Н Тэффи - Шарманка Сатаны

А р д а н о в а. Подождите, Илюшечка. Мне кажется, что все-таки жить можно. Есть жизнь. Я знаю. Я теперь знаю, что она есть. Я прежде не знала.

И л ю ш е ч к а. Вы не думайте, Лизавета Алексеевна, я многое понимаю, что у вас сейчас какая-то большая тревога есть. И не очень вам радостно.

А р д а н о в а. Нет, что вы говорите. Мне хорошо.

И л ю ш е ч к а. Нет, Лизавета Алексеевна, нехорошо вам. Было бы хорошо, у вас бы не такое лицо было. Тревожно вам.

А р д а н о в а. (Встает и отходит к окну, говорит, не глядя на Илюшечку). Ах, не знаю я, не знаю. Точно сидела я долго в душной затхлой комнате, и лампа чадила и не то то скучно, а тускло как-то было. И вдруг будто двери раскрылись. Сами собой распахнулись - никто их не трогал - сами собой. Широкие, большие... (Закрывает глаза рукой и молчит несколько мгновений.) Страшно мне.

И л ю ш е ч к а. Я ведь ничего не могу для вас, Лизавета Алексеевна. Если бы что мог все бы сделал. Вы ведь знаете, что вы для меня.

А р д а н о в а. Да ничего и нельзя, Илюшечка, ну что тут сделаешь. Ведь это и есть счастье. Я только никогда не думала, что счастье так тревожно, так больно чувствуется.

И л ю ш е ч к а. Тревожно?

А р д а н о в а. Ведь я так тихо, тихо жила. Чуть теплилась. Кончила институт, познакомилась с Колей, через два месяца замуж вышла. И вот восемь лет так прожила. Иногда скучно было и думалось, что есть что-то, чего я не знаю, но и сама не верила.

И л ю ш е ч к а. Если б я мог что-нибудь для вас. Ничего я не могу. Нищая у меня душа, с посошком ходит, с берестяночкой. (Задумывается) Я пойду, Лизавета Алексеевна. Простите меня, что я так вас встревожил. (Задумывается). Лизавета Алексеевна. Вы только не подумайте, что мне все равно, что я не мучаюсь и не интересуюсь знать, что с вами происходит. Лизавета Алексеевна... Я просто... Не смею спросить.

А р д а н о в а. Милый Илюшечка, спасибо вам. Я и сама ничего не знаю. Знаю только, что не пустяки это, что серьезно и важно, потому что не смеха и не веселья хочу я, и не поцелуев... да, Илюшечка, вы не подумайте... не поцелуев, а чего-то огромного, жертвы и подвига. Может быть, это смешно. Ведь каждый влюбленный гимназист прежде всего говорит даме своего сердца, что он готов из-за нее выпрыгнуть в окошко с третьего этажа. И мы смеемся. Может быть и то, что со мной сейчас, тоже смешно. Я не знаю. Только я-то сама не смеюсь, потому что вся моя маленькая жизнь здесь, а больше ведь у меня ничего нет. Илюшечка. Мальчик мой нежный. Я может быть тоже уйду, но не по земле пыльной бродить, а прямо к солнцу. (Смеется) Прилетит за мной огненный змей. А вас я не забуду, Илюшечка, я вам сверху золотую звезду брошу.

И л ю ш е ч к а. Вы царица, Лизавета Алексеевна, и грезы ваши - венец царский. Я про себя только всегда и думаю, что когда помру я, похоронят меня, так на том месте из земли обязательно морковка вырастет, потому что уж очень я рыжий был. Вы смеетесь, а вам не весело... Тревожно вам. (Встает) Я пойду. Мне бы хотелось... перекрестить вас на прощание, да вам еще, пожалуй, смешно станет. Ну, все равно. Прощайте, Лизавета Алексеевна. (Уходит.)

(Арданова сидит задумавшись. Входит Серафима).

С е р а ф и м а. Не прикажите ли чего, барыня?

А р д а н о в а. Нет, можете идти спать.

С е р а ф и м а. (Помолчав, жеманно) И до чего мне, барыня, господин Долгов нравится, прямо даже удивительно. Из всех, можно сказать. Я даже давеча Лушке говорю, какой, говорю, самостоятельный мужчина.

А р д а н о в а. (Раздраженно). Чего вам, надо, Серафима Ананьевна? Погасите в комнатах и можете ложиться спать.

С е р а ф и м а. Ах, барыня, милая, что-то вы будто похудевши. Уж так у меня сердце за вас болит. Так болит, что показать не умею. Ведь вы у меня, барыня, ближе матери родной. Ведь что я до вас была? Пыль. Впроголодь жила, чулком питалась. А вы меня вознесли и возвеличили и кофею со своего стола даете. Я, барыня, вот и Лушке говорю: "Я, говорю, за свою барыню не то что жизнь, а и все прочее отдам". (Помолчав). А что я вам еще, барыня, сказать хотела, что очень я нашего барина люблю. Такой он человек миловидный да ласковый... уж и не знаю сказать ли вам...

А р д а н о в а. Что такое? В чем дело?

С е р а ф и м а. Конечно, не мое дело, а только должна я вам сказать, через мою преданность, что барин-то наш очень шибко играть стали.

