Замятин Евгений - Евгений Иванович Замятин
— Другие мои работы? Вот они: еще шесть книг прозы, шесть пьес для театра и шесть… ледоколов.
— Названия? Чего — книг или ледоколов? Давайте начнем с ледоколов. Ледоколы я строил во время войны, в Англии. Моя самая лучшая и самая любимая постройка — ледокол «Ленин», 1916–1917 годы, завод Армстронга. В те годы я и не подозревал, что строю корабль с таким громким именем: тогда ледокол назывался «Св. Александр Невский», и только после революции он раскаялся и переменил имя. Это один из самых больших наших ледоколов, он немногим меньше «Красина», но более усовершенствованной конструкции. Недавно разные немецкие, американские и чешские газеты преподнесли мне звание строителя «Красина». Это не совсем точно: на постройке «Красина» — он строился тоже в Англии одновременно с «Лениным» — я бывал только как консультант.
Неприятным последствием моего двухлетнего пребывания в Англии была повесть «Островитяне» — неприятным для англичан: они так обиделись на эту повесть, что в Англии оказалось невозможным ее перевести и издать. Другой мой роман — «Au bout du monde»[8] — напечатанный в России во время войны, показался обидным царской цензуре: журнал, напечатавший этот роман, был конфискован, и книга увидела свет только после революции. Как видите, профессия еретика — довольно трудная, особенно в наше время, когда требуется, чтобы еретик не только отрекся от своих заблуждений, но и немедленно доказал на деле их ошибочность. Представьте себе положение Галилея. которому пришлось бы на деле доказывать, что он ошибался, т. е. что Земля не вертится! Старик теперь был бы в довольно безвыходном положении.
— Нет, о своих пьесах я не забыл: просто в наш разговор вмешалось третье лицо — Галилей. Забыть о пьесах мне тем более трудно, что последние годы я вообще больше всего занимался театром. И затем, если вы хоть раз в жизни видели театральный зал. взволнованный вашей пьесой, — вы этого никогда не забудете. Особенно если дело происходит сейчас в России, где в театре не публика, а народ[9], перед которым только теперь открылись двери в театр и который воспринимает все особенно живо и свежо.
Из моих пьес две закончены только недавно, и до отъезда за границу я их не успел поставить, одна пьеса — в ссоре с цензурой, и три пьесы были поставлены в самых крупных театрах Москвы, Ленинграда и провинции. Комедии «Общество Почетных Звонарей» и «Блоха» вышли, по-моему, самыми удачными. «Звонари» — это сатира по адресу современного английского общества, и, как говорят, сатира очень злая. В первый раз эта пьеса показана выла на сцене бывшего петербургского Михайловского театра, но, кажется, лучше всего ее сыграли в Русском драматическом театре в Риге, где она шла несколько сезонов подряд. «Блоха» — пьеса в стиле русской народной комедии — или, если хотите, итальянской commedia dell’arte. Эта пьеса была поставлена в 1926 году Моск. Художественным театром и с тех пор идет там вот уже шестой сезон. Обе эти пьесы переведены сейчас на французский язык, и о постановке их у меня идут переговоры с парижскими театрами. Переводится на французский и одна из моих новых пьес — трехактный фарс из советской жизни Le délégue d'Afrique»[10].
— Какие сейчас наиболее влиятельные литературные группы в России? Смотря по тому, о каком влиянии говорить. Наибольшее влияние — иже власть — находится в руках группы так называемых «пролетарских писателей», проводящих официальную идеологию коммунистической партии и практически имеющих поэтому монопольное право литературной критики — оружие серьезное. Кроме военных талантов, некоторые из членов этой группы несомненно обладают и штатским, литературным талантом. Если хотите имена, я могу назвать вам драматурга Афиногенова, романистов Шолохова, Лаврухина, Фадеева. Но большинство членов этой группы работают еще по методам дореволюционного натурализма. В области, литературной формы гораздо дальше ушли вперед авторы из среды так называемых «попутчиков» — «les compagnons», и в литературном отношении, конечно, они оказывают влияние на своих пролетарских соседей. Среди «попутчиков» едва ли не самая интересная и живая группа это — Серапионовы братья» (Вс. Иванов, Федин, Тихонов, Каверин, Зощенко, Слонимский и др.). Мне приятно отметить здесь, что технике нашего ремесла почти все они учились у меня: в 1919–1922 годах при петербургском «Доме искусств» была литературная студия, где я читал курс лекций по технологии художественной прозы. В этой студии родились «Серапионовы братья», и я был их литературным акушером. Как видите, у меня есть еще одна профессия. Кроме «Серапионовых братьев», через мой кабинет в моей ленинградской квартире прошли и многие другие молодые писатели.
— Каково положение писателей сейчас в России? О, о них заботятся больше, чем в других странах: им больше платят, они получают очень хороший ration quotldlen de vivres et pour comble — ration quotldienne ide'ologique[11]. Здесь, в Европе, кажется, много писателей ayants mil fols[12]; у нас много антиподов: écrivains n’ayant nul doutes[13]. Это, вероятно, очень счастливое состояние.
— Sans blagues?[14] Но я говорю совершенно серьезно — по крайней мере, по отношению к большой группе писателей, полностью и искренно усвоивших официальную идеологию. Гораздо труднее положение «попутчиков> — писателей непартийных, в большинстве вышедших из интеллигентской среды. Многим из них сейчас приходится в корне менять себя, свою психологию, свои вкусы — как у нас говорят, «перестраиваться». Иные делают это очень легко. Но их не уважают даже те, кому они служат, за ними установилась презрительная кличка «приспособленцы». Другие стараются сделать это совершенно искренно, и для таких — это тяжелый, болезненный процесс, иногда кончающийся даже трагически. Известное самоубийство Маяковского — по
