Коллектив авторов - Одесский юмор: Антология

По давней привычке к порядку Лазарь называл жену Женой, сына Сыном, кота Котом, тещу – опять же исключение – называл почтительно Мамашей. Соответственно собака получила имя Собака.

– Лазарь! – говорили ему друзья, – Это никогда не станет овчаркой, Лазарь. Тебя обманули. Отдай это где взял.

– Нет! – решительно ответствовал Лазарь. – Он остается. Собельманы своих решений не меняют.

Что говорить, Собака, ласковый, любящий, преданный, забрал душу. И после того как Собака переболел какой-то мучительной собачьей болезнью, Лазарь стал звать его на «вы».

Умнейший парень, Собака умел выполнять все команды. Лучше всего у него выходила команда «Чужой!»

«Чужой!» – и Собака моментально прятался в самое укромное место, пролезая в невероятные углы и щели.

И еще замечательная команда: «А где любимый Собака чемпиона республики в среднем весе боксера Лазаря Собельмана?» И Собака мчался к хозяину, заливисто лая и прыгая, радостно лизал Лазаря в нос и приговаривал собачьи нежности. Ну не счастье ли?

Остальные команды Собака выполнял разом, быстро: садился, ложился, подавал голос, укладывался на спину, закрывал лапками глаза – «Ах-я-так-хорош!»

Ну да, не овчарка. Но как он умел слушать и сопереживать: вертел головой, водил ушами, подымал брови, постанывал, взвизгивал и пожимал плечами. Тихо, вы! У кого нет и никогда не было собаки. Да, и пожимал плечами!

И надо ж было, чтоб фотограф Ткач в похмельном гневе пнул Собаку. Просто так пнул, ни за что. Собака завизжал от боли и обиды и быстро выполнил команду «Чужой!»

– Убью, – кротко пообещал Лазарь, – убью. Если не извинишься.

– Ну извини, Наумыч, – миролюбиво заворчал Ткач.

– У Собаки, у Собаки проси прощения.

– Щас! – пообещал Ткач и назвал адрес, куда идти Лазарю, Лазаревой собаке, Лазаревой Мамаше и прочей родне оптом.

– Убью, – тихо попрощался Лазарь. И добавил: – Собельманы своих решений не меняют.

На следующее утро Лазарь выгуливал Собаку рядом с фотоателье Ткача.

– Убью, – поздоровался Лазарь. – Если не извинишься.

Ткач огрызнулся, но торопливо скрылся за дверью.

Через день Лазарь пришел к Ткачу на работу фотографировать Собаку. Все как полагается. Оплатил у приемщицы заказ на фотографии.

– На паспорт, – приветливо попросил он Ткача, а Собаку усадил в кресло. – Собака, сидеть!

Собака сел, лег, тявкнул, перевернулся на спину и закрыл лапками глаза.

– Так как?… – робко возмутился Ткач. – Он… он же все лицо закрыл… руками… этими… лапами…

Лазарь любовно усадил Собаку. Пригладил ему чубчик:

– Ну давай, фотографируй. А то, если не извинишься, знаешь сам, Собельманы своих решений не меняют. Кто ж тогда сделает нам фотографии любимого Собаки чемпиона республики в среднем весе? Правда, Собака?

Собака пожал плечами.

Вечером Ткач ждал Лазаря во дворе.

– Слышь, Наумыч, может, мировую, а?

– Ты, Ткач, конечно, умный. Но с креном в прогрессирующий идиотизм. Я ж тебе сказал, Собельманы…

– Да, да… – уныло кивнул Ткач. – Но как же… у собаки…

– Ну, ты иди, думай пока…

Лазарь истязал Ткача больше недели: гулял под окнами, приходил переделывать фотографии Собаки, потому что Собака там был на собаку не похож. Напоминал, что Собельманы своих решений не меняют.

Ткач перестал спать, есть и даже пить. Бегал муравьиными тропками от Лазаря и Собаки. Он уже твердо усвоил, что Собельманы своих решений не меняют.

В воскресенье Ткач нарядился. Как будто шел просить Собакиной руки и сердца. Лазарь открыл на стук.

– Тебе кого?

– Так это… – переминался Ткач, – я… извиниться… Так что… может…

– А где любимый Собака чемпиона республики в среднем весе боксера Лазаря Собельмана? – ласково позвал Лазарь.

Собака вышел в прихожую, настороженно и вопросительно глядя на хозяина.

– Ну?! – молча, бровями, спросил Лазарь.

– Ну?! – молча, бровями, спросил Собака.

– Это… – шмыгнул носом Ткач. – Собака… Извини, блин… Я… это… больше не буду…

Лазарь и Собака посмотрели друг на друга. Лазарь вопросительно мотнул Собаке головой. Собака пожал плечами.

Ткач уходил. Но не было облегчения в его душе. Одна растерянность и смятение. Растерянность. И смятение.

Юрий Михайлик

На рыцарских турнирах Молдаванки

На рыцарских турнирах МолдаванкиВсе начиналось с легкой перебранки:Воскресная терраса, тишина,Прекрасна жизнь, и все пришли с базара,Но в это время ей она сказала…И ей она ответила сполна.

Прекрасна жизнь. Как солнышко светило,Как весело гудели примуса!Дискуссия приобретала силу —Какие тексты, что за голоса…Сначала все касалось сути дела,И тетя Катя даже не гляделаНа дерзкую обидчицу свою,Пока в обычном утонченном слогеОна скользила вдоль генеалогий,Исследуя соседскую семью.Но были упомянуты и дети,А тетя Катя никому не светеТакого не спускала, и в моментОна шипящий примус подкачала,Вдруг коротко и страшно закричала,И бросила свой первый аргумент.

Читатель, я описывать не стануНи рубленые мелко баклажаны,Ни свежую колхозную сметануНа небольшом соседкином лице,Ни эти помидоры на халате,Ни тетю Катю в молодом салате,И в огурце, и в сахарной пыльце.

Ревела буря. Сотрясались стены.И зрители спешили прочь от сцены,Поскольку и театр идет ко дну.Но всех остановил ударом громаМогучий крик соседки: «Где ты, Рома?Ты спишь, а эта бьет твою жену!»

И в тишине раздался звон булата.Проснувшись, рыцарь снял со стула латы,Меч пристегнул, взобрался на коняИ грянул в бой, жену свою кляня.Он победит – инспектор Дорпрофсожа.Его соперник пробудился тоже,Но почему-то лат не надевал.Наоборот – вздохнув спросонья тяжко,Он снял свою воскресную рубашкуИ опустил тихонько на диван.И выкатился, круглый и упругий,На зов своей растерзанной супруги.Он был стратег, он смел предугадать,Предвидел он живым воображеньем,Как в предстоящем яростном сраженьеМогла его рубашка пострадать, —Вот почему он вышел полуголым.Специалист, завпед вечерней школы,Он был лингвист, язык преподавал,Он русские великие глаголыМетнул, почти не целясь, – и попал.Мы опускаем описанье боя,А ты, читатель, выбери любоеИз классики. Ты снова будешь прав.Ну вот, допустим, «лик его ужасен» —Как это верно! Тут же – «он прекрасен».Ты прав и нечто среднее избрав.

Я должен констатировать как автор:На свете нет нетронутых метафор,Их поиск безнадежен. И к тому жТускнеют чувства, страсти иссякают,И вот уже соперники стихают,И первым утомился Катин муж.

Он плохо спал и он не пообедал,А враг его, учуявший победу,Нанес ему решающий укол.А тут пришел Сережа-участковый,Красивый малый, юный, но толковый,И вынул из планшетки протокол,Где все уже описано детально —Вторженье в геральдические тайны,Текст лозунгов и стоимость сметаны,А также был указан день и час.А впрочем, вас интриговать не стоит,И объясненье самое пустое —Был протокол составлен в прошлый раз,А экземпляр оставлен про запас.

Александр Беренштейн

Примечания к жизни

Историю, как правило, делают люди, которые не могут ничего больше.

Правда – это то, чего вы пытались избежать.

Это был первый руководитель, который, выступая, говорил глупости, а не читал их.

Клановое ведение хозяйства.

Мы наш, мы новый миф построим.

Фанатизм – это огонь, в котором гибнут сомнения.

Сколько людей, о рождении которых можно было сообщать в сводках происшествий.

От великого до смешного – одна экранизация.

Спрос на дураков никогда не превысит предложения.

Возлюби ближнего своего – не выходи за него замуж.

Глупости, которые мы совершаем, гораздо меньше тех, на которые мы способны.

Любовь – это болезнь, при которой больные ухаживают за здоровыми.

Первая женщина была создана из ребра. Вторая сказала, что это уже не модно.

Научился читать чужие мысли – и теперь на всех обижается. Никто не понимает почему.

Человек проявляет интеллигентность, не надевая шляпу, а снимая ее.

Шутка – как пароль: своих узнаешь по отзыву.

Мерзавец. Но способен на большее.

Над этой книгой вздремнуло не одно поколение читателей.

Нет дамы без огня.

Земля – это то, что все время вертится у нас под ногами.

Упрямей факта только сплетня.