Владимир Поляков - Моя сто девяностая школа (рассказы)
Высоченный парень - Лёдя Андреев. Он даже весь не уместился на фотографии. Когда мы ходили с экскурсией на завод, он без посторонней помощи разбирался во всех станках. Это потому, что его отец - слесарь высшего разряда. И наверно, Лёдя тоже станет слесарем. Мы все ему завидуем, потому что отец часто берет его на завод и все ему показывает. Между прочим, Лёдя умеет чинить электричество, менять перегоревшие пробки и сам, без посторонней помощи, смастерил табурет для нашего кабинета естествознания. Сегодня его имя можно увидеть на Доске почета одного из славнейших заводов города.
Рядом с ним в изящной шубке и в столь же изящной шляпке, кокетливо улыбаясь, с крохотной мушкой на левой щеке - Леля Берестовская уничтожает своей улыбкой смущающуюся Лиду Струмилло, у которой нет ни такой шубки, ни такой шляпки, ни такой улыбки. А откуда-то из-под руки Лиды Струмилло выглядывает вторая Лида - Соловьева, как будто говорит - и я здесь.
Сзади всех стоят, будто съемка их не касается, - любитель минералов Леня Зверев, скрывающие свои приверженности Олег Яковлев и Боря Недокучаев; любитель катания на яхте Тузка Сперанский, поклонник электротехники Юра Денисов и специалист по собиранию гербариев Леня Юган.
А вот этот красивый мальчик без шапки, в растерзанном пальто, не то улыбающийся, не то сделавший гримасу, - это я. Я чувствую себя довольно свободно, ибо снимаюсь уже не впервые. Это моя вторая фотография. Первую я запомнил почему-то на всю жизнь.
Точнее - не фотографию, а саму съемку. Это было в августе 1918 года.
- Володичка, - сказала мама, - мы с папой хотим тебя сфотографировать. Через неделю ты пойдешь в гимназию, и у тебя начнется трудовая жизнь. Хочется иметь твой фотопортрет догимназического периода.
На меня надели матросский костюм, бескозырку с лентами и с надписью "Потешный", папа нанял извозчика, и мама, папа и я поехали на Невский проспект к фотографу по фамилии Булла.
Булла был среднего роста пожилой мужчина с веселыми глазами и с расчесанной на две стороны бородой. Он был очень любезен. Придвинув маме и папе кресла и усадив их, он спросил:
- Как вы хотите снимать ребенка?
- Я хотела бы, чтобы он стоял у рояля, - сказала мама.
- У меня есть фон с нарисованным роялем, - сказал Булла.
- А я бы хотел сидеть на лошади, - сказал я.
- И лошадь у меня есть, - сказал Булла, - но я бы вам рекомендовал сняться на фоне клумбы с цветами.
Папа посоветовался с мамой и сказал:
- Мы решили остановиться на рояле.
- Договорились.
Булла раздвинул какую-то занавеску, и открылся полотняный задник, на котором был изображен небольшой черный рояль.
К заднику он придвинул мягкое кожаное кресло и предложил мне в него сесть. Откуда-то внезапно выехал на колесиках огромный красный фотоаппарат на высокой треноге. Он бшл похож на раздвигающуюся гармонь. Булла принес большие деревянные кассеты, вставил их в аппарат и обратился ко мне:
- Ну-с, мальчик, будем сниматься. Только такое лицо не пойдет. Нужна улыбка. Ты умеешь улыбаться?
- Не знаю, - сказал я.
- А ну, посмотри в объектив, вот сюда. Отсюда вылетит птичка.
- Я знаю, - сказал я, хотя я твердо знал, что никакая птичка ниоткуда не вылетит. И это было очень обидно. - Зачем вы говорите неправду, сказал я, - вы же знаете, что никакой птички у вас нет...
- Не спорь, - сказал папа. - Если фотограф захочет, то она может вылететь.
- Не может, - сказал я. - Я уже не маленький.
Через два дня я иду в гимназию. И нечего меня обманывать.
- Ну хорошо, - сказал Булла, - птички не будет.
Будет вспышка магния. На секунду вспыхнет огонек.
Это тебя устраивает?
- Устраивает, - согласился я.
- Но улыбаться все равно нужно.
- А если мне не весело? - спросил я.
- Веселить тебя никто не будет, - сказал отец, - но улыбнуться нужно для фотографии.
Я попытался улыбнуться.
- Это гримаса, а не улыбка, - сказала мама. - Твой портрет будет висеть у меня в кабинете; увидев такое зрелище, ко мне перестанут ходить больные. Они не будут доверять врачу, у которого сын с такой физиономией.
- Что ты, в конце концов, не можешь улыбнуться? - спросил отец. - Целый день улыбаешься, как дурак, а тут не можешь на одну секунду?
- О! - сказал Булла (я улыбнулся на слове "дурак"), нажал какую-то кнопочку, вспыхнул огонь, чтото щелкнуло, и сизый дымочек потянулся в воздух от железки, на которой сгорел магний.
