Павел Асс - Фронты
Адамсон весело помахивал мушкетом под завистливыми взглядами марширующих. Позади, насколько хватало сил смотреть, шел сформированный Яйцевым корпус, к которому постоянно примыкали бестолковые окрестные жители, отставные и просто приблудившие солдаты. Среди них добрая половина была из санитарных повозок, но более всего преобладали плененные Адамсоном самурайцы.
Все ждали сидра и блистали на солнце медными касками.
Солнце уже клонилось к закату со стороны дальних Фронтов, когда к марширующим вышел находящийся в дозоре подпоручик Бегемотов с плененным им обер-лейтенантом Кацем, а также с тремя бывшими самурайцами, взятыми в плен, в свою очередь, Кацем.
— Ну, что сударь, в плен попали, — ехидно спросил у него поручик Адамсон. Обращаясь к Бегемотову, он приказал развязать обер- лейтенанту руки. — Вы что, милейший, это же имперский офицер!
— Да по мне хоть папа Швейцарский, — отмахнулся подпоручик, что-то высматривая на рукаве мундира.
— Какими судьбами, Епифан? — обнял Каца поручик. — Как там на дальних Фронтах, воевать можно?
— Да я тут с обозом! Отбил вот у самурайцев. Палками отбил… И руки…
— Обоз — это хорошо, — воскликнул протиснувшийся вперед довольный поручик Блюев. — Где обоз-то?
— Погоди, — отстранил его в сторону штаб-ротмистр, — Вы посмотрели что в повозках, обер-лейтенант? Может быть там сидр? Вот, к примеру, есть ли в обозе какие-нибудь бочки или самурайские бурдюки?
— Да сидр там, сидр! — не выдержал и прокричал наклонившийся к его уху, чтобы не слышали остальные, Кац.
По строю прокатились, словно волны, душераздирающие крики: "СИДР!", "СИДРА ОТБИЛИ!".
Вскоре из леса прямо к марширующему 17 Ударному корпусу выкатили повозки с четырнадцатью бочками и двумя дюжинами бурдюков. Из бочки последней повозки беспризорно хлестал свежий самурайский сидр.
Адамсон, не будучи большим знатоком сидра, подошел к ней, попробовал и удивился, что в Самурайе могут делать такую гадость.
— И чего мы с ними воюем?
Спустя три дня разведка уже передавала в Ставку слухи о том, что в войсках Самурайи бытуют упаднические настроения в связи с утратой обоза с сидром, из чего предполагалось, что вскоре за этим начнется повальная сдача самурайцев в плен.
18
Впрочем, ситуация на Фронтах складывалась не совсем так, хотя и драматически для противника. Части Второй самурайской Армии, выступающей в направлении деревни Отсосовки, изможденные и потрепанные от непрерывных боев, второй месяц упорно окапывались на рубежах реки Течки и Сучьей канавы. Видимо, самурайское командование не теряло надежды восполнить потери.
В результате ожесточенных схваток лейб-гвардия самурайцев отхватила себе единственный участок сухого берега. Вся остальная территория оказалась болотом. Место это пользовалось испокон веку дурной славой — настолько дурной, что этот берег был вторым в округе местом, где никогда не мочились деревенские пастухи.
Лейб-гвардия беспробудно хлестала остатки сидра, а если кто-нибудь от недовольствия делал себе харакири, то норма выдачи спиртного и хачапури остальным увеличивалась.
По ночам самурайцы тайком уходили в поля и братались там с местными крестьянками. Самурайская лейб-гвардия, как и остальные части обеих Армий, в предвкушении ближайшей резни, разлагалась и в разврате хоронила себя прямо на глазах.
Напротив, в Ставке Верховного главнокомандующего войсками Империи адмирала Нахимовича проистекал прямо противоположный процесс — Ставка, да и все приближенные адмирала, возрождались с завидным увлечением. Захваченный обоз с сидром, не только поднимал боевое настроение, но и позволял неплохо расслабиться.
Сверкающий Нахимович в пышном, но местами замызганном мундире, представил офицеров Каца, Адамсона, Блюева и Бегемотова перед очи госпожи Императрицы. Это было особенно лестно, поскольку поговаривали, что императрица достаточно близко схожа с адмиралом Нахимовичем.
Сам государь Император на встрече, понятно, не присутствовал, поскольку уехал не только за границу, но и за пределы Карты Мира, которая хранилась у адмирала Нахимовича. Посему последний не мог послать ему даже пылкой телеграммы.
