Влас Дорошевич - Влас Михайлович Дорошевич
— Давайте сочинять законы. Где ж темному человеку знать, что он должен делать, чего не должен? Вот и давайте — напишем на свитках, что человек должен делать и чего нет. Мандарины будут учить законы наизусть, а прочие пусть к ним приходят спрашивать: можно или нельзя. Пусть тогда «она» придет: «Что ты сегодня делал?» — «А то делал, что полагается, что в свитках написано». И будут все спать спокойно. Конечно, прочие будут мандаринам платить: не даром же мандарины будут себе мозги законами набивать!
Обрадовались тут все.
Мандарины — потому что все-таки легче в книжных значках ковыряться, чем, например, в земле.
А прочие — что лучше уж мандарину заплатить да днем с ним минутку поговорить, чем по ночам с «ней» разговаривать. И принялись писать все. что человек должен делать и чего он не должен. И написали.
А мудрого А-Пу-О сделали верховнейшим из мандаринов.
И зажили люди отлично.
Даже с лица поправляться стали.
Нужно человеку что сделать, он сейчас к мандарину, выкладывает перед ним приношение:
— Здравствуй, премудрый! Разворачивай-ка свитки — что в таком случае делать надлежит?
Зайдет спор, оба к мандарину идут, оба приношения выкладывают:
— Разворачивай свитки. Кто по ним выходит прав?
Только уж самые последние бедняки, у которых даже мандарину за совет заплатить было нечем, бессонницей страдали.
А прочие, как только к ним приходила ночью Советь, говорили:
— Что ты к нам лезешь! Я по законам поступал! Как в свитках написано! Я не сам!
Переворачивались на другой бок и засыпали.
Даже мудрец Ли-Хан-Дзу, который больше всех от бессонницы страдал, теперь только посмеивался, если к нему ночью Совесть приходила:
— Здравствуй, красавица! Что скажешь?
— Что ж, ты имущество возвращать хотел? — спрашивала Совесть, глядя на него глазами, в которых мерцали звезды.
— А имею я право? — похохатывал Ли-Хан-Дзу. — А что в свитках сказано? «Имущество каждого принадлежит ему и его потомству». Как же я буду чужое имущество расточать, если мое потомство на раздачу не согласно? Выходит: или я вор, у них краду, или сумасшедший, потому что у себя ворую. А в законе сказано: «Вора и сумасшедшего сажать на цепь». А потому и меня оставь спать спокойно, да и тебе советую лучше спать, а не шататься!
Поворачивался к ней, спокойно и сладко засыпал. И всюду, куда ни приходила Совесть, она слышала одно и то же:
— Почем мы знаем! Как мандарины говорят, так мы и делаем. У них поди и спрашивай! Мы — по закону.
Пошла Совесть по мандаринам:
— Почему меня никто слушать не хочет?
Мандарины смеются:
— А законы на что? Разве можно, чтобы люди тебя слушались и так поступали! А не поймет кто тебя, а перепутает, а переврет? А тут для всех тушью на желтой бумаге написано! Великая штука! Недаром А-Пу-О за то, что это выдумал, верховнейшим мандарином числится.
Пошла тогда Совесть к самому премудрому А-Пу-О. Дотронулась до него слегка и стала. Проснулся А-Пу-О, вскочил:
— Как ты смеешь ночью без спроса в чужой дом являться? Что в законе написано? «Кто явится ночью тайком в чужой дом, того считать за вора и сажать его в тюрьму».
— Да я не воровать у тебя пришла! — отвечала Совесть. — Я Совесть!
— А по закону ты развратная женщина. Ясно сказано: «Если женщина ночью является к постороннему мужчине, — считать ее развратной женщиной и сажать ее в тюрьму!» Ты развратница значит, если не воровка!
— Какая я развратница! — воскликнула Совесть. — Что ты?
— Ах, ты, значит, не развратница и не воровка, а просто не хочешь исполнять законов? В таком случае и на это закон есть: «Кто не хочет исполнять законов, считать того беззаконником и сажать в тюрьму». Гей, люди! Заколотить-ка эту женщину в колодки да посадить за решетку на веки вечные, как развратницу, подозреваемую в воровстве и уличенную в явном неповиновении законам.
Наколотили Совести на руки колодки и заперли.
С тех пор она уж, конечно, ни к кому больше не является и никого не беспокоит.
Так что даже совсем про нее забыли.
Разве иногда какой грубиян, недовольный мандаринами. крикнет:
— Совести у вас нету!
Так ему сейчас бумагу покажут, что Совесть под замком сидит.
— Значит, есть, если мы ее под замком держим!
И грубиян смолкнет: видит, что действительно правы. И живут люди с тех пор спокойно, спокойно.
Добрый богдыхан
(из ста «золотых китайских сказок»)
Богдыхан Фан-Джин-Дзян, прозванный историками Мун-Су, — что значит «отец народа», — был добрым богдыханом и заботливым о народе.
Когда до него доходили слухи, что где-нибудь вице-король обижает подданных, он сейчас же призывал вице-короля и приказывал палачам:
— А ну-ка, снимите с этого молодца голову. Надеюсь, что его узнают на том свете и без головы, по одним его пакостям.
И сейчас же назначал, вместо казненного, другого вице-короля, самого лучшего, какого ему советовали советники и министры.
Он сам всегда читал все донесения вице-королей.
В донесениях писалось, что Китай благоденствует, как еще не запомнит история, — солнце светит удивительно исправно, дожди идут в свое время, и жители не знают, что им делать с рисом.
Богдыхан читал все это и думал:
— А не врут ли?
И вот пришла ему в голову мысль.
В назначенный день приказал он собраться во дворец всем своим министрам, советникам и царедворцам, сел на трон и объявил:
— Вице-короли пишут, что Китай наш благоденствует и что китайцы даже не знают, что им делать с рисом. Заботясь о нашем народе, решили мы об этом подумать, помолиться богам и допросить предков: что делать с несъеденным рисом, — так, чтоб это пошло на пользу народу. Посему мы отныне удаляемся во внутренние покои нашего дворца и займемся молитвами, размышлениями и духовными беседами с предками. А так как предков наших, благодарение богам, было немало, то и полагаем мы. что пройдет не менее трех лун, пока мы с ними со всеми перебеседуем, не обижая никого. И вот, в течение трех лун воспрещаем мы нас беспокоить и являться во дворец кому бы то ни было. Три луны мы останемся невидимы ни для кого, кроме небес!
Министры, советники и придворные восславили мудрость богдыхана и разошлись из дворца радуясь.
А богдыхан меж тем позвал преданных своих слуг, переоделся нищим и их переодел, незаметно вышел из дворца и отправился
