Василий Белов - Бухтины вологодские завиральные

Только пришел в чувство — телеграмма. «Товарищ Барахвостов! Точка. Поскольку ваша бригада заняла первое место. Точка. Направляем шефскую группу тридцать человек женщин. Именно лично вам. Обеспечить ночлегом. Точка».

Сперва-то приосанился. А как одумался… Обеспечить ночлегом. Да я и с одной Виринеей намаялся. А тут тридцать штук. Да еще городские, шефские.

Ну ладно, стали готовиться к шефской помощи. Двух баранов зарезали, вымыли и протопили нежилой дом. Постелей настлали, ждем. Шефки приехали под вечер. Все намазанные. Краска в основном и главном трех сортов: черная, красная и белая пудра. Багаж не приметил, а тоже вроде одне мазила. Спать не ложатся, поют песни. Всю ночь пропели, утром улеглись. Надо будить кормить, не знаешь, как приступиться. Ребятишки к ним в окно заглядывают. Бабы судачат. Некоторые мущины начали появляться в бритом виде. Ну! Теперь жди помощи. До этого, худо-бедно, лен стлали, теперь все, вижу, останавливается. Захожу в избу.

«Дяденька, сюда нельзя!» — «Не дяденька, а бригадир. Барахвостов Кузьма Иванович!» — «Кузьма Иванович, к нам так заходить нельзя. Мы, может, раздетые!» — «Хорошо, не буду. Только, — говорю, — вот вам мое вступительное слово. Ежели спать будете до обеда, дак и варите суп сами. Молоко тоже будет не свежее». Зашушукали: «А что мы будем делать?» — «Делать будем расстилку льна». — «Кузьма Иванович, лучше мы вам покажем концерт!» — «Дело ваше, можете показывать что хотите. На то вы и шефы».

Того же дня открывают репетицию. «Дамочки! — говорю. — Гастроль-то гастролью, а этот, лен-то, тоже надо бы… Под августовские росы». — «Кузьма Иванович, вы отстали от жизни, теперь месяц октябрь! Такого-то числа приходите на тематический вечер».

Что станешь делать? Вся деревня только и говорит про тематический вечер. Бабы кое-кто поднимают мелкую панику. Мужики заходили в начищенных сапогах. Пошли всякие мутные слухи. Производство встало. Шефы до обеда по три снопа расстелют, с обеда на репетицию. Я — матюгом. Оне на меня: «Фу, как некультурно! Вас, Кузьма Иванович, надо на десять суток». Тут уж мне сила воли отказывает. Говорю категорически: «Гражданочки! Объявляю два вегетарьянских дня, мясо кончилось! Супу не будет, кислого молока вдоволь!» На мои слова никаких возгласов. Даже не оборачиваются. Ладно. Два дня не кормлю, держу на одном кислом молоке. На третий всех ставлю на обмолот и сушку гороха. Вегетарьянских-то. Вечером намечен концерт, гляжу, ходят многие боком. Иная и совсем стороной. Разговору и щебету стало не слышно, тематический вечер отменили. Уехали на другой день. Дисциплина в бригаде восстановилась полностью в прежнем виде.

Командированных ездило одно время очень большое количество. И все разные. Не успеешь приноровиться к одному, приезжает другой. С новым характером и другими привычками жизни.

Все-таки великое дело практика! Какие ни разные, а их всего-навсего три главных категории. Погоди, не перебивай, все расскажу сам.

Значит, так. Первый разряд — это уполномоченный угрюмый, второй веселый неженатый, третий — рыбак. К веселому я быстро приноровился. Сразу видно, что надо делать. Либо сам самовар ставишь да Виринею в лавку, либо устраиваешь на ночлег к определенной доярке. С веселым дело ясное. Ладили. А вот угрюмого я раскусил не сразу. Помаялся. Тут, я тебе скажу, главное дело — не торопись. Дай человеку войти в свое русло, чтобы заговорил, не молчал. А уж как заговорил — не зевай! Где поддакивай, а где и поднеткивай, чтобы он говорил, говорил, не останавливался. Потому что какая ни на есть угрюмость, а когда человек говорит, то не так опасно. Строгость из его выходит словесной речью, как простуда в бане. Во-вторых, со слов узнаешь его судьбу, а зависимо от судьбы ведешь план разговора. На ходу прикидываешь: «Так. Пуговицы на пальте нет. Значит, либо совсем овдовел, либо жена попалась мадама. На часы часто глядит — этот долго не вытерпит, в командировку послали силой. Соленого-копченого не ест — болезнь желудка. Не забыть сходить к свату за медом». Ну, одно, другое, глядишь, находим личный контакт. Мужик отмяк, не хуже иного и веселого.

С рыбаком, с тем проще простого. Вспоминают, зачем приехали, в последний момент либо не вспоминают совсем. Командировки отмечать забывают.

Правда, рыбак, он тоже не сразу мне позиции сдал. Разный он тоже, рыбак-то. Один любит мурмышку, другой — острогу. Третьему подавай готовую тройную уху. Четвертый уду насадит да и ходит весь день по берегу, ищет всякие коренья и загогулины. Кому что. У тебя-то какая специальность? Ну, ну, мне не жалко. Записывай.