Пока разгружали обоз с сидром, адмирал слал курьера за курьером в город Же с требованием прислать вагон девиц-гимназисток в опломбированных вагонах. Эшелон задерживался в пути, но мадам Снасилкина- шестью, к этому времени уже содержавшая в Отсосовске игорный дом, уже приперлась в Ставку и стращала окружающих своим патриотическим бюстом.
Подпоручик Бегемотов, издержавшийся в дороге без барышень, обошел своим вниманием госпожу Снасилкину и строил глазки княжне Марии-Терезе.
— Кто же это отбил обоз-то, с сидрушкой-то? — ласково поинтересовался Нахимович у своих любимых офицеров.
— Стыдно сказать, — заявил Блюев. — Но это был я. Я отбил его у обер-лейтенанта Каца.
— Ох, что творят сионисты, — вздохнул Нахимович. — Если будет желание, я когда-нибудь лично произведу вас в генералы.
Блюев зарделся и, кивая головой, стал пить сидр со шведским эмиссаром господином Злюгером, укрепляя тем самым дружбу между Фронтами. Оба как-то сразу назюзюкались и почему-то заговорили о политике.
Блюев стал выкладывать свои идеи об утренних артподготовках, чем увлекся и совершенно перестал понимать, зачем он столько пьет.
— Это что, — сообщил шведский эмиссар, что-то вспомнив, — то ли дело у нас в Швеции… Какая большая снежная страна! А какие у нас Коммуникационные Шлагбаумы!
— Швеция — это фуйня, — обиженно рыгнул Блюев.
— Как вы сказали? — возмутился эмиссар Злюгер.
Блюев повторил, по-прежнему рыгая, на что Злюгер заявил, что это политическое оскорбление, и потребовал от Блюева, чтобы тот далеко не заходил. Блюев, напротив, как раз хотел отлучиться и столкнулся с адмиралом Нахимовичем. Адмирал Нахимович был мрачен, а все от того, что выпил чрезмерно мало и выпил «Салюта».
— Послушайте, Блюев, я не позволю обижать друзей, я имею в виду, господина Хрюгера… пардон, Зюнгера… так сказать, нашего Зюзю, высокопарно доложил Нахимович, путая имя посланника. — Если вы будете себя плохо вести, я вас немедленно разжалую в корнеты!
— Но ведь совершенно очевидно, что Швеция — это фуйня, — упорстовал поручик Блюев.
Тут как раз подкатили два бочонка со свежим сидром, и Блюев почувствовал, что сейчас он как следует напьется…
* * *На следующий день в Ставке узнали о том, что Швеция закрыла второй Фронт и открыла третий, но уже против Империи.
Зато поручика Блюева разжаловали в корнеты.
Часть Вторая РУЛЕТКА
Действие этой повести разворачивается через два-три года после событий, описанных в повести "Третий Фронт". Глава Ставки адмирал Нахимович уже отставлен, и его место занимает абсолютно не легендарный генерал Мюллер. Офицеры Ставки приданы сформированным штрафным ротам и гнездятся в уездном городе Отсосовске, либо в Козлодоеве, может быть даже в Запредельске, который находится почти за Пределами Империи, возле самой границы. Со-Авторы лишены более точной информации. Прилежный Читатель может поискать этот город на карте, которую сам и нарисует.
Не акцентируя на этом свое внимание, Со-Авторы благодарят литератора Данилу Горыныча Слонова за участие в работе над рукописью «Рулетки».
В сапогах, как на белом в горошек коне,Блюев с бутылью идет в неглижеСолнце на бляхе, луна — на ремнеОн движется строем к городу Же.Блюев с бутылью, как дворянин,Не знает сомнений или изменыОн пьет что угодно, он полный кретинЭто венец нашей нервной системы.
19
Над городом Отсосовском вставало толстое, багровое солнце, в игорном доме госпожи Снасилкиной, в котором был основан офицерский клуб, светало. Поручик Адамсон накрывал свечи медной крышкой, одетой на длинный стержень. Он любил быть в центре внимания.
В зале уже не бросались азартно картами, а клали их на столик даже как-то неохотно, словно в полусне. Только пилот Румбель бодрствовал поднимал с пола погнутые карты и, украдкой помечая их мелом, запускал в игру.
В зале незаконно незакрытого казино было почти что пусто, но вовсе не потому, что находиться здесь было опасно — офицерам это даже поощрялось, просто большинство гусар уже проигрались подчистую и никто не собирался верить им на слово. Солдатню же сюда, по непонятным причинам, предусмотрительно не пускали — карт они не знали, а вели себя, как быдло. Не было видно среди офицеров и корнета Блюева, проводившего Котрудар на Фронтах с Самурайей. Больше всех скучал по Блюеву поручик Адамсон, который привык видеть его возле себя, особенно в те минуты, когда поручику не шла карта.