- Еще разок, - произнес Булла. - Теперь попробуем стоя.
Я встал с кресла.
- Поверни головочку чуть влево. Смотри вот сюда, на спинку этого стула. Не жмурься, и пусть будет задумчивое лицо.
Я не знал, как это сделать.
- Неужели ты не можешь задуматься? - спросила мама. - Фотография стоит таких денег, а ты ее можешь испортить.
- Ну, задумайся же, - строго сказал отец. - Ты думаешь когда-нибудь?
- О чем мне думать?
- Хотя бы о том, сколько стоит твоим родителям эта съемка.
Я задумался. Опять Булла сказал: "О!", опять вспыхнул магний, опять что-то щелкнуло и в воздухе повис дымок.
- Всё, - сказал Булла. - Завтра можно будет получить карточки.
Родители поблагодарили, и мы поехали домой уже не на извозчике, а в трамвае.
Через день папа заехал за карточками, дал одну из них увеличить и заказал раму. А еще через несколько дней в кабинете над письменным столом висел мой портрет. В раме под красное дерево стоял у раскрытого рояля задумчивый мальчик в матросском костюме.
- Это ваш сыночек? - спрашивали мамины пациенты.
- Да, это мой сын.
- Какой умный мальчик! У него на лице написана мысль. Наверно, он у вас замечательно учится...
- Он только завтра первый раз пойдет в гимназию, - с гордостью произнесла мама.
Так что у меня был опыт, и я смело смотрел в объектив.
Рядом со мной худенькая, только глаза и ноги, - Дина Лакшина - наша знаменитая бегунья на сто метров.
Две длиннющих заплетенных косы из-под малюсенького беретика - это "Королева математики" Аля Купфер, а высокая, стриженная под мальчишку, полнолицая девочка, получившаяся на фотографии смазанной, потому что в момент съемки ущипнула стоящую перед ней Аллу Корженевскую, - это Ира Кричинская.
Изящно склонив голову и прищурив один глаз, улыбается Юзька Бродский. Этот прищур сохранился у него и сегодня, когда он рассматривает картины на художественных выставках. Кто мог подумать, когда Юзька снимался, что он будет заслуженным деятелем искусств и запросто будет писать книги о Репине?
За ним скромно стоят Сережа Катонин и Боря Смирнов, которых вообще не видно. С боевым видом застыл Володя Петухов. Он - сын военного, и это видно по его выражению лица. Впрочем, у него гораздо лучшее выражение на фотографии в "Огоньке", где у него на груди шесть боевых орденов и семь медалей.
Полноги и полплеча слева у самого края фотографии - это Гриша Водоменский, а полруки с правой стороны фотографии - Никса Бостриков.
Эта фотография снималась во дворе школы во время большой перемены, и потому на ней нет Миши Гохштейна и Леси Кривоносова. Они в это время дрались в коридоре.
КАК Я ПРОВЕЛ ЛЕТО
Была письменная работа. Мы писали сочинение на тему "Как я провел лето". Урок закончился, все подали тетрадки, все было как обычно.
На следующий день Мария Германовна вошла в класс нахмуренная.
- Навяжский, - сказала она, - возьми тетрадку со своим сочинением и прочти его вслух.
Шурка взял тетрадку и начал:
- "Я жил с родителями на Сиверской. Мы снимали дачу из двух комнат с верандой. У хозяев дачи была собака фокстерьер по имени Джек и кошка Мурка.
Близко за домом была река Оредеж. Мы туда ходили купаться, и один раз я чуть не утонул, но зато научился плавать. Там на соседней даче жила девочка Нелли, и я с ней часто играл в серсо, и мы еще собирали вместе грибы, и один раз я нашел большой белый гриб, но он оказался мухомор, и все очень смеялись".
- Достаточно, - сказала Мария Германовна. - А теперь, Попов, прочти свое сочинение.
И она подала ему тетрадку.
Попов взял тетрадку и долго молчал.
- Читай, читай. У тебя очень интересное сочинение.
- "Я жил с родителями в Тарховке, - прочел Вадим. - Мы снимали дачу из двух комнат с верандой.
У хозяев дачи была собака овчарка по кличке Джек и кот Васька. Близко за домом было озеро Разлив. Мы туда ходили купаться, и один раз я даже чуть не утонул, но зато научился плавать. Там на соседней даче жила девочка по имени Лиза, и я с ней часто играл в лапту, и мы еще собирали вместе грибы, и один раз я нашел подберезовик, но он оказался поганкой, и все очень смеялись".
- Достаточно, - сказала Мария Германовна. - Ты ведь сидишь рядом с Навяжским? У меня такое впечатление, что один из вас списал сочинение у другого.
- Я не списывал, - сказал Вадька.
- Я тоже, - сказал Шура.
- Первым подал мне свое сочинение Навяжский.
Значит, он написал раньше. Я делаю вывод, что списал ты, Вадим.
- Я не списывал.
- Ну как же так? У тебя же в сочинении все то же самое.
