Сатирикон и сатриконцы - Аркадий Тимофеевич Аверченко
Я ушел от него, окрыленный надеждами, и по дороге домой встретил ту самую женщину, которая уже раз избегла своей участи только благодаря моему неумению правильно располагать своими данными. Я собрал весь запас имеющегося у меня мужества и совершенно непринужденно сказал, приподнимая шляпу:
— Мадам…
Я был ошеломлен той легкостью, с какой она мне пошла навстречу, бедная и милая жертва женской беспомощности.
— Чего еще? — спросила она весело, не подозревая, что рискует поставить меня в тупик.
К счастью, я нашелся и ответил:
— Чашка чаю в комнате старого холостяка, вероятно, не произведет на вас дурного впечатления?
Признаюсь, я не отдавал себе отчета в безрассудной дерзости своих слов — вот что делает с нами желание.
— О, нисколько! — воскликнула она смеясь, — нисколько! Возьмем извозчика?
Извозчика… Как часто бывает, что самое обыкновенное, грубо-реальное слово сразу возвращает нас к полному, ясному сознанию действительности.
Что она может подумать? Как она может отнестись к предложению почти незнакомого человека повезти ее, молодую женщину, к себе на квартиру, где он может с ней сделать если не все. то, во всяком случае, очень многое?
Я решил пресечь могущие зародиться в ее мозгу ненужные опасения и сказал:
— Вы, конечно, не думаете, что я предлагаю вам что-нибудь дурное?
— Ну конечно, — отвечала она совсем весело, — чашку чая… и так далее. — И она запела: — И так далее, и так далее…
Ее веселость показалась мне подозрительной.
Я осторожно взял ее под руку и шепнул:
— Не надо нервничать… дорогая…
— Что-о?! — Она рассмеялась громче, чем следовало.
Меня покоробило.
— Не надо нервничать, дорогая, — твердо сказал я. — Знакомство только тогда красиво, когда обе стороны одинаково смелы и равно не боятся своих поступков.
— Извозчика скоро возьмем? — перебила она, вероятно задетая моим замечанием о недостатке смелости.
Я помог ей сесть, сказал извозчику адрес и, пожимая ее локоть, мягко объяснил, что я не хотел ее обидеть.
— Ведь смешно же, — стараясь быть возможно более простым и понятным, заговорил я, опять-таки удивляясь той кристальной ясности, железной логике и вместе с тем гуманности, которые звучали в каждом звуке моего голоса. — Смешно… Не поехать к мужчине потому, что он может из этого вывести не совсем лестное для ваших взглядов заключение.
— Да ведь едем? — растерянно спросила она.
Меня немного поразила ее непонятливость.
— Едем… Ну конечно, едем… Вы меня не понимаете. Для меня важно, чтобы не было этого запоздалого раскаяния, этих сцен — ненужных и одинаково тяжелых для нас обоих…
— Ну уж, пожалуйста, — с заметным неудовольствием сказала она. — Не беспокойтесь…
— Я-то не беспокоюсь, — добродушно ответил я. — А вот у вас-то сердечко, небось, стучит… Стучит?.. Признайтесь.
— Ничего не стучит, нечего глупости болтать.
В ее голосе мне послышалось что-то болезненное.
Надо было спешить, чтобы не дать овладеть ее мыслями безнадежному и беспочвенному страху перед последствиями нашего экстравагантного приключения, перед всеми бесконечными предрассудками лицемерно-дикого общества.
— Милая, — возможно спокойнее и мягче сказал я. — Милая. Не надо этого… Ну, чего вы боитесь? Уж не мамы ли?!
— Нет у меня никакой мамы, — буркнула она. — Отстаньте…
Она довольно грубо вырвала руку и уткнулась в угол пролетки.
Увы! Худшие из моих ожиданий начинали оправдываться… Она собиралась плакать. Сделав над собой невероятное усилие, я придал своему голосу оттенок добродушного, чуть-чуть комического недоумения и воскликнул:
— Это еще что?! Живой мамы нет, так мертвую вспоминать надо? Только ей, бедной, и дела, что на том свете о нас убиваться: «Вот, мол, моя доченька до чего дошла — к первому встречному потащилась, косточки мои старые, волосы седые порочить…» Так, что ли?..
Вместо ответа она рванулась вперед и изо всех сил ткнула извозчика в спину.
— Стой! — крикнула она не своим, хриплым голосом. — Стой!
И выскочила на мостовую раньше, чем извозчик остановился.
Разумеется, я хотел последовать за ней, но она так замахала зонтиком, что я невольно остановился и, не вылезая, спросил:
— В чем дело, дорогая?
— Только подойди! — ответила она, продолжая нелепо махать зонтом. — Только подойди… проклятый!..
И, подобрав юбки, бросилась к проезжавшему мимо порожнему извозчику.
Через минуту ее не было видно.
Странное, нелепое создание…
Теперь я даже думаю, что она была не совсем прилич-. на, но тем более непонятно — какой я мог сделать промах? Игра была безукоризненна.
Положительно, в обращении с женщинами есть какой-то, все еще непонятный для меня, секрет.
Положительно.
Юмористическая библиотека «Сатирикона».
1912, выпуск 53
Лидия ЛЕСНАЯ
Жрица искусства
Неизвестно, чем она была до сих пор.
Но теперь она — героиня,
Потому что ее муж — антрепренер.
Жалуясь второму простаку
На тоску.
Она томно падает поперек дивана
И стонет: «Голубчик, достаньте мне
Где-нибудь
Гюго де Монпасана».
«Новый Сатирикон». 1916, № 27
В антракте
Он был в первый раз у меня в уборной,
Принес туберозы и пьяные вишни.
Суфлер сказал зло:
«Я здесь, кажется, лишний», —
И пошел сплетничать — небритый, черный.
Мы знали без суфлера хорошо наши роли:
Он был так нежен. Я так покорна.
А пьяные вишни — сладки, сладки до боли,
И пахло туберозами в моей уборной.
«Новый Сатирикон» 1916, № 46
Чайная роза
Он дрожал.
Он был как в бреду, как в угаре.
