаепитие с пряниками. На это время Заборов укрылся в читальном зале. Он листал научный журнал, а перед глазами маячила сковородка с картошкой и куском мяса. Желудок его, не понимая, что происходит, обиженно напоминал о себе. Но главное испытание ждало Спартака в его доме: жена, словно желая искусить его, затеяла стряпать пироги с капустой. Дивные запахи заполнили квартиру. Из кухни доносилось шипение и скворчание масла. Сын бегал по комнате с горячим пирожком, за которым Спартак следил напряженно, делая вид, что читает газету.

Не выдержав, Заборов ушел из дому и допоздна бродил по городу. Как назло, взгляд его на каждом шагу наталкивался то на столовую, то на витрину булочной, то на киоск, где продавали беляши. Промаявшись до ночи, он вернулся домой и лег спать, огорчив супругу своим отказом ужинать.

На следующий день наступило некоторое облегчение. Организм его, смирившись, вероятно, с тем, что извне продукт не поступит, принялся перемалывать собственные запасы углеводов и жиров. В обед Спартдк довольствовался стаканом сырой воды. «Пищевые» галлюцинации донимали его гораздо реже. На коллег он поглядывал снисходительно и, в то же время, с жалостью. Мысли его постепенно приобретали возвышенный характер, и был даже момент, когда Спартаку захотелось всплакнуть, чего прежде за ним не наблюдалось.

Вечер он решил провести подальше от искушений. Сразу же после работы Заборов сел на велосипед и, прихватив удочку, укатил на берег озера. Рыбачил он редко и удочку взял лишь для того, чтобы придать мероприятию естественный характер.

Тихий вечер был полон левитановской грусти. В темных глубинах озера шла таинственная и невидимая борьба за выживание. Лишь иногда, спасаясь от преследования, какая-нибудь рыбешка выпрыгивала из воды, и вновь наступала тишина. Где-то близко заговорила кукушка. Словно спохватившись, что упустила семейное счастье, она куковала про разбазаренную молодость.

Спартак сидел на берегу, неподвижный и задумчивый, размышляя о том, что благодаря голоданию он теперь может так остро воспринимать окружающий мир. В сознании его вдруг возникло блюдо с блинами, он легко изгнал это видение и попытался представить себе бесконечность Вселенной. Но тут мысли его перескочили на разные житейские мелочи и гармония нарушилась…

Примерно в половине седьмого поплавок задергался, и Спартак без азарта извлек из воды ошалевшего ершика. Сняв рыбешку с крючка, он вернул ее в озеро и неожиданно почувствовал на себе чей-то взгляд. Он обратил лицо к лесу, но, никого не обнаружив, вновь повернулся к озеру и — замер.

Метрах в семидесяти от берега виднелась длинная изогнутая шея с змееподобной головой на конце. Ближе к основанию шея расширялась и переходила, по-видимому, в туловище, которое было скрыто под водой. Решив, что это — мираж, вызванный голоданием, Заборов зажмурился на секунду, но, открыв глаза, снова увидел ту же картину. Неизвестное существо медленно удалялось от берега. У Спартака мелькнула мысль броситься в воду и поплыть следом, но внутренний голос подсказал ему, что делать этого не следует. Спартак закричал и замахал руками, как бы желая привлечь внимание животного. Но оно продолжало удаляться. С досады Заборов схватил гладкий камень и швырнул его что было сил. Древний инстинкт охотника проснулся в научном сотруднике. Всплеск упавшего камня, вероятно, испугал животное, оно полностью скрылось под водой и больше не появилось.

Ах, как жалел Спартак, что не захватил с собой фотоаппарат! Странное существо живо напомнило ему о Несси — загадочном обитателе шотландского озера, потомке древних ящеров, о котором до сих пор не затихают споры. Заборов до того разволновался, что тут же вскочил на велосипед и помчался в город, забыв про удочку. Он гнал во весь дух, остервенело нажимая на педали, словно боялся, что кто-то опередит его. Но постепенно возбуждение его уступало место привычной осторожности. Никаких доказательств того, что он видел неизвестное животное, у Заборова не было. Он представил себе, как будет рассказывать в Институте об увиденном и как коллеги будут вежливо прятать улыбки, понимающе переглядываться и острить за его спиной, а потом каждое утро встречать его неизменной фразой: «Что слышно про ящера?» Нет, стать посмешищем Спартак не желал и потому решил действовать осмотрительно: не поднимать шум, не привлекать внимание, но начальству доложить. На всякий случай…