Кристи Крейг - Заткнись и поцелуй меня
– Да где ты, черт возьми? – бормотала Шала, пытаясь через объектив камеры отыскать в толпе Ская.
Танцоры собрались на краю арены, но его там не было. Застучали барабаны, Рэдфут и старейшины направились в центр площадки.
– Кого-то потеряла? – раздался глубокий голос Ская, и его дыхание опалило шею.
Шала развернулась. На нем красовался костюм для пау-вау, разве что без головного убора. Взгляд скользнул по твердому мускулистому телу, но нигде толком не задержался, а сосредоточился на загипсованной руке.
– Это у тебя камера? – В глазах Ская вспыхнули насмешливые искорки.
– Я слышала, правила изменились, – заметила Шала.
– Ага. – Здоровой рукой он погладил ее по предплечью, и сердце болезненно екнуло. – В город явился голубоглазый ангел и все изменил.
Шала указала на гипс:
– Сломана?
Она поехала в больницу вместе со Скаем, но потом приперся Филлип и утащил ее, сопротивляющуюся и вопящую, в полицейский участок. Наверное, Скай его и попросил, помня, как она ненавидит больницы. Вот только он не знал, что находиться вдали от него куда страшнее любых воспоминаний о прошлом. Где-то час назад Филлип отпустил Шалу к Лукасу, а тот привез сюда, сказав, мол, Скай скоро появится.
– Угу, сломана.
Она слегка подалась вперед:
– Вот что выходит, когда пытаешься вести себя как голливудский коп.
– Эй, если моя девочка просит Голливуд, она его получает. – Он сжал руку Шалы в своей. – Пойдем куда-нибудь, где можно поговорить.
– А как же съемка?
– А что с ней?
Скай потянул ее за собой, и Шала не колебалась. «Я люблю тебя». Весь день она проигрывала в голове слова, которые он сказал, прежде чем выпрыгнуть из укрытия. И уже начинала бояться, что все себе придумала.
* * *Хосе наблюдал за отцом, что величаво стоял среди старейшин и рассуждал о культуре и вере своего народа. В груди разгоралось изумление. Сколько раз он бывал на таких вот представлениях и слушал обращение отца к толпе? Почему прежде не испытывал такой гордости и чувства принадлежности?
Хосе до сих пор помнил день, когда он впервые отказался участвовать в церемониях. Отцу было больно, он разозлился и потребовал, чтобы Хосе переоделся и внес свой вклад. И лишь мать его поддержала, сказав, дескать, он должен найти собственный путь. Но теперь он засомневался, что выбранный путь оказался верным. Нет, Хосе не жалел о том, кем стал, что делал и во что верил, но сейчас он понял, что упустил нечто очень важное.
Старейшины двинулись прочь с арены, и Хосе повернулся к стоявшей рядом Марии. Проклятье! Ему дали одно паршивое задание на этот вечер: проследить, чтобы Мария увидела танец Мэтта. А она ушла. Хосе ринулся на поиски.
* * *Общаясь по телефону с потенциальным клиентом, Мария присела у торговой палатки. Рэдфут рассердится, если узнает, что она протащила на пау-вау мобильник, но Мария не особо волновалась.
– Вот ты где!
Она услышала рев Хосе, и в ту же секунду он схватил ее за локоть и потянул в толпу зевак, явно над чем-то потешавшихся. Мария прикрыла трубку рукой:
– Стой. Это важный звонок.
Хосе поднял ладони, будто сдаваясь, а потом выхватил у нее мобильник, сбросил вызов и вновь потянул ее за собой.
– Шевелись!
Мария не успела даже подумать о том, как бы от него отделаться, когда до нее дошло: что-то не так. И только через минуту осознала, что дело в смехе зрителей. Пау-вау не славился веселыми номерами. И все же злость на грубость Хосе оказалась сильнее любопытства.
– На черта ты это сделал? – взвилась Мария.
– По-моему, весьма наглядное доказательство, а? – Он указал на арену.
– Доказательство чего?
– Что белые не умеют танцевать.
Мария повернулась и…
– Что, блин, он творит?
Мэтт. Это был Мэтт. Она смотрела, как его головной убор свалился, а когда горе-танцор наклонился, чтобы его поднять, набедренная повязка задралась, оголяя зад. Толпа вновь разразилась хохотом. Мария прикрыла рот, сдерживая смех.
Но стоило заметить в глазах Мэтта смущение, веселье испарилось.
– Зачем Рэдфут так поступил? – прошипела Мария.
– Это не Рэдфут. Мэтт сам захотел. Кажется, он готов на что угодно, лишь бы вернуть свою девушку.
Мэтт нашел ее взглядом, и она поняла, что Хосе говорит правду. Головной убор опять соскользнул – на сей раз на лицо танцора. Сердце Марии разрывалось.
– Останови это! – попросила она Хосе.
