Антология сатиры и юмора России ХХ века - Игорь Моисеевич Иртеньев
1980
Критерий
Напечатано впервые в ежен.
«Лит. Рос.», декабрь 1982.
Недавно у нас собрание было. Среди прочих решался вопрос, кому из коллектива предоставить право приобрести автомобиль «Запорожец». Была предложена кандидатура лаборанта Кряквина. Говорят, мол, ударник, и работает давно, и с точки зрения моральных качеств сомнений тоже не вызывает. Председатель спрашивает.
— Какие будут мнения?
— Поставить! — все кричат.
А я смотрю из четвертого ряда на этого Кряквина и вижу: что-то в нем не то. То есть вроде и одет нормально, и туфли на нем отечественные, а есть в нем что-то такое, неуловимое. В глазах, может, а может, и не в глазах, но есть, одним словом.
Я тогда встаю и говорю:
— Я не знаю, кто как, товарищи, но я бы, например, с Кряквиным в разведку не пошел.
И сел.
Кряквин тут же вскочил, галстук на себе рванул, руками махать начал. Сразу стало видно, что это за человек. А тут у него от волнения еще и голос сел.
— Не надо мне, — сипит, — вашего «Запорожца»!
Понятно, что не надо. Кто ж его теперь тебе даст, горемыке?
С тем и разошлись.
Но, чувствую, что ко мне после этого собрания как-то уважительнее относиться стали. В дверь первым пропускают. За советами обращаются. В жилищную комиссию избрали.
Проводим мы как-то заседание. Рассматриваем заявление экономиста Низрюхиной об улучшении ее жилищных условий. Она проживает с мужем и двумя детьми в однокомнатной квартире. Работает на предприятии восемь лет.
— Какие будут мнения? — спрашивает председатель.
— Поставить! — все кричат.
А я сижу за длинным столом на угловом стуле, смотрю на эту Низрюхину и вижу — не тот она человек. То есть вроде бы все у нее как у всех, а вместе с тем что-то не то.
— А ваше мнение, товарищ Верзаев? — спрашивает меня председатель.
— Дело, конечно, ваше, товарищи, — говорю, — но лично я бы с экономистом Низрюхиной в разведку не пошел.
Растерялась Низрюхина, глазом заморгала, губы у ней задрожали.
— Почему это, — говорит, — Верзаев, вы бы со мной туда не пошли?
А я в ответ только руками развел — в том смысле, что сердцу, мол, не прикажешь.
Тут все как-то немножко поостыли и решили с улучшением Низрюхиной пока повременить. А через полгода меня избрали в другую комиссию.
Сижу я как-то в торце стола, провожу заседание. Обсуждается кандидатура инженера Черноплодова на предмет его туристической поездки по странам Средиземноморья. Вроде бы по всем показателям товарищ подходит. А я на него смотрю — и весь он у меня как на ладони. Поднимаюсь я с председательского места и говорю:
— Я не знаю, товарищи, какие будут мнения, только я бы с товарищем Черноплодовым в разведку не пошел. Не пошел бы я с товарищем Черноплодовым в разведку!
И сделал Черноплодову окорот.
Выхожу я после заседания из своего кабинета. Птяжу, стоит Черноплодов у окна. ГЬловой к стеклу прижался. В руке окурок догорает, к пальцам подбирается. Жалко мне его стало, и думаю я про себя: «И чего ты, дурак, разнюнился? Да я бы и без тебя в разведку не пошел. Чего я там забыл, в разведке этой?!»
1980
Каждый охотник желает знать,
где сидит фазан
Первая публ. — в ежен. «Лит. газ.», февраль 1983.
Четыре дня выступал в городе Калачаеве известный иллюзионист Альберт Замарин. Каждый вечер зал калачаевского Дворца культуры был переполнен до отказа, однако всем желающим места все равно не хватало. И тогда работники местного радио решили пригласить Замарина к себе в студию, чтобы дать всем своим землякам возможность если не увидеть, то хотя бы услышать выступление замечательного артиста.
В назначенное время все сознательное население Калачаева сгрудилось у радиоприемников. Сердца калачаевцев радостно трепетали в ожидании предстоящего чуда. И лишь одно сердце оставалось холодным и бестрепетным. Принадлежало оно кладовщику Грелкину — человеку в силу своей профессии материалистическому и ни в какие чудеса не верящему. С ранних лет Грелкин решил для себя, что все на свете фокусники — обыкновенные жулики либо, в лучшем случае, халтурщики. И теперь, отравленный ядом скептицизма, он сидел у приемника вместе со своей женой Зинаидой, в отличие от него сгоравшей от нетерпения.
Наконец раздался щелчок включаемого микрофона, и…
— Добрый вечер, дорогие зрители. Виноват, слушатели, — начал Замарин. — Сейчас я покажу вам, вернее, расскажу, короче говоря, сейчас я исполню свой первый номер. Передо мной на столике лежит обычная шляпа. В ней, как вы сами… В общем, в ней ничего нет, поверьте мне на слово, А сейчас слушайте внимательно Раз, два, три! Ап! Я достаю из нее живого зайца.
Восхищенные слушатели дружно захлопали у своих приемников, и только Грелкин процедил сквозь зубы:
— Все врет. Уши он оттуда достал. От мертвого осла. Нет там никакого зайца, и шляпы тоже нет.
Зинаида толкнула мужа в бок, а Замарин, откланявшись, приступил к исполнению следующего номера.
— У меня в руке обычный газетный лист. Теперь внимание — я рву газету на мелкие клочки. Готово. А сейчас следите за моими руками. Раз, два, три! — Ив следующий момент Замарин неуловимым движением развернул перед потрясенными слушателями абсолютно целую газету.
Город взорвался аплодисментами.
— Не было у него никакой газеты, все липа, — сплюнул Грелкин.
— Заткнись, — отрубила жена.
В этот вечер Замарин был явно в ударе. Решительно все удавалось