Андрей Константинов - Байки служивых людей
Успокоив девушку, мы выяснили, что зовут ее забавно – Саня. Санина бабушка была угнана во время войны во Францию, и ей удалось остаться тут и после ее окончания. Грянувшая перестройка позволила Саниной семье восстановить все родственные связи, съездить на историческую Родину и быстро убедиться в мудрости бабушкиного выбора.
Выясняя все это, мы незаметно переместились в небольшой уличный кабачок, где с радостью приняли предложение Сани выпить пива. Предложение это было омрачено лишь одним: она спросила, какое пиво – темное или светлое – мы предпочитаем пить в это время суток. Поскольку до этого момента мы не знали, что пиво бывает не только «Жигулевским», а еще и темным или светлым – мы замялись. Тогда Саня заказала нам и того и другого.
В ответ мы рассказали ей о нашем житье-бытье, возможно, допустив несколько непатриотичных пассажей.
Через час, изрядно повеселевшие, мы вернулись в отель – готовиться к выступлению. Наши карманы грел номер Саниного телефона, а умы – ее обещание заехать за нами в воскресенье и отправиться в Рубе – «город магазинов» на границе с Бельгией.
В автобусе, везущем нас на стадион, Толик громко рассказывал невероятную историю нашего знакомства и доказывал, что это самое настоящее «яблоко в пустыне». А я тем временем тихо расспрашивал трубача Красулькина (единственного среди нас автолюбителя) о таинственных признаках свечей для «Москвича», столь недоступных для автоцентров именитых марок.
* * *Наше выступление было триумфальным. Недавний путч в России вызвал у французов взрыв интереса к России вообще и к нам в частности. Зрители встречали каждый наш номер громом оваций. А уж исполнение песни «Ка дэ Русселль» в русской транскрипции вызвало просто рев и тайфун эмоций. К тому же, как оказалось, Чуча на репетиции охрип, поэтому исполнение было и впрямь безупречным.
Оркестр закидали цветами, Леша был зацелован до полусмерти, а Першинину вручили четыре ящика пива в подарок от возбужденной публики. Кстати, куда делось это пиво, никто не знает до сих пор.
Мы были счастливы. Во многом наш успех был неожиданным для нас самих, поскольку, когда представилась возможность сравнить наши инструменты и форму с тем, чем обеспечивались зарубежные коллеги, – мы сильно погрустнели. Впрочем, уровень исполнения русских оркестров всегда был намного выше, поэтому грустили мы в основном представляя, каким недосягаемым он был бы, имея мы все это великолепие...
Счастливые и уставшие, мы, подремывая, вернулись в отель. Небольшое приключение, случившееся с нами по дороге, – Чуча вдруг обратил внимание на одну из тысяч проституток и заорал дурным голосом, перебудив всех и заставив водителя остановиться и достать на всякий случай аптечку, – не могло изменить нашего умиротворенного состояния.
У стойки портье случилось небольшое столпотворение, все разбирали ключи, когда раздался голос:
– Мсье Брошин! Мсье Барковски! – естественно, с ударением на последний слог.
Мы с Толиком протолкнулись к стойке, и портье торжественно вручил нам огромную коробку, перевязанную лентой, под которую была засунута открытка. Коллектив возбужденно загалдел: читайте, читайте!
– «Друзья! – громко прочел я, пытаясь унять нехорошие предчуствия. – Вот вам скромный гостинец от Франции. Без нитратов, без КГБ и от чистого сердца! Саня».
Толик дрожащими руками открыл коробку. В мертвой тишине прозвучал голос Палыча:
– Вот это жратва!
Толик обнял коробку и молча понес ее к лифту – так бережно, словно молодой папаша новорожденного. Я пошел за ним. Тишина за спиной давила, поэтому я с облегчением услышал голос старшины Першинина:
– Вот вам и «яблоко в пустыне»... а я предупреждал...
В номере мы с Толиком принялись рассматривать, что же прислала наша новая подруга, сразу откладывая на тумбочку то, что мы, по крайней мере, могли опознать.
Сначала туда лег здоровенный сверток тонко нарезанной колбасы. И было в нем, по подсчетам скрупулезного Толика, сорок шесть сортов. Среди которых, сами понимаете, не было ни «Докторской», ни «Диетической».
К колбасе вскоре присоединились деревянные коробочки с сырами – их было штук десять, и от их названий шла кругом голова: «Камамбер», «Рокфор», «Флодессю»...
Рядом встали бутылки, запечатанные как «шампанское»*, несколько французских булок и шоколадок.
* Впоследствии это «шампанское» принесло Толику неприятности: он подарил его тестю, выдав за самое дорогое шампанское – будучи выставлено на стол во время юбилея, оно оказалось темным пивом, и тесть обиделся. Но кто же знал, что фольгой запечатывают еще и пиво?
Ну а дальше перед нами встали сплошные вопросы. Перед нами лежало несколько круглых штуковин, покрытых странным зеленоватым пушком. Мы вертели их и так и сяк, пытаясь определить природу их происхождения. Толик предложил не мудрствовать и поинтересоваться у портье, что это за хреновина. Вооружившись разговорником, мы отправились к нему.
Портье мирно жарил яичницу в подсобном помещении. Пока Толик тыкал ему в лицо неопознанный предмет, я тщательно выговаривал написанную в разговорнике фразу.
– Que ce tel? Что это такое?
– Киви, – мирно сказал он, ставя ударение на последнее «и».
Мы переглянулись.
– Что еще за «киви»?! – спросил Толик.
В моей голове что-то забрезжило:
– Знаешь чего, – неуверенно сказал я. – Помню со школы: в Австралии водится такая птица – «киви». Может, это ее яйца?
– Такие волосатые? – засомневался Толик.
Я нашел в разговорнике нужное слово и, ткнув в яичницу, спросил.
– Les oeufs? Яйца?
Портье словно подкосило. Он зашелся в диком хохоте, потом схватил у Толика киви и разрезал его на две половинки. Потом сунул нам по чайной ложке и знаками показал, как их есть.
Мы долго смаковали новый вкус, потом горячо поблагодарили портье, вытирающего слезы и тихо бормочущего: «Sur, russe!», и отправились к себе.
– Ничего особенного! – сказал Толик. – Помесь огурца с апельсином.
Но через пять минут мы вновь были у портье. Толик протянул ему, уже всхлипывающему, еще один круглый предмет.
– Нектарин! – простонал араб.
Уж не знаю как, но он сумел объяснить нам, что это помесь персика со сливой, специально сделанная, чтобы избавиться от аллергенной кожуры.
– Ну вообще, бля, с жиру бесятся! – оскорбился Толик.
В течение последующего часа мы знакомились с авокадо, папайей, манго и другими экзотическими дарами природы. Портье долго благодарил нас, составив по нашему разговорнику фразу, означающую, что он давно так не веселился. После чего, неожиданно посерьезнев, он включил видеомагнитофон, который немедленно стал показывать стрип-шоу и спросил на чистом русском языке:
– Хотим?
– Хотим, – сказал Толик.
– Но не можем, – добавил я.
– Black... is? – спросил зачем-то Толик.
Портье кивнул. Я потянул Толика за рукав, но он не унимался:
– А... испаньол?
Портье снова кивнул.
– Ну a... russian is?
Портье удивленно посмотрел на него и пожал плечами:
– No... Russe – no. Mais pourquoi? (Нет... Русских – нет. А зачем?)
– Хау матч? – спросил Толик.
Портье показал ему стофранковую бумажку.
– Не хотим, – отрезал Толик.
Мы пошли в номер. А когда пришли, я не удержался и спросил:
– А на хрена ты у него спрашивал про русских? Тебе что, их дома мало?
– А чтобы не вы...бывался! – победно сказал Толик, и мы стали укладываться в постель.
* * *Наши гастроли напоминали ускоренную съемку – события и впечатления сменяли друг друга с необыкновенной быстротой. Был тот достопамятный «слон», о котором я уже рассказывал. Кстати, после него Чуча вообще чуть не рехнулся: вместе с несколькими страдальцами его повели в туалет – в ближайшем кафе. Зашел он в него первым. И, судя по показаниям свидетелей, провел в нем не менее получаса. Не отвечая на стук и призывы товарищей.
Взломав дверь с помощью спасателей, коллеги нашли его сидящим перед унитазом в странной позе. Оказалось, что на сиденье была установлена система автозамены полиэтиленового стерильного чехла. Стоило нажать красную кнопочку справа – и из специального карманчика на стульчаке с тихим жужжанием выезжала прозрачная пленка. Чучу это совершенно заворожило – раз за разом он потрясенно нажимал на кнопочку. И когда в кассете закончилась пленка – чуть не случилась трагедия. В общем, хорошо, что его все-таки извлекли. После этого Леша подселил к нему в номер тубиста Кириллова.
Были выступления и концерты в десятках разных городов. Мы уже плохо ориентировались в пространстве и времени.
Когда наступило воскресенье и у нас выдался свободный день, за нами с Толиком на роскошном белом «форде» приехала Саня. Но ожидаемого фурора это не произвело – все слишком устали. Коллеги вяло припомнили «яблоко» и пошли уныло продавать водку и икру.
Мы прокатились в Рубе, купили там какую-то мелочь и окончательно убедились, что найти во Франции свечи для «Москвича» – абсолютно пустое дело.