А р д а н о в а. А вам-то какое дело? Вас это совсем не касается.

С е р а ф и м а. Уж не сердитесь, милая барыня, а слышала я как вы сегодня барина спрашивали отвезли ли они ваши деньги в банк. Барин-то сказали, что еще не отвезли, а я так слышала, что отвезли-то они их да не в банк, а в клуб.

А р д а н о в а. Что за вздор говорите. Деньги здесь, в бюро.

С е р а ф и м а. А коли на то пошло, так я сама видела, как барин вчера ночью вернулся, да из бюры деньги вынул, да опять в клуб поехал.

А р д а н о в а. Замолчите. Я вам говорю, что деньги в бюро. Ключ у меня.

С е р а ф и м а. А барин своим открывал.

А р д а н о в а. (Подходит к бюро, открывает его, несколько мгновений подавленно молчит, потом опять закрывает бюро.) Конечно, деньги все тут. Идите спать.

С е р а ф и м а. (Смотрит хитро). Виновата, барыня. (Уходит)

А р д а н о в а. (Опускается в кресло) Душно. (Сидит закрыв лицо руками и вдруг встает, выпрямляется, прижимает обе руки к сердцу, точно прислушивается к чему-то и вдруг вся точно вспыхивает восторгом) Иду. (Выходит из комнаты).

З а н а в е с.

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

Кабинет Долгова. Большая комната, старинная громоздкая мебель, на стенах старые портреты. Большие книжные шкафы. На широком диване сидят П о л и н а

Григорьевна и Д о л г о в. Сидят рядом. Долгов держит ее за руку.

Д о л г о в. Ну, милая П о л и н а, ну расскажите еще что-нибудь. Значит у вас много было поклонников?

П о л и н а. Масса. Вы даже не поверите какая масса. Только военных очень мало. Это оттого что у нас в городе военных нет, так что я встречалась с офицерами только, когда к сестре в Новгород ездила, или вот на железной дороге. Ах, сколько у меня было романов на железной дороге, вы себе представить не можете. У меня какая-то необыкновенная способность в пять минут влюблять в себя человека. Прямо даже смешно. В пять минут. Серьезно. Можете даже по часам проверить.

Д о л г о в. По часам? Ну, вот отлично. В следующий раз когда начнете влюблять, предупредите меня и я буду следить по часам.

П о л и н а. Ну, нечего, теперь я вижу, что вы ужасный насмешник. Вы скоро уедете?

Д о л г о в. Только, когда вы это прикажите, не раньше.

П о л и н а. Хи-хи-хи. А если я никогда не прикажу?

Д о л г о в. Останусь навсегда у ваших ног.

П о л и н а. Ах какой вы Дон-Жуан.

Д о л г о в. Вы очаровательны, милая Полина. Каждое ваше слово я готов записывать. И не записываю я его только потому, что все равно навеки запечатлею в моем сердце.

П о л и н а. (Лукаво) Боюсь, что вы эти самые слова говорите и Клеопатре Федотовне, и Лизавете Алексеевне, и мадам Поповой.

Д о л г о в. О, как вы не правы ко мне, очаровательная Полина. Неужели вы думаете, что я могу слушать кого-нибудь и с таким же упоением, как слушаю вас. Вы не знаете, что вы мне напоминаете.

П о л и н а. Ах что бы то ни было, я предпочла бы, чтоб вы в моем присутствии жили настоящим, а не прошлым.

Д о л г о в. Милая Полина. Вы мне напоминаете далекую невозвратную страну детства. Когда я был ребенком, я жил здесь и мне кажется, что вы приходили сюда, очаровательная Полина. Только звали вас иначе - Софьей, Анной, Раисой - не знаю. Вы приходили, сидели, пили чай с вареньем и брали меня к себе на колени.

П о л и н а. Ах. Ке се ке ву дит.

Д о л г о в. И говорили, говорили, так же как теперь. Я помню как сквозь сон, вижу и слышу вас. Очаровательная, бессмертная Федосья Карповна.

П о л и н а. Почему Федосья Карповна? Почему такое безобразное имя, ничего не понимаю. Вы ужасно странный человек, Андрей Николаевич.

Д о л г о в. Не сердитесь, Полина. Это ничего, что вы не понимаете. Это показывает, что мой восторг перед вами выше человеческого понимания. (Звонит).

П о л и н а. Зачем вы звоните? (Входит лакей).

Д о л г о в. Подайте нам чаю и варенья. Непременно варенья. Это очень важно. (Лакей уходит).

П о л и н а. Батюшка, какой вы привередник. Еще непременно с вареньем.

Д о л г о в. Не для себя, очаровательница. Не для себя. Я должен видеть, как вы пьете чай с вареньем. Это ваш стиль. Понимаете? Это ваша красота.

П о л и н а. Ах финисе. Что за декаденство.

Д о л г о в. Ну, зачем вы такие слова говорите. Ну вот все сейчас испортили. (Лакей вносит чай, ставит на стол и уходит).

П о л и н а. Что же я испортила?

Д о л г о в. Все равно. Расскажите лучше, как ухаживает за вами почмейстер?

П о л и н а. А вы откуда знаете, что он за мной ухаживает?

Д о л г о в. Ну разве может быть иначе, разве можно быть почмейстером и не ухаживать за вами.