Аркадий Бухов - Аркадий Сергеевич Бухов

— Во всяком случае, это не влечение сердца, — откровенно сознался я, — скорее взаимное непонимание.

Он согласился и рассеянно резюмировал:

— Ну что ж. Архангельская, так Архангельская…

— Это не я сказал, — предупредил я, — это вы сказали.

— Разве? — удивился он. — Впрочем, у меня тут же написано: сроком на один год.

— Я думаю, — добросовестно рассеял я его заблуждения, — ни губерния, ни я не выиграем от нашего знакомства.

— А вот Ломоносов вышел из Архангельской губернии, — обиделся он за эту часть территории.

— Все же я предпочел бы избрать другую карьеру.

Мы стали торговаться.

Кончили чертой Европейской России. Эту Россию жандармское управление брало себе, а мне предоставляло Азиатскую. Наблюдать оттуда дальнейший ход революции стало еще труднее.

В мартовские дни этого года я хотел возместить свои убытки и вмешаться в самую гущу событий.

— Первые три дня, — решился, — будут петь студенты… Атак как я не студент, петь не умею и не люблю, когда меня бьют, я проведу это время дома.

Через три дня я вышел на улицу и осторожно спросил кого-то на углу:

— Скажите, гражданин, они еще поют?

— Куда там, — радостно замахал он руками, — их песенка уже спета.

— А войска?

— Войска на нашей стороне.

— А вы, гражданин, какая сторона?

— Наша. Народная.

Острое беспокойство сразу заползло мне в душу — опять опоздал. Войска уже перешли.

Я быстро зашагал по улице. Около какого-то дома я остановился и встал лицом к лицу с помятым и запыхавшимся околоточным надзирателем. Так как была революция, один из нас должен был арестовать другого.

— Я, кажется, вас арестую, — робко начал он.

— А по-моему, я вас, — нерешительно вступил я в пререкание.

Быстро собравшийся третейский суд из двух солдат и одного гимназиста решил в мою пользу, хотя с некоторым ущербом для моего самолюбия.

Он взял от меня околоточного и куда-то повел.

— Скажите, кажется, это они его арестовали? — осведомился я у какого-то господина в котиковом пальто.

— Совершенно верно. По-видимому, вы быстро ориентируетесь в событиях.

— А это по всему городу так?

— Как?

— А вот что полицию арестовывают. Или, может быть, по районам: где она, а где ее.

— Везде ее.

Я опаздывал в революции, как провинциальный товарный поезд между двумя полустанками.

По пути к Невскому я обогнал какой-то эскадрон с типичными погонами на плечах и с не менее типичными лицами.

— Товарищи! — взволнованно сообщил я какой-то группе на углу. — Сюда едут конные жандармы!

— Да ну? — обрадовались те. — Вот здорово-то…

У меня пробежали по спине мурашки. Наткнуться на группу переодетых полицейских — это жутко даже во время революции. Я боком стал пробираться от них.

— Эй вы… Товарищ… Вы куда же?

— Я же вам говорю, что сюда едут жандармы…

Они переглянулись между собой и искоса посмотрели на меня.

— Братцы, да уж не городовик ли переодетый…

— Господа, — с достоинством отпарировал я, — это не достойное предположение — это, может быть, вы…

— А чего же вы от жандармов бросились?..

Опыт целой жизни показал мне, что от жандармов бросаться никогда не является лишним. В эту минуту мне не хотелось делиться с чужими людьми своим опытом.

Я оглянулся на подъезжавших жандармов.

— Будь ты проклят растлевающий, пошлый опыт — ум глупцов…

У жандармов были красные флаги.

Мои нервы не выдержали.

— Товарищи, — со слезами на глазах сказал я одному из толпы, — они тоже?

— Тоже.

По-видимому, студенты пели меньше трех дней.

— Где же старое правительство? — с тайной надеждой услышать, что оно еще цело и мне предстоит быть свидетелем его падения, спросил я.

— Схвачено.

— Дума?

— Заседает.

— Правительство?

— Выбрано.

Я шел домой по людным улицам, тщетно разыскивая следы крови на тротуарах и прислушиваясь — нет ли где-нибудь залпов или сигнального рожка.

Было хмуро и сиротливо на душе.

— Ну что? Как? — спросили меня дома.

— Ничего. Нет революции.

— Как нет? А вот говорят…

— Враки. Полгода тому назад была революция. Черти… Устраивают и не предупредят даже…

— А ведь ты же говорил, что сначала соберутся студенты к одиннадцати часам и будут петь, потом…

Я сердито посмотрел и огрызнулся:

— Ну что вы пристали? Что вы, не знаете, какой нынче народ пошел? Ему бы свое дело сделать, а на других ему плевать. Далеко нам до Европы…

1917

СТИХОТВОРЕНИЯ И ПАРОДИИ

Жестокий

Дубровин с тощею сумой

Стоял, просящий подаянья

На «Знамя русское» с мольбой

И для себя — на пропитанье…

Копейку только он просил.

И взор являл живую муку…

Тут Пуришкевич проходил

И… плюнул доктору на руку…

Так иногда кадет иной.

От оптимизма весь неистов.

Победы ждет… А за спиной

Давно стоит суровый пристав…

У некоего г. Лермонтова

позаимствовал Арк. Б. — в 1908 г.

Афинские ночи

Сарапьянц из «Курьера» и Теткин из «Края»,

Сознавая, что жизнь наслаждений короче,

И мещанскую этику зло презирая.

По субботам открыли афинские ночи.

Декадентка Петрова, вдова-акушерка,

Две матерые, местно-известные Фрины

В уголке, где трясется без книг этажерка,

Обнажаются гордо и знойно-картинно…

Обстановка афинская стильно-красива:

На стене Айвазовский, открыток две пары.

На столе — колбаса, солонина и