– Не могу. Но ты можешь. Вот только, если я правильно помню, когда женщина выходит на арену и уводит мужчину во время танца соблазнения родственной души, то это в некотором роде объявление о помолвке совету племени.
Повернувшись к Мэтту, Мария увидела, как головной убор опять летит на землю. Если он наклонится, то вновь сверкнет перед зрителями задом.
– Да чтоб вас всех!
Она перепрыгнула через ограждения и с высоко поднятой головой направилась прямо к центру арены. Затем схватила Мэтта за руку и потащила прочь, игнорируя разрывавшие толпу крики и свист.
– Куда мы идем? – поинтересовался Мэтт, когда шум немного стих.
Мария затолкнула его в женскую палатку и встала перед ним, уперев кулаки в бока.
– Зачем ты это сделал?
Мэтт скрестил руки на широкой груди. Несмотря на бледность кожи и нелепость наряда, выглядел он чертовски сексуально. Мария изо всех сил боролась с собой.
– А ты как думаешь? – Мэтт шагнул вперед. – Я люблю тебя.
Она сморгнула слезы и попыталась придумать, как бы упростить предстоящий разговор. Вот только способов не было. Придется просто поверить, что Мэтт действительно все поймет…
– Что, если я скажу… что, возможно, не смогу подарить тебе ребенка?
Он выглядел озадаченным.
– Ты к чему?
Вздохнув, Мария выпалила все сразу. О себе и Хосе, о ребенке, о словах врача после операции. На лице Мэтта отразилось потрясение.
– Прости, – вымолвила она.
Сердце Марии кричало, что он скажет, мол, это неважно. Но выражение его лица говорило о другом. Мэтту важно, еще как важно. Развернувшись, она пошла прочь.
Он схватил ее за руку, но Мария вырвалась.
– Не надо, Мэтт. Я знаю, ты отличный парень, но ты заслужи…
– Прекрати! – Мэтт прижал ладонь ко лбу. – Ты… ты не поняла. В шоке ли я? Да, черт возьми. Но больше я злюсь на тебя за то, что не рассказала о потере ребенка. Я не расстроен из-за твоей проблемы. Меня это не волнует. Но, блин, Мария… ты потеряла малыша – это же адски больно. Как можно скрывать подобное от того, кому ты дорога?
– Полагаю, так же, как скрывать наличие ребенка, м? – парировала Мария.
В его глазах сверкнуло понимание.
– Да, думаю, примерно так. – Мэтт вздохнул. – Ты потому меня оттолкнула?
Она сглотнула ком страха:
– Нет. Ты сказал, что хочешь еще детей. И несправедливо…
Он ущипнул себя за переносицу:
– Твою мать, Мария. Хочу ли я нашего совместного малыша? Да. Но если по каким-то причинам не получится… ну и что, блин? Есть программы усыновления. Взгляни на себя, на то, как сильно ты любишь Рэдфута. Мы можем точно так же помочь другому ребенку. Черт, может, даже двум.
Мария не понимала, что плачет, пока Мэтт не смахнул слезинку с ее щеки. Глядя ему в глаза, она озвучила еще один свой страх:
– А что, если я не понравлюсь твоей дочери?
Мэтт усмехнулся:
– Она полюбит тебя. Я забираю ее на следующие выходные, и хочу, чтобы вы встретились. – Он наклонился вперед. – Поэтому, прошу, скажи это.
– Что сказать?
– Что любишь меня. Я, кажется, уже трижды признался, а ты так и не ответила.
Мария улыбнулась и подтянула его лицо к своему.
– Я люблю тебя, Мэтт Гудсон. Полюбила уже на втором свидании, а сегодня, увидев, как ты на арене…
– Выставляю себя на посмешище?
– Да, полным дураком, – рассмеялась она. – Увидев тебя там, я поняла, что влюбляюсь снова. И снова…
– Полагаю, это все-таки правда.
– Что? Что белые не умеют танцевать?
Мэтт расхохотался, запрокинув голову.
– Нет, что любовь всех превращает в глупцов.
– Кажется, я не возражаю побыть такой вот дурочкой, – заметила Мария и поцеловала его.
Глава 38
Хосе наблюдал за продолжением пау-вау, чертовски гордый тем, что успешно выполнил задание и порадовал отца. Кажется, впервые в жизни. Внезапно отец очутился рядом.
– Думаю, мы справились, сынок. – Он положил руку на плечо Хосе.
– Да, справились, – согласился тот, не отрывая взгляда от женщин, шагающих к центру арены. – Когда следующий пау-вау?
– В октябре. Может, у тебя получится приехать.
– Да-а, может, получится.
Хосе вытер вспотевший лоб. Температура будто подскочила градусов на десять, барабаны сменили ритм. Хосе задрал голову. Солнце висело низко над горизонтом, окрашивая небо в розовые и фиолетовые оттенки. Затем вновь посмотрел на танцоров, которые как раз выстроились в линию – высокие и гордые.
