Wow! Тараканы в голове - Владимир Алексеевич Колганов
По поводу отражения сложности ничего не понял. К тому же толком не расслышал, то ли «которое отражает», то ли «которая»… Я вообще плохо представляю, как пошлость может что-то отражать — это всё-таки не зеркало и не рано облысевшая голова озлобленного критика. По счастью, Быкову облысение пока что не грозит.
Однако прошу прощения, что отвлёкся на пустяки, в то время как Быков обсуждает такую важную тему, как «трагедия романа»:
«Но главная трагедия этого романа была, разумеется, в том, что демонология Булгакова стала почти что евангелием для средней интеллигенции 60-70-х годов».
Не смею присваивать себе звание интеллигента и всё же не пойму, на чём основаны такие выводы. Может быть, я использовал журнальный вариант романа в качестве иконы? Но даже если так, что тут трагического?
Далее Быков в своей лекции напоминает слушателям о стенах на лестнице в доме на Большой Садовой, покрытых памятными записями почитателей Булгакова, затем о ежегодных сборищах молодёжи в Вальпургиеву ночь на Воробьёвых горах, что уж совсем не укладывается в представление Быкова о популярности. Могу предположить, что лестница в его доме тоже использовалась за недостатком листа бумаги под рукой, но только уж писали на ней совсем не то, что он желал бы видеть, не исключаю и слово из трёх букв. Отсюда и столь пессимистические нотки, которые появились в этой лекции:
«Достаточно скоро разочарование в "Мастере" как в книге, как в учебнике жизни станет очень массовым. Мы начнём примерно понимать, что эта книга значит и для чего она написана. <…> Я думаю, что этот процесс, который растянется, ну, на ближайшие два-три года, точно так же как разочарование в другом русском мифе, именно в мифе о вертикале власти. Думаю, что эти вещи, как ни печально, совпадут. Но ничего не поделаешь. Ради такого дела я даже готов пожертвовать даже "Мастером и Маргаритой"».
Ну вот и дождались! Дважды использованное слово «даже» ничуть не оправдывает Быкова: «закатный роман» всё равно намерен принести в жертву. Нет бы своего «барашка» предложить! Так нет, Быков предпочёл для «благородного» дела использовать роман Булгакова, ну а свои опусы приберечь на тот случай, если «Мастер и Маргарита» так и не сгорит.
И вот, наконец, Быков доходит до главного обвинения в адрес автора романа:
«"Мастер и Маргарита" — хороший советский роман. Он должен был появиться в печати. И появился в печати сначала без "Бала сатаны", потом в 1973 году с "Балом сатаны" спокойно это прошло все виды цензуры. Потому что зерно, сущность этого романа идеально соответствует советской власти».
Вот ведь, оказывается, как! Странно, что роман опубликовали только в 1966 году. Если он такой «советский», прошёл бы на ура и в 1945-м!
Теперь напомню, что писал Быков о «закатном» романе за несколько лет до этого, в книге о Борисе Пастернаке:
«"Мастер и Маргарита" в некоторых своих частностях есть предельное выражение подлинной идеологии сталинизма; не советского, разумеется, не того, который с флагами и лозунгами о пятилетке в четыре года, а настоящего, подземного, оккультного, верховный жрец которого не разговаривал сам с собой на языке советской пропаганды. Именно в образе всемогущего темного мага Сталин и предпочитал являться потрясенной интеллигенции».
Видимо, многочисленные Эго между собой не договорились: одно твердит — «советский», а другое ему чуть ли не с пеной у рта возражает — «сталинский». Да после разоблачения культа личности такой роман вообще не должны были публиковать. Эй, договоритесь же, наконец, между собой! Но это ещё не всё — есть и третье Эго, имеющее собственное мнение на этот счёт.
В книге Дмитрия Львовича о Булате Окуджаве есть такие строки, посвящённые советской литературе 70-х годов:
«Советская литература не то чтобы лгала тотально, но в воздухе каждого разрешенного советского текста, во внутреннем пространстве даже самой правдивой книги вроде "Жизни и судьбы" Гроссмана присутствовала толика формалина. Она могла быть минимальной, почти неразличимой — но была, как в каждом советском человеке, родившемся и выросшем тут, сидела неискоренимая, непобедимая никакой эмиграцией советчина. Вот почему таким шоком для читателя шестидесятых стал булгаковский "Мастер", написанный без этой оглядки».
С этой «оглядкой» Быков то ли перемудрил, то ли недоглядел, но, если слегка напрячь извилины, нетрудно догадаться, что он имел в виду. Тут уж определения «советский», «сталинский» будут явно ни к селу, ни к городу. Жаль только, что автор не наклеил на роман очередной ярлык — без этого как-то неуютно, непривычно. Но есть надежда, что в следующей своей книге он исправится.
Однако вернёмся к лекции о Булгакове и к отношению советской власти к творчеству писателя. Что-то партийные деятели тогда не доглядели — «белогвардейскую» пьесу «Дни Турбиных» к постановке разрешили, несмотря на возражения трудящихся, но почему-то не захотели опубликовать идеологически выдержанный роман. Ну как можно запрещать книгу, которая являлась «краеугольным камнем в том здании тотального оправдания зла, которое выстраивала советская литература» — это если верить Быкову? Впрочем, по поводу колоссального успеха пьесы о Турбиных Дмитрий Львович имеет своё собственное мнение:
«Пьеса эта была доступна немногим счастливым, она была разрешена в единственном числе, известность её была очень клановой и элитарной, большинство о ней попросту не знало».
Восемьсот представлений на сцене Художественного театра ещё при жизни Михаила Булгакова, множество критических статей в газетах, постановление рабкоров Хамовнического района по поводу «вылазки классового врага» — и после этого Быков смеет утверждать, что известность пьесы была клановой! Это что же так застило ему глаза? Тут, в сущности, нечего гадать — это ни что иное, как элементарнейшая зависть. Даже потрёпанное идеологическое покрывало, с помощью которого Быков пытается скрыть достоинства «закатного романа», не может спрятать истинