Классно быть Богом (Good to Be God) - Фишер Тибор
Лимузин едет прочь. Марджи чует опасность, но не может ее разглядеть. Сестры Фиксико не знают, в чем заключается мой главный талант. Я – прирожденный деструктор. Одним только своим присутствием я могу уничтожить любую организацию, на которую работаю. Но, к счастью, это неявный талант, и его очень непросто разглядеть.
Разумеется, я не смогу ничего доказать, но результаты говорят сами за себя. “Разогнать” прихожан Церкви тяжеловооруженного Христа – само по себе невеликое достижение, но развалить крупную международную преступную организацию меньше, чем за полгода – это действительно очень неплохо. Большие боссы в своих одиночках в Боготе уже, наверное, отчаялись понять, на чем же они прокололись. Может, они выделяли недостаточно средств на подкуп политиков и нужных людей? Или их “сдал” кто-то из своих? Или они наступили кому-то на больную мозоль? И они никогда не додумаются, что их загубил никому не известный курьер из Майами, выполнявший редкие разовые поручения. Да, я не спорю, чтобы развалить компанию, торговавшую осветительными приборами, мне потребовался не один год, но скорее всего мне тогда приходилось преодолевать противодействующее везение моих более удачливых сослуживцев.
Я никуда не спешу. Все равно у меня нет никаких других дел.
Так что теперь я сдаюсь. На самом деле это вовсе не грустно. Наоборот, даже радостно. Я уже смирился с тем, что мне не стать Господом Богом. Я еще не знаю, что буду делать, но одно знаю точно: я не буду предпринимать никаких действий исключительно ради того, чтобы утешать себя мыслью, что я не сижу сложа руки, а делаю хотя бы что-то. Моя задача на данный момент – разобраться с сестрами Фиксико. Говорят, что любовь окрыляет и придает человеку силы. Однако ненависть тоже поддерживает и питает, пусть даже потом иногда проявляются малоприятные побочные действия.
Сестры Фиксико начинали в Лос-Анджелесе. Потом потихонечку перебрались на восток, охватили Нью-Мексико, Техас, Луизиану, Тампу и теперь вот Майами, таинственным образом приобретая влияние и наращивая капитал по пути. Глист видел, как они обращаются с бездомными, и это повергло его в тихий ужас. Равно, как и их философия “отдавай, чтобы получить больше”, которая в приложении к подчиненным означала исключительно “отдавай”. Глист пару дней проработал на сестер Фиксико включальщиком-выключальщиком магнитофона на улице, после чего был уволен.
– Мне сказали, что я задаю слишком много вопросов, – объяснил мне Глист. – А я задал только один вопрос: “На что идут деньги?”
Глист рассказал мне, что парня, который не вернул магнитофон (это самые дешевые модели, так что их вряд ли выгодно перепродашь), потом нашли мертвым. Разумеется, у тех, кто живет на улице, средняя продолжительность жизни будет явно поменьше, чем у обычных граждан, и тем не менее…
– Я думаю, вы понимаете, что если вы мне поможете в это деле, я в долгу не останусь, – сказал мне Глист. – Ну, знаете, как говорится, всякий труд должен быть оплачен. И оплачен достойно.
– Если честно, не знаю. Мне еще никогда так настойчиво не предлагали высокооплачиваемую работу.
– Так вы принимаете мое предложение?
– Нет.
Я объяснил Глисту, что меня нельзя привлекать напрямую. Ну, если он хочет осуществить свои планы по уничтожению сестер Фиксико. Я буду действовать в одиночку, в качестве ходячего проклятия, и подряжусь поработать на сестер Фиксико как бы по собственной инициативе.
– Я не понимаю, – нахмурился Глист.
– Это не важно. Мы всегда гордились, что не идем ортодоксальным путем в Церкви тяжеловооруженного Христа. Но я знаю, как применить ваши деньги с пользой.
Я объяснил Глисту, что его деньги можно пустить на поддержку иерофанта, на рекламу ЦВХ, и самое главное – на то, чтобы вырвать Локкетов и Эстер из цепких лапок сестер Фиксико. Глист связался с каким-то известным нью-йоркским врачом, который считается лучшим в стране специалистом по лейкемии. Если кто-то и может помочь Эстер, так только он. И к тому же Нью-Йорк далеко от Майами.
Я специально стою на солнце. Мне действительно это нравится.
– Хочешь об этом поговорить? – спрашивает Сиксто.
– Нет, не хочу, – отвечаю я.
– Точно?
– Точно.
– Может быть, я посоветую что-нибудь дельное.
Сиксто ужасно доволен собой. Теперь он у нас дипломированный психотерапевт, что бы это ни значило. Он убирает в картонные коробки свою лучшую посуду и ждет не дождется, когда можно будет заняться практикой.
– Мне не нужны дельные советы. Мне нужна новая жизнь.
– Может быть, я смогу сделать так, чтобы ты взглянул на свою жизнь по-новому.
– Сиксто, я тебе очень признателен за предложение. Но есть одна небольшая проблема… я не такой идиот, чтобы верить в подобный идиотизм.
Сиксто задумчиво смотрит на пустые коробки и на оставшиеся безделушки. Мы редко приходим домой. Мы приходим к собранию мебели, среди которого спим. К вещам, собирающим пыль. Для большинства из нас “дом” – это коллекция любимых пылесборников. Я ни в коем случае не иронизирую. Мне бы тоже хотелось, чтобы у меня была своя коллекция вещей, к которым можно было бы возвращаться. Это действительно греет душу. Даже больше, чем мы готовы признать.
Постоянные неудачи – это, по сути, норма жизни. Прежде чем сдаться, ты еще как-то пытаешься что-то сделать. Хотя бы перебороть свою лень. Но невезение не переборешь при всем желании. Клуб неудачников – это всемирная организация. Большинство наших попыток кончаются неудачей. И все успешные попытки в конечном итоге тоже кончаются неудачей. Просто ты забываешь об этом, окрыленный успехом. У меня была соседка – владелица небольшой фирмы, торгующей по почтовым заказам. Я не помню точную цифру, но, кажется, она говорила, что, если они получают ответ от 0,1 % всех получателей рекламных писем, это уже хорошо.
Входит Напалм. Я внимательно смотрю на него. Ничего.
– Привет, Напалм, – говорит Сиксто. – Мы как раз обсуждаем будущее человечества. У человечества нет надежды.
Эта фраза вообще ничего не значит. С тем же успехом он мог бы сказать: “А ты заметил, что у меня на лице есть нос?”
Напалм открывает холодильник, достает ананасовый сок. Переливает в большой бокал. И уходит к себе. Не проронив ни единого слова.
– Расскажи о своей самой безумной любви, – просит Сиксто.
Даже не знаю, почему я ему отвечаю. Может быть, он и правда неплохой психолог. Или просто умеет “разговорить” человека.
– Она была совершенно безумной.
– А какая она была, эта женщина? И как все закончилось? И почему?
– Она была очень красивая. И умная. И у нее был восхитительный нос. Просто великолепный нос.
– И?..
– Она переехала в другой город. Я написал ей длинное письмо. О своей совершенно безумной любви. На хорошей, дорогой бумаге. Я написал… и это была центровая фраза… я написал, что из миллиардов людей на планете я выбрал именно ее.
– И что было потом?
– Письмо до нее не дошло. Вернее, дошло с опозданием.
Мама пересылала ей почту. Но забыла письмо у себя в машине. Оно почти год пролежало в бардачке, а потом мама его нашла и переслала предмету моей любви. Она мне позвонила. Ну, эта женщина. Моя безумная страсть. И сказала, что ей было очень приятно прочитать это письмо. – И?..
– Я уже был женат. Она позвонила через два дня после свадьбы.
– Как-то ты слишком легко сдаешься.
– Я не сдавался. Я говорил с ее мамой. “Вы получили мое письмо?” “Да, конечно”. “Вы переслали его своей дочери?” “Да, конечно”. Я думал, она получила письмо. Просто ей это было не нужно.
– Я бы взбесился.
– Я и взбесился. Помнится, я жутко злился. Мы всегда жалеем о несбывшемся. Вся наша жизнь – это сотни упущенных возможностей, и мы всегда задаемся вопросом, а как бы оно повернулось, сложись все иначе? Но теперь я утешаюсь мыслью, что пути, по которым мне не случилось пройти, наверняка были бы не лучше тех, по которым я все-таки прошел.
– И что, мысль действительно утешает?
– Меня утешает.
