Михаил Задорнов - Я НИКОГДА НЕ ДУМАЛ…
Клип-пауза
* * *
Что такое свободные цены? Это, когда приходишь в магазин, видишь цены и… свободен.
* * *
…Одинокая женщина – это женщина, у которой никого нет, кроме мужа.
* * *
Говорят, в России жить стало еще хуже. Единственное утешение то, что жить стали меньше.
* * *
Реалити-шоу. «Люди с тяжелой деревенской судьбой»:
– Здравствуйте. Я живу в деревне, я каждое утро просыпаюсь без пятнадцати шесть, чтобы разбудить петуха.
ОБМАНУЛИ /ПЕРИОД ЗАСТОЯ/
Обманули!
Такси не останавливались. Я так замерз, что готов был оплатить двойной счетчик, лишь бы меня скорее отвезли домой, в тепло. И вдруг… Словно из-под земли вынырнуло свободное такси и остановилось возле меня. Я кинулся к нему, но предложить двойной счетчик не успел, потому что из машины вышел водитель, открыл мне дверцу и сказал:
– Садитесь, пожалуйста! Замерзли, наверное?
– Что вы сказали? – не понял я и даже слегка отпрянул.
– Садитесь, говорю, скорее, – он мягко улыбнулся, – а я печку включу. Если вам этого будет мало, дам плед – ноги закутаете.
Я посмотрел на машину. Огонек, шашечки… Вроде такси.
– Но ведь мне в Чертаново! – неуверенно сказал я.
– В Чертаново так в Чертаново! – еще мягче улыбнулся водитель. – Куда пассажирам, туда и нам. Будьте любезны!
Насторожившись, я влез в машину.
– Если не возражаете, я провезу вас кратчайшей! – предложил водитель.
– Не надо кратчайшей. – Я решил быть начеку. – Поехали обычной.
– Не волнуйтесь, отдыхайте, – застенчиво засмеялся шеф, – все сделаем как надо.
По ногам сладко потянуло горячим. А по транзистору, что был подвешен к зеркальцу, заиграли Шопена. Но хорошее настроение не приходило.
«Зачем он заманил меня к себе в машину и теперь везет незнакомой дорогой? – Что есть силы я прижал портфель с сосисками к груди. – Надо было садиться на заднее. Там безопаснее. У меня все-таки жена. Дети-близнецы… Старший уже в школу пошел!»
Первым нарушил молчание шеф.
– Вам какой вальс Шопена больше нравится? – спросил он.
– Чего? – переспросил я, но тут же, чтобы он не заметил моего смущения, спохватился: – Мне… Все! А вам?
– А мне «До диез минор», – сказал шеф.
«Что же ему от меня надо? – лихорадочно начал я перебирать в уме всевозможные варианты. – Набивается на хорошие чаевые? Но почему так нагло?»
Шеф рассказывал мне о жизни Шопена на Балеарских островах. Иногда, увлекаясь собственным красноречием, он переходил на английский, но потом спохватывался и снова возвращался на литературный русский.
«Откуда он все это знает? – подумал я. – Разве у таксиста есть время про это читать? Нет! А у кого есть? И где? Неужели?! – Страшная догадка мелькнула в голове. – В тюрьме!!! Вот где времени много! Значит – беглый! Поэтому и ведет себя так, чтобы не заподозрили. А сам, наверно, настоящего водителя оглушил, спрятал… теперь деньги гребет. За границу удрать хочет. Говорят, такие случаи бывают. Точно! Потому и английский выучил. Лет десять, значит, сидел. Ай-ай-ай! Во влип! Так и быть, рубль сверху дам. Лишь бы не убивал!»
– Приехали! – радостно известил вдруг шеф.
Я посмотрел в окно, потом на счетчик. Действительно, мы стояли у моего парадного, а на счетчике было на сорок копеек меньше привычного.
«Рецидивист! Убийца! Халтурщик!» – подумал я и осторожно протянул шефу трешник, мечтая как можно скорее выбраться из машины. Однако дверца… не открывалась! А на улице, как назло, мы были одни…
– А она и не откроется, – ласково сказал шеф, – пока…
– У меня больше нет! Одни сосиски! – закричал я и приготовился к обороне портфелем.
– …пока не возьмете сдачу! – перебил меня шеф и протянул рубль с мелочью. Потом встал, обошел машину, открыл дверцу с моей стороны и сказал: – Будьте любезны! Вот вы и дома. Желаю вам сначала приятного аппетита, потом – спокойной ночи, затем – счастливых сновидений. Ну и, конечно, доброго утра! А если я что не так сделал, то извините великодушно. Если сможете!
В растерянности я застыл на тротуаре. Я понимал, что меня обманули. Но в чем – не понимал.
Из оцепенения меня вывел какой-то запоздалый прохожий, который подбежал к моему таксисту и бойко спросил:
– Шеф, до Медведок дотрясешь?
– Будьте любезны! Садитесь, пожалуйста! – сказал шеф, вышел и открыл перед ним дверцу.
Человек смутился, стушевался, кинул беспомощный взгляд в мою сторону, но все-таки влез в машину. Она тронулась, а я подумал: «Еще один попался!» И мне стало легче.
Во имя канвы!
Сразу после спектакля режиссер собрал актеров и спросил:
– Как получается, что в нашем новом спектакле опять не прослеживается главная тема?
– Из-за Шкапенко! – раздалось тут же несколько голосов.
– Разрешите мне? – попросил старейший актер театра. – Дело в том, что Шкапенко каждый раз уходит со сцены под аплодисменты зала. Это безобразие! Он же разрушает канву спектакля! Я, конечно, понимаю, что Шкапенко играет свою роль ярко, самобытно и интересно. Но и он должен понять, что главное – это спектакль в целом, а не его роль. Тем более что она у него эпизодическая. Я бы даже сказал – второстепенная. А если вдуматься, то вообще лишняя…
– Да сколько можно об этом говорить? – перебила его актриса с тридцатилетним стажем травести. – На каждом собрании мы говорим о том, что Шкапенко смешает акценты всех наших спектаклей. И что он портит своей, как вы выражаетесь, яркой и самобытной игрой наши постановки. Пора, наконец, принимать меры, товарищи! Предлагаю поставить ему на вид!
– Верно! – поддержал ее подающий надежды пожилой актер. – А то что же получается? Например, детский спектакль «Ни бэ, ни мэ». Я работаю Волка, Агнесса Полна – Козу. И вдруг… в самый узловой момент, понимаете ли, когда я должен ее съесть, все зрители смотрят на массовку, где Шкапенко танцует Пятого Сорняка, потому что у него, видите ли, отличная пластика. В результате никто не видит, как я ее съедаю! Так же нельзя, товарищи! Агнесса Полна – уважаемый всеми человек. Сколько лет на сцене! Она эту роль еще до войны играла. К тому же сама по себе сцена не из легких. Ведь чтобы зритель поверил в то, что сейчас я съем Агнессу, я сам должен сначала захотеть ее съесть. А это, как вы понимаете, не так легко сделать… Все-таки она эту роль еще до русско-японской войны играла.
– Товарищи, да Шкапенко над нами просто издевается! – взял слово молодой, но тоже уже порядочно талантливый актер. – Он считает, что у нас провинциальный театр. Да, у нас провинциальный театр! Но у нас великие цели! Воспитание человека будущего, слияние города и деревни и другие не менее важные проблемы современности. Сможем ли мы справиться с этими задачами? Сможем! Но только в том случае, если не будем рвать четко выстроенной канвы спектакля! Поэтому во имя идеи предлагаю снять Шкапенко со всех ролей и отдать их более надежным исполнителям.
– Верно! – раздались голоса. – Хватит канву разрушать да акценты смещать! Уволить его! Чего там… У нас средний театр, но высокие цели!
– Тихо! Тихо! – успокоил всех режиссер. – Товарищи! Хотя я и согласен со всем, что здесь говорилось, и, мало того, сам неоднократно просил Шкапенко – во имя идеи, конечно, – играть свои роли побледнее, я бы даже сказал, чуть посерее, но все-таки считаю, что исключение есть слишком суровая мера для начинающего актера. По-моему, лучше пускай Шкапенко напишет «по собственному».
С тех пор прошло много лет. Теперь Шкапенко работает педагогом актерского мастерства в театральном училище одного провинциального города. Когда молодые актеры показывают ему свои этюды, он обычно им говорит:
– Хорошо! Талантливо! Но поскромнее надо – так не принято! – На этих словах педагог с грустью задумывается о чем-то и добавляет: – Ведь главное в актере, как в жизни, так и на сцене, – это скромность! Поймите это…
Недавно, когда Шкапенко провожали на пенсию, директор училища сказал:
– Товарищи! Перед нами человек, который никогда не играл Гамлета и которому никогда не рукоплескал зал, но который всю свою трудовую жизнь отдал во имя идеи!
Когда Шкапенко вышел на сцену, раздались аплодисменты. И хотя непонятно было, кому аплодируют, ему или директору, Шкапенко все-таки вспомнилась его любимая роль… Пятого Сорняка!
«Лапа»
Сначала все шло хорошо. На первом курсе я учился так плохо, что в деканате решили пойти на хитрость и сделали меня старостой.
– Может, хоть это заставит его почувствовать ответственность за свою учебу! – сказал начальник курса.
– Похоже, что у него где-то есть «лапа»! – решили однокурсники.
Слухи дошли до деканата.
– Тем более мы поступили правильно! – утвердилась в своем мнении администрация.
