Влас Дорошевич - Влас Михайлович Дорошевич
— Подвигается вперед. Мой красивый молодой человек каждый день имеет успех и потому мне рассказывает все. Сегодня он отправился объясняться в любви к г-же W.
— Только еще объясняться в любви!!! За ней ухаживает Троглотитор из конкурирующей с нами газеты! Он будет иметь успех раньше, — и мы будем иметь удовольствие прочитать о ней все подробности у конкурентов…
— Но что же делать?
— Пустяки! Вы говорите о добродетели, как будто мы все еще живем в XIX веке! Просто ваш молодой человек никуда не годится, он слишком медлит.
— Это скоро кончится, он, кажется, не на шутку увлекся г-жой М., а так как мне для романа нужно отправить ее в Кишинев, то он, вероятно, застрелится.
— Посоветуйте ему. Это будет эффектным финалом для романа. Ничто так не читается, как романы из действительной жизни. Все, что можно было выдумать в этой области, уже выдумано. Где г. заведующий морским отделом?
— Что прикажете, г. редактор?
— Давно не было никаких катастроф, г. заведующий. Вы заставляете публику скучать.
— Я принял Соответствующие меры, г. редактор. Вчера перепоил всех помощников капитана парохода, ушедшего в Севастополь. И с собой им дал мастики. Мне кажется, что столкновение неизбежно случится. С минуты на минуту жду телеграммы из Тарханкута.
— Отлично. Публика это любит. Ну, а вы, г. репортер, вы приготовили нам на завтра что-нибудь интересное?
— Двоих уговорил покончить самоубийством, одного убедил, что понятие о собственности есть предрассудок, и он, наверное, сегодня украдет. Познакомил бухгалтера банка с шансонетной певицей. Наверное, растратит.
— Это все мелочи. Неужели вы не могли приготовить что-нибудь покрупнее? Это в XIX веке репортеры сообщали о том, что уже произошло. В двадцатом — интересные происшествия надо создавать.
— У меня есть на примете убийство жены из ревности.
— А, вот это я понимаю. Ревность в двадцатом иске — очень редкое чувство.
— Будущий преступник уже здесь. Я не спускаю его с глаз, чтобы не передумал. Теперь он доведен до белого каления и читает в соседней комнате «Отелло».
— Пожалуйста, не давайте ему читать эту глупую комедию до конца. Ему станет жаль Дездемоны…
— Разве я не понимаю, г. редактор. У меня конец этой, как вы изволили выразиться, комедии вырван и напечатан другой. Я сам написал: Дездемона оказывается действительно виновной. На ревнивых мужей это производит впечатление каленого железа. Да вам не угодно ли видеть его самого, г. редактор?
В редакцию входит господин с бледным как полотно лицом, безумными глазами и волосами, прилипшими к мокрому лбу.
— Г. Петров. Несчастный муж, которого недостойно обманывает его жена! — рекомендует г. репортер.
— Мы слышали о вашем несчастии! — с сочувствием говорит г. редактор. — Наши репортеры собрали самые достоверные сведения. Ваша жена вас действительно обманывает!
— О, не говорите мне об этом чудовище. Я ее убью…
— Это хорошо. Прочтите «Le bete humaine» Золя, — еще в прошлом веке было известно, что вид крови успокаивает человека.
— О, я ее задушу, как собаку!
— Это, конечно, недурно. Похоже на «Отелло». Но теперь этой пьесы не понимают. Почему бы вам ее не застрелить? Несколько пуль в голову, а потом, если хотите, можете застрелиться и сами. Это еще лучше! Хотя, конечно, не обязательно. Можете быть спокойны, редакция позаботится о вашей защите. При редакции имеется опытный адвокат. Кроме того, все время, пока вы будете содержаться в тюрьме, вы будете ежедневно получать обед из «Северной» гостиницы за счет редакции и нашу газету, из которой вы узнаете всю вашу биографию. Уговор один: не опровергать, если прочтете в нашей газете, что вы родом португалец и уже зарезали двадцать человек. Это только придаст вам интереса.
— Хорошо! Я застрелю эту негодницу. Идем!
— Выдать г. Петрову из арсенала редакции шестиствольный револьвер и зарядить его на все заряды. Желаем вам успеха, г. Петров. Вы благородный человек и настоящее исключение среди мужей двадцатого века. Еще раз — полнейшего успеха. Цельте немножко ниже, потому что револьвер всегда при выстреле отдает слегка вверх. До свидания, г. Петров. Г. репортер, следуйте за г. Петровым.
Это заинтересует завтра читателей, — замечает г. редактор, — а теперь займемся театром и отделом справочных сведений. Где г. музыкальный рецензент?
— Что угодно, г. редактор?
— Вы заняты?
— Да, я слушаю по телефону оперу, которую поют теперь в Нью-Йорке. Великолепный состав.
— Обругайте по этому случаю нашу оперу, с указанием, как идут оперы в Нью-Йорке. А где г. драматический рецензент?
— Я здесь, г. редактор.
— Вами я решительно недоволен. Вы разбираете игру в то время, как надо разбирать сложение артисток. Вот что интересует публику! Можете выразить несколько предположений относительно темперамента каждой. А про Русский театр напишите, что там кирпичи с потолка падают. Они смеют печатать афиши в типографии наших конкурентов.
— Я хотел просто обругать опереточную труппу.
— Это ничему не поможет. Кто в двадцатом веке верит газетным рецензиям? Тогда как еще вопрос, — кто пойдет, зная, что с потолка, того и гляди, рухнет на голову кирпич.
— Отлично, г. редактор.
— Кафешантанным рецензентом я вполне доволен. Это очень умно, что он выдумал писать в рецензиях, какое вино пьет каждая из шансонетных певиц и какие блюда она предпочитает. Это облегчает публику. Теперь справочный отдел…
— Я, кажется, г. редактор, всегда сообщаю самые верные сведения.
— Это-то и глупо! Верные цены коммерческий мир знает и без вас. А вы напишите назавтра, что в Одессу привезено 2 миллиона пудов пшеницы, и цена упадет до 6 копеек за пуд. Это произведет сенсацию. Газету будут брать нарасхват! Все. Завтра у нас будет, кажется, интересный номер.
Г. редактор переходит в контору.
— Сколько разошлось?
— 472 529 экземпляров.
— Послать сломать ночью машину у конкурентов и объявить, что с послезавтра газета будет, ввиду летнего времени, для удобства гг. подписчиков печататься на бумаге «смерть мухам». Не надо забывать, что мы живем в двадцатом веке, черт возьми!
ОТЦЫ И ДЕТИ
Русский язык
Этой весной в Париже я зашел в одну знакомую семью.
Меня встретил мальчишка, ликующий и радостный:
— А мы с папой сегодня в Салон идем. Папа
