Надежда Первухина - Выйти замуж за дурака
Лицо хозяйки стало грустным.
– Да ведь я вроде как бывшая лягушка…
– Простите меня! – Я молитвенно сложила руки. Обещаю: больше этого не повторится. Я должна победить свой страх. Тем более что он совершенно глупый. И необоснованный.
– Пироги стынут… – как бы в пространство сказала Лукерья Матвеевна.
– Вот это плохо. Надо не дать им остыть окончательно, я правильно понимаю?
Лукерья расплылась в широкой улыбке. Нет, и с чего я взяла, что рот у нее лягушачий? Вполне милый ротик…
– Угощайтесь, Василиса Никитична!
Чтобы, по выражению моей новой подруги, «испуг прогнать», на стол помимо прочих разностей водружена была пузатая бутылочка черносмородинной настойки. Выпив рюмочку и восхитившись вкусом (ни один из дорогих ликеров не мог тягаться с этой настойкой, изготовляемой, согласно Лушиным словам, ее супругом), я поняла, что мои страхи и сомнения действительно глупы и беспочвенны. Вторая рюмочка окончательно примирила меня со сказочной действительностью, где в жен ы берут бывших лягушек, а в мужья – официально признанных дурачков… А последовавшие за третьей рюмочкой крепкий ароматный чай и потрясающие пироги с земляникой, капустой, клюквой, и еще бог весть с чем погрузили меня в лучину безосновательного оптимизма.
– К-как у вас замечательно, Л-лукерья М-матвеевна! Такой ую… уютный дом-ик! А как вы готовите!
– Да что вы, – покраснела хозяйка, – полноте меня хвалить, а то сглазите!
– Тьфу, тьфу, чтоб не сглазить! – послушно выдала я.
– Если вам у меня приглянулось, оставайтесь. У нас как раз горенка пустует: старшая дочка замуж вышла и с мужем уехала в Запорюжье, на его родину.
– Скажите, пожалуйста… Никогда б не подумала, что у вас есть взрослые дети! Вы так молодо выглядите, Лукерья Матвеевна!
– Да что вы! Мне уж скоро полвека разменивать!..
– Неужто?! Больше тридцати пяти не дала бы вам! У вас такая свежая и молодая кожа! Лукерья Матвеевна опять зарделась:
– Так ведь… кое-что лягушачье во мне осталось, самую малость. Кожа вот, например, каждую весну обновляется. И на болоте хочется погулять, послушать, как самцы квакают зазывно…
Меня внутренне передернуло, но я приказала себе не поддаваться глупым детским страхам. Тем более что в горницу шагнул высокий дородный мужчина с курчавыми русыми волосами и такой же бородкой. Под мышкой мужчина нес, как сверток, давешнюю девочку, принесшую мне молока с хлебом. Девочка довольно хохотала.
– Получите почту! – сказал мужчина и поставил девочку на пол.
Та запрыгала: «Еще!», но, заметив меня, смутилась и одернула подол сарафанчика.
– День добрый сему дому! Вижу – гости у нас! – Мужчина пристально, посмотрел на жену и на меня.
– Это Василий Никитич, супруг мой и повелитель, – встала из-за стола Лукерья. А это, Васенька, та самая…
– Василиса Никитична, – представилась я.
– Наслышан! Тезки мы с вами почти! – улыбнулся мужчина. Вижу, бабоньки, вы тут празднуете, так, может, и мне кусочек ситного найдется?
– Что ты, что ты! – засуетилась Лукерья Матвеевна, – Я мигом тебе обед спроворю! Щи в чугунке взопрели, каша гречневая с зайчатинкой…
– Нет, особо брюхо набивать мне недосуг, дел много, а вот от чая с пирогом не откажусь, – сообщил Василий и принялся мыть руки под висящим в углу рукомойником, – Эй, Масяня! Ну-тка принеси отцу полотенчико свежее, руки обтереть!
Девочка мигом метнулась в другую комнату и принесла просимое, а я разинула рот:
– Как вашу дочку зовут?
– Крестили Марьей, а кличем Масяней. До того верткая да озорная – сладу нет, – ответил Василий, садясь за стол. Старшая-то наша дочка, Аннушка, куда как степенная да спокойная: дай ей ложку с маслом подсолнечным – по одной половице пройдет и ни капли не прольет! А эта – пострел в юбке. Но сердце у нее доброе да приветливое, так что и на ее долю женихи найдутся.
Лукерья Матвеевна подала мужу большую чашку с крепким чаем, подвинула блюдо с пирогами.
– Я уж и наливочки приму, – улыбнулся Василий Никитич. За приятное знакомство.
Мы выпили с ним за знакомство. Я заикнулась было о том, что пора бы мне откланяться, но Лукерья Матвеевна и слушать не хотела. Тогда пришлось вести светскую беседу, поскольку, при всей моей нежной любви к пирогам, я больше не могла проглотить ни кусочка.
– А скажите, Василий Никитич, – начала я тоном светской гранд-дамы. Давно вы доски для пряников делаете?
