Хармс Даниил - Даниил Иванович Хармс
И архангелы потом!
9 июля и июня <1933>
* * *
Жили в Киеве два друга
Удивительный народ
Первый родиной был с юга
А второй — наоборот
Первый страшный был обжора
А второй был идиот.
Первый умер от запора
А второй — наоборот.
<Нач. сентября 1934>
Романс
Безумными глазами он смотрит на меня. —
Ваш дом и крыльцо мне знакомы давно.
Тёмнокрасными губами он целует меня —
Наши предки ходили на войну в стальной чешуе.
Он принёс мне букет тёмнокрасных гвоздик —
Ваше строгое лицо мне знакомо давно.
Он просил за букет лишь один поцелуй —
Наши предки ходили на войну в стальной чешуе.
Своим пальцем в чёрном кольце он коснулся меня
Ваше чёрное кольцо мне знакомо давно.
На турецкий диван мы свалились вдвоём —
Наши предки ходили на войну в стальной чешуе.
Безумными глазами он смотрит на меня —
О потухните звёзды! и луна побледней!
Тёмнокрасными губами он целует меня —
Наши предки ходили на войну в стальной чешуе.
Даниил Дандан
15 октября 1934 года
* * *
Наша новая страна
новой радостью полна
Не успеешь оглянуться
Понесет тебя волна
<Первая пол. 1930-х>
«ОН НЕ ЛЮБИЛ ВСЕГО,
ЧТО НАБИЛО ОСКОМИНУ…»
О Данииле Хармсе
Алиса Порет
Воспоминания о Данииле Хармсе
© А. И. Порет (наследники). 1980, 2003
Удивительных людей во времена моей молодости было немало. Но Даниил Иванович Хармс выделялся и среди них. Десятилетия, прошедшие с тех пор когда я могла его видеть часто, не раз заставляли меня вспоминать его, думать о нем, обращали к его облику.
Я не сразу поняла, что это за человек. Он был совершенно необычайным, не похожим ни на кого ни разговором, ни поведением, — человеком неповторимым.
Казалось, он весь состоял из шуток. Сейчас я понимаю, что иначе он и не представлял себе своего существования. Чудачество было ему свойственно и необходимо.
Я с удовольствием рассказываю о нем сегодняшнему читателю, для которого Хармс — всего лишь литературное имя, и вспоминаю его таким, каким знала сама, — большим озорным ребенком, слова и шутки которого с улыбкой повторяют взрослые.
Начнем с внешности. Даниил Иванович Хармс был высокого роста, сильно сутулился, лицо у него было очень ровного серого цвета, глаза голубые, русые волосы гладко зачесаны назад и низко опускались хвостиками на воротник. Он любил хмуриться, и между бровей была глубокая складка. Постоянной принадлежностью его лица была трубка. Маленький тик заключался в том, что он гладил себе переносицу согнутым указательным пальцем правой руки. Назло неизвестно кому он ходил в гольфах, носил крахмальный, высокий воротник, галстук типа «пластрон» и булавку в виде подковы, усыпанную синими камушками и бриллиантиками. Ботинки он чистил всегда и был очень опрятен — в отличие от А. И. Введенского, его друга, который всегда был в пуху или небрит, или недомыт по техническим причинам.
Я встретилась с Даниилом Ивановичем Хармсом в Детском отделе Госиздата в Ленинграде. Мне предложили делать рисунки для его книжки «Иван Иваныч Самовар».
— Посидите здесь, сейчас придет редактор.
Мы сели с ним на подоконник, и наступило тягостное молчание. Хармс сипел трубкой. Было неловко. Он мне показался пожилым и угрюмым дядей. Вдруг он повернулся ко мне и спросил:
— Что вы делали позавчера вечером?
Я рассмеялась и рассказала ему, как к нам пришел в гости архитектор Щуко и попросил меня пристроить на сутки московского друга, тоже именитого архитектора. Мы выбрали комнату и диван и ждали гостя.
«Я вам помогу», — сказал Щуко и, к моему удивлению, попросил две коробки спичек. Он сам стал стелить постель и под нижнюю простыню высыпал все спички. На мое недоумение сказал добродушным голосом: «Это месть! Прошлый раз он мне положил под подушку голову гуся с померкшим глазом, а в ноги две холодные гусиные лапы. Вы только не говорите, что это я — он и так поймет». Хармс смотрел на меня с любопытством, потом пошел проводить меня домой. Он открыл мне веселье, смех, игру, юмор — то, чего мне так долго недоставало. У нас был пуританский дом — все по