Чем тема кончилась? Тема кончилась сама по себе, как и положено. На бригадирской должности сижу три годовых сезона. Починаю четвертый, чувствую: умру. Здоровья совсем не стало, что ни день — полное расстройство нервов. Внешнее-то питание, правда, наладилось, да поздно. Желудок внутрь не принимает. От курева весь почернел. Левая нога начала дрыгать. Все. Надо уходить в срочном порядке. Пишу заявление. Резолюция — отказать! Пишу второе — отказать, обязать работать. Потом и заявленья отстали принимать: у нас, мол, кадры на дороге не валяются. Решил идти напролом — начал выпивать. Это средство тоже не действует. Ругать ругают, с должности не снимают. Я — в панику: что делать? Принимаю последнее средство. Всю организаторскую работу заваливаю, все делаю наоборот. Регулярно выступаю против общих мероприятий. Вызывают в район. С женой простился, иду. «Товарищ Барахвостов?» — «Так точно, он самый!» — «Так вот, товарищ Барахвостов, решили мы тебя направить на курсы. Для повышения вашей квалификации. После курсов даем более высокую должность».

У меня волосье на лысине — дыбом: «Ребята, отпустите, ради Христа!» «Разговоры отставить, через два дня выехать на курсы!» — «Товарищи, мне не справиться!» — «Поможем, товарищ Барахвостов, поможем». Пришлось ехать.

Моя Виринея уж и поревела тогда. Я говорю: «Не плачь, Вирька, все равно убегу!» Что ты! Разве убежишь?

После курсов дали мне новую должность. Я хоть и ерепенился, да слободы не получил. А тут и сам стал привыкать, понемногу вхожу во вкус новой жизни. Покупаю галстук и пыжиковую шапку. Записываюсь в общество «Урожай». Получаю квартеру, меняю походку. Разучиваю кой-какие иностранные фразы. Через шесть месяцев переводят в область, через год Барахвостов в центре. Своя машина. Ладно.

Тут как раз свободное место в объединенных нациях: «Товарищ Барахвостов, выручайте, решили выдвинуть вас!»

Еду на пароходе в Америку, принимаю дела. Нога перестала дрыгать, лысина обросла. Вылечили. В космос, правда, летал только два раза. В районе Венеры. Перевели на пенсию.

Пятая тема

(Самая темная)

Пока я в отлучке был, сват Андрей умер. Завернуло, сказывают, в одночасье, только его и видели. Мой кобель Кабысдох жив, а свата нет. Виринея, та совсем оглохла. Жизнь пошла под уклон. Поговорить не с кем, контору колхоза перевели в другую деревню. Барахвостов дурак, что ли, жить в такой обстановке? Принимаю решенье: николин день отгулять, вино не торопясь выпить да и умереть. Затягивать, думаю, нечего, так и так не отвертишься. Все сделал по плану, умер честь честью. Как уж там меня хоронили — это не в курсе. Моя Виринея, может, и поревела недолго. Не знаю и врать не хочу.

Началась самая темная тема. На третий день прихожу на тот свет. Не пускают. Стучусь. Высунулась чья-то круглая голова: «Кто ломится?» — «Я». «Кто такой?» — «Барахвостов. Кузьма Иванович. Умер третьего дня». — «Местов нет!» Хорошо, что курева было вдоволь. Не надо было, думаю, связываться, жил бы да жил. Людям канители наделал, сам, как шпана, под забором ночую. Ну ладно, прохожу на ту сторону, спрашиваю: «Так, значит, меня куда: в рай или в ад теперече?» — «Вы что, с того света?» — «Так точно». — «Газеты, гражданин, надо читать: ни ада, ни рая давно нету. Произошло слиянье ведомств». — «Неужели теперь все вместе?» — «Да». — «Лучше ли, хуже?» «Смотря с какой стороны рассматривать. Теперь все равны, все грешни-ки в правах восстановлены». — «Грешить, значит, можно?» — «Дело ваше. Мы к этому не касаемся. Анализы все сданы?»

Дурак я, дурак, вишь, разговорился. Накликал беды на свою шею. Надо было поскорее идти, да и дело с концом, а я приостановился. Свата Андрея того дня так и не нашел. Пришлось проходить все анализы. Было делов-то.

Люди там все поголовно ничего не делают. Чаю не пьют. Шуров-муров ни-ни, только одно сиденье с мыслями. Сидит, глаза закрытые. Подойдешь к нему — вроде бы спит. Один раз осмелился. Спрашиваю: «Гражданин, скажите, пожалуйста, о чем думаете?» Отвечает: «Как это о чем? Думаю, о чем завтра думать. Сначала идут простые мысли. После с развитием головы начинаются мысли об этих мыслях, потом мысли всеобщие. Из всех всеобщих приходит одна наиобщая, самая верхняя. От ее начинаешь все сначала, в том же направлении».