– Сызмальства. Учился у знаменитого мастера итульянского, за границей, почитай, и детство и юность провел.
– Почему за границей?
– Так ведь Итулия – не Тридевятое царство, Ох, дивная страна! Вечное там лето, плоды диковинные в садах растут, море синее – куда взор ни кинь… Но более всего знамениты итульянцы своими самоварами жаровыми, расписными да пряниками печатными. Даже поговорка есть: «В Итулию со своим самоваром не ездят». И главный дворец у них в столице именуется Палаццо ди Рафаэлло, что означает «Пряничный домик». Там и учился я у великого мастера Карло Коллоди искусству делать такие пряничные доски, чтоб пряник, в них оттиснутый, был редкостной картине подобен. И могу сказать не смущаясь, что в сем мастерстве я превзошел своего учителя, ибо, прощаясь со мной, он сказал: «О, sole mio! Теперь мне остается только делать деревянных кукол для театра синьора Каррибальди, ибо ты, мой ученик, искуснее меня».
Василий Никитич смахнул слезу в чашку с чаем.
– А Аленка запретила пряники, – ни с того ни с сего бухнула я.
И тут же мастер грохнул кулаком по столу:
– Ведаю! Ведаю сие и не могу не гневаться и не возмущаться духом! Ибо это есть великое непотребство: терзать народ кнутом, при этом отнявши у него право на пряник! Потому и ушел я со всем семейством к партизанам в лес густой, потому и делаю сейчас для пряников такие доски, которые Аленке гробовыми покажутся!
– А можно посмотреть? – полюбопытствовала я.
– Само собой. От хороших людей у меня секретов нету, – кивнул Василий Никитич.
Он доел пятый пирог с печенкой и решительно встал из-за стола.
– Будя! Ну, гостья дорогая, пожалуйте в мою мастерскую.
Мастерская располагалась в пристройке, попасть в которую можно было из сеней избы. Пахло в мастерской древесной смолой, свежими стружками, воском и чем-то неуловимо сладким. Пряничным. По стенам развешаны были потемневшие от времени прямоугольники, овалы, круги и разнообразнейшие фигурки зверюшек, птичек, рыбок – доски для пряников. Я разглядывала узоры и пыталась читать вырезанные надписи, перевернутые как в зеркале: «Ажетук зи корадоп», «Лотсерп лотс и лотс ан кинярп»… Поначалу это воспринималось как тарабарщина, но потом я перевела: «Подарок из Кутежа» и «Пряник на стол, и стол – престол».
– Это я раньше делал, – пояснял Василий Никитич. А теперь у меня военный заказ.
– Это как?
– А вот. Мастер показал на стол, где разложены были заготовки с намеченными буквами, – Этот пряник будет «Смерть захватчикам!», этот, в форме меча, «Руки прочь от Кутежа!», а вот этот, самый большой, «Нам нету слаще слова, чем „Свобода'“». Лихо, а?
– Не то слово…
– Потом Кондратий да Левонтий, пряничные пекари, по этим формам пряников наделают. С верными людьми отправим пряники в Кутеж, а там наши подпольщики будут их горожанам к дверям привешивать али под дверь подсовывать. Чтоб знал кутежанский люд, что не безнадежно его положение и избавление от лихой злодейки придет незамедлительно.
– Тогда такие пряники нужно и во дворец подбросить, – подумав, посоветовала я. Чтоб.Аленка знала и трепетала.
– Это дело! – кивнул мастер, – Уж для энтой-то змеюки я расстараюсь. Такую надпись сварганю – полгода не прочихается!
– Ох, опасное твое занятие! – вздохнула, бывшая лягушка Лукерья Матвеевна. Ох, горишь ты на работе, сокол мой ясный!
– Ничего! – отмахнулся мастер. Не сгорю. Кто, окромя меня, эту затею приведет в исполнение?
– Никто, – вздохнула Лукерья Матвеевна.
– Ладно, бабоньки, вы идите в избу, а мне делом заниматься надобно. С этими словами мастер принялся перебирать свой инструментарий.
Мы вышли, пожелав ему удачи.
В горнице за столом сидела Масяня и за обе щеки уминала оставшиеся пироги.
– Доченька, ты же лопнешь! – видя произведенное Масяней опустошение, ахнула Лукерья Матвеевна.
Масяня хитро глянула на мать и прошамкала набитым пирогами ртом:
– Мам, уы муе щаю науей и офойди! Лукерья Матвеевна только руками развела:
– Никакого с нею сладу! И в кого она такая уродилась?
Я сделала сочувственное лицо, хотя вид уплетающей пироги Масяни восхищал меня беспредельно. Тут в окошко горницы деликатно постучали.
– Что такое? – выглянула в окно бывшая лягушка и принялась с кем-то переговариваться вполголоса. Потом повернулась ко мне:
– Василиса свет Никитична, воительница наша Марья Моревна сей же час вас к себе требует. Хочет с вами посоветоваться, что ли…
