Стивен Ликок - Юмористические рассказы
Я посмотрел. Следы от галош виднелись там довольно отчетливо - не менее дюжины следов.
- До чего ж я был глуп! - вскричал я. - Но скажите мне вот что - каким образом вам удалось узнать длину ступней преступника?
Мой друг снова улыбнулся все той же загадочной улыбкой.
- Я измерил отпечатки галоши, - ответил он спокойно, - и вычел толщину резины, помноженную на два.
- Помноженную на два? - воскликнул я. - Но почему же на два?
- Я учел толщину резины у носка и пятки, - сказал он.
- Какой же я осел! - вскричал я. - После ваших объяснений все это кажется таким очевидным!"
Таким образом, Простак оказывается превосходным рассказчиком. Как бы ни запутался читатель, у него, по крайней мере, есть то утешение, что Простак запутался еще больше. Словом, Простак выступает в роли, так сказать, идеального читателя - иначе говоря, самого глупого читателя, который совершенно озадачен этой таинственной историей и в то же время сходит с ума от любопытства.
Такой читатель получает моральную поддержку, когда ему говорят, что полиция оказалась "в тупике", что все кругом "введены в заблуждение", что власти "бьют тревогу", что газеты "бродят в потемках" и что Простак совсем "потерял голову". Весь этот набор стандартных выражений дает читателю возможность в полной мере насладиться собственной тупостью.
Однако, прежде чем Великий сыщик приступит к расследованию, или, вернее, в самом начале расследования, автор должен наделить его характером, индивидуальностью. Нет нужды говорить, что он "совершенно не похож на сыщика". Разумеется, не похож. Ни один сыщик никогда не бывает похож на сыщика. Но суть не в том, на что он не похож, а в том, на что он похож.
Так вот, прежде всего, невзирая на всю шаблонность этого эпитета, Великий сыщик непременно должен быть чрезвычайно худ, "худ как скелет". Трудно сказать, почему тощий человек может разгадывать тайны лучше, чем толстый; очевидно, предполагается, что чем человек скелетообразнее, тем лучше работает у него голова. Так или иначе, но писатели старой школы предпочитали тощих сыщиков. И, между прочим, нередко наделяли их "ястребиным профилем", не понимая, что ястреб - самый глупый представитель мира пернатых. Сыщик с лицом орангутанга разбил бы всю концепцию.
В самом деле, ведь лицо Великого сыщика имеет даже большее значение, чем его фигура. На этот счет существует полное единство мнений. Прежде всего его лицо должно быть "непроницаемым". Всматривайтесь в него сколько вам будет угодно, все равно вы ничего на нем не прочитаете. Сравните его хотя бы с лицом инспектора Хиггинботема из местной полиции. Вот на этом лице могут отражаться "удивление", "облегчение" или чаще всего "полная растерянность".
Но лицо Великого сыщика всегда одинаково бесстрастно. Не удивительно, что Простак совершенно сбит с толку. Ведь по выражению лица великого человека совершенно невозможно понять, страдает ли он от толчков, когда вместе с Простаком они едут в двуколке по неровной дороге, и болит ли у него живот после обеда, который им подали в гостинице.
Помимо этой "непроницаемой маски", Великому сыщику, как правило, приписывалось также другое, древнее как мир, свойство; в период расследования он якобы ничего не ел и ничего не пил. А когда к тому же сообщалось, что за все это время, то есть приблизительно в течение недели, наш сыщик ни на минуту не сомкнул глаз, читатель мог ясно себе представить, в каком состоянии должны были оказаться умственные способности нашего мыслителя в тот момент, когда он выковывал свою "неумолимую цепь логики".
Впрочем, в наши дни все это изменилось. Великий сыщик не только ест он любит хорошо поесть. Теперь его часто изображают этаким гурманом. Так, например:
" - Одну минутку! - говорит Великий сыщик, обращаясь к Простаку и инспектору Хиггинботему, которых он повсюду таскает за собой. - До отхода поезда с Пэддингтонского вокзала у нас остается полчаса. Давайте пообедаем. Я знаю здесь поблизости один итальянский кабачок, где лягушиные лапки с соусом a la Marengo умеют приготовлять лучше, чем в любом другом лондонском ресторане.
Через несколько минут мы уже сидели за столиком в маленьком темном кабачке. Прочитав вывеску, на которой было написано "Ristorante Italiano", я пришел к выводу, что ресторан был итальянский. Я поразился, обнаружив, что мой друг был здесь, по-видимому, своим человеком. Его приказание принести три стакана кьянти с двумя спагетти в каждом вызвало подобострастный и восхищенный поклон старого padrone.* Я убежден, что этот удивительный человек так же хорошо разбирается в сортах тонких итальянских вин, как и в игре на саксофоне".
______________
* Хозяина ресторана (итал.).
Пойдемте дальше. Во многих современных книгах сыщику разрешается не только хорошо поесть, но и как следует выпить. Некий ныне здравствующий щедрый английский автор без устали угощает Великого сыщика и его друзей рюмочкой крепкого виски с содовой. Всякий раз, как дело близится к развязке, он подносит им по рюмочке спиртного.
Так, например, что бы вы думали они делают, когда находят труп владельца Олторпского замка - сэра Чарлза Олторпа, - лежащий на полу в библиотеке? Потрясенные этим ужасным зрелищем, они немедленно открывают буфет и наливают себе по рюмке "крепкого виски с содовой". Да, сомнения нет - это самое верное средство.
Но, в общем, можно сказать, что вся эта чепуха с едой и питьем давно вышла из моды. Пора уже найти новый способ прославления Великого сыщика.
Вот тут-то и уместно завести речь о его музыкальном таланте. Не сразу, не в начале рассказа, а во время первой же паузы, которую допускает фабула, выясняется, что этот великий человек не только умеет разоблачать кровавые тайны, но обладает также феноменальными способностями к музыке, особенно к музыке лирической и притом самого серьезного жанра. Как только он остается наедине с Простаком в номере гостиницы, он немедленно вытаскивает свой саксофон и начинает настраивать его.
" - Что это вы играли? - спросил я, когда мой друг наконец спрятал свой любимый инструмент в футляр.
- Бетховена. Сонату Q-dur, - скромно ответил он.
- Великий боже! - вскричал я".
Вплоть до этого момента рассказ - любой детективный рассказ - имеет бешеный успех. Труп найден. Все загнаны в тупик и переполнены виски с содовой. Пока все идет хорошо! Но вот беда - ведь надо как-то продолжить эту историю. А как? Преступление бывает по-настоящему интересным только в самом начале. Какая досада, что героям нужно еще что-то делать, что нельзя оставить их в тупике, переполненными виски с содовой, и поставить на этом точку...
Вот тут-то и начинаются ошибки и литературные выкрутасы, которые так портят детективный роман. На этом этапе появляется героиня - героиня! которая, в сущности, не имеет никакого отношения к рассказу об убийстве и которая попала сюда как пережиток, оставшийся от рассказов о любви. Появляется Маргарет Олторп, обезумевшая от горя и растрепанная. Не удивительно, что она обезумела от горя! Кто бы не обезумел на ее месте? А растрепана она потому, что лучшие наши писатели всегда считают долгом растрепать своих героинь - иначе нельзя. Итак, появляется Маргарет Олторп в полуобморочном состоянии. Что же делают инспектор Хиггинботем и Великий сыщик? Они вливают в нее рюмку "крепкого виски с содовой" и сами пропускают по стаканчику.
Все это уводит повествование куда-то в сторону, с тем чтобы состряпать роман героине, тогда как этот роман не имеет никакого отношения к делу. На более раннем этапе развития литературы, когда круг читателей был невелик, создать героиню ничего не стоило. Не раздумывая долго, автор выпускал на сцену девушку такого типа, который нравился ему самому. Вальтер Скотт, например, любил маленьких - рост 2 - и тоненьких, как сильфиды, - таков был его стандарт. Словом, героиня была тоненькой и стройненькой, и чем тоньше, тем лучше.
Но Маргарет Олторп должна угодить на все вкусы. Поэтому описание ее внешности выглядит приблизительно так:
"Маргарет Олторп нельзя было назвать высокой, но она не была и маленькой".
Это означало, что она казалась высокой, когда стояла, но когда сидела, ее рост скрадывался.
"...Цвет лица у нее был не смуглый, но и не белый. Она не была протестанткой, но в то же время не придерживалась и догматов католической церкви. Не была сторонницей сухого закона, но никогда не пила больше двух рюмок джина. "Нет, мальчики, это мой предел", - неизменно говорила она".
Таков, во всяком случае, дух подобных описаний. Но даже и такая "характеристика персонажа" еще не кажется авторам удовлетворительной. Ведь остается вопрос о "темпераменте" героини. Если у нее есть "темперамент", она еще может понравиться публике. А "темперамент" состоит в том, что в минимум времени героиня претерпевает великое множество физиологических изменений. Вот, например, физиологические изменения, которые я насчитал у героини романа, прочитанного мною несколько дней назад, на протяжении, если не ошибаюсь, семнадцати минут:
