Синдзи-кун и искусство войны - Виталий Хонихоев
Но не в этот раз. В этот раз — он победит. Жена ушла из дома, уехала с каким-то рекламным агентом, оставила записку и забрала все сбережения. У него дома теперь даже кровати нет, пусто. Скоро уедет Кеко, и он снова останется один на один с этим городом. Хорошо, думает Горо, пусть. Это и есть его работа — умирать в этом городе. И пытаться делать что-то лучше.
Он осторожно встал с кровати и подошел к окну. Отодвинул штору. За окнами шел дождь и огни ночного города были размытыми пятнами на стекле, рисунок сумасшедшего абстракциониста. Где-то прозвучала сирена ночного патруля, прогрохотал голос, усиленный мегафоном. В небе скользнул луч прожектора. Хотелось закурить, но сегодня они были у Кеко дома, а у Кеко дома нельзя курить. Соседи будут ругаться. Горо было плевать на соседей и на правила общежития, но ему было не плевать на Кеко, потому он терпел.
Он уже принял решение уйти из СКПУ. Получить заслуженную пенсию и орден «За выслугу лет», распить бутылку виски с коллегами. И может, даже переехать. Подальше от этого города. Появление Кеко вселило в него робкую надежду, что может быть он сможет выжить, сохранить себя в этой борьбе. Но он не мог это сделать сейчас, просто потому, что он, наконец, забрал эту папку с работы. Никто ее не хватится, дело закрыто. Город постарался замести следы.
Горо оделся, стараясь не разбудить Кеко, осторожно, заранее планируя каждое движение. Все равно нашумел, конечно же.
— Ты куда? — подняла голову с подушки Кеко-тян, смешно моргая заспанными глазами. — Собрался куда-то?
— Я пойду, покурю. — говорит Горо, застегивая пуговицу на рубашке. — Спи, все в порядке.
— Тебе надо бросать, — поучительно говорит Кеко-тян, снова роняя голову на подушку, — вредно же.
— Конечно. — он целует ее в лоб, наклоняясь над кроватью. Она бормочет что-то невнятное и сразу же засыпает. Горо обувается и выходит на лестничную клетку. Спускается вниз. У подъезда стоит группка молодежи, они курят, плюются на асфальт и двигаются в такт музыке, которая доносится из старого приемника. Смеются. Он проходит мимо, не обращая внимания. Этим уже не помочь. Город пожирает их и скоро от них останутся только тела, выполняющие бессмысленные движения, с утра едущие на работу в набитых электричках, а вечером — заполняющие собой бары в центре. Каждый день, каждую ночь. Смерть на рабочем месте от выгорания на работе. Смерть на рельсах метрополитена. Смерть в ванной. Конец один. Мотыльки.
Он идет по ночному городу, держа руки в карманах. Он знает его повадки. Но сейчас дело не в нем, не в Горо. И даже не в Кеко. Дело не в Сумераги-тайчо и ее Эскадроне Смерти. Сейчас дело в шестьдесят восьмой. Даже думать об этом деле было неприятно. Приходилось напрягать самого себя, чтобы вспоминать об этом.
Горо остановился возле ночного киоска. Продавец дремал, опёршись на руку и от уголка рта вниз стекала ниточка слюны. Горо постучал о прилавок и тот мгновенно проснулся, утер рот и даже попытался улыбнуться.
— Добрый вечер! — говорит продавец. Горо молча тычет пальцем в пачку сигарет и кидает на тарелочку для сдачи несколько смятых купюр. Кеко-тян считает, что курение его убьет. Но курение попросту не успеет. В этом городе если ты умер от рака легких — значит ты жил достаточно долго для метастазы. Поэтому Горо срывает целлофановую обертку с пачки, отправляет ее в урну и прикуривает — тут же, не отходя от киоска.
— Хорошая погодка, да? — говорит продавец, намекая на легкий дождь и прохладу, разлившуюся по улицам. Ушла эта вечная духота, остался только шум дождя и мокрый плащ. Шляпу, думает Горо, надо было взять еще шляпу. Но летний дождь приятен телу и он поднимает голову, подставляя лицо каплям.
— Хорошая погода. — соглашается Горо с продавцом. Он кивает продавцу, прощаясь и идет дальше. Ночью общественный транспорт не ходит, а свой автомобиль он оставил у здания СКПУ. Ему неохота вызывать такси, он просто идет по городу.
Горо держит в под мышкой, в пластиковом, непромокаемом пакете старую папку с надписью «Чудовище» и номером. Надпись и номер сделаны черным маркером. Он сам пометил это дело именно так — в тот день, когда Токийский офис приказал закрыть дело и убрать в архив, потому что «дурно влияет на статистику раскрытия преступлений». Кроме того «нет прямых доказательств, что указанное дело подпадает под юрисдикцию СКПУ». Дело закрыли, копию передали в полицейский департамент, полицейский департамент сделал то, что он умеет делать лучше всего, — обосрался и тоже закрыл дело. Одна копия осталась у него и именно тогда, промозглым осенним днем, он размашисто, через всю папку, написал «Чудовище». И поставил номер. Шестьдесят восемь.
Номер не давал ему покоя. Он понимал, что это может быть трюк, что если ты пускаешь трех свиней в огород соседа, то одна из лучших шуточек — это нарисовать им на спинах номера — один, два и четыре. Соседи будут с ума сходить в поисках свиньи с номером три. Потому что люди мыслят логично. И эта мысль — очень даже может прийти Чудовищу в голову. Что, если номер — всего лишь такая вот фикция, призванная взбудоражить всех и не отпускать фокус внимания. Шестьдесят восемь.
Он идет по ночному городу и слушает легкий шум дождя. Шелест шин проезжающих мимо автомобилей. Отрывки музыки из открытых окон. Этот город не спит. Но он, Горо Такэда — один на улице. Он один, как и всегда. Где-то за спиной, в своей комнатке, скинув с себя одеяло с забавным рисунком мультяшного цыпленка Твити, — спит его стажер Кеко-тян. Где-то в Киото — спит его жена. Бывшая жена. И скорее всего — с этим чертовым рекламным агентом, который продал им патентованный пылесос и набор ножей. Где-то в этом городе сейчас не спит старина Брок, гладит культю, которая всегда ноет в дождь и глядит в ночь пустыми глазами. Как мало людей в этом мире, которые хотя бы знают о том, что — он есть. И еще меньше тех, кто испытает хоть что-то, если его не будет. Хорошо. Вполне вероятно, что с этой встречи он не уйдет своими ногами, потому что люди, с которыми он хочет встретиться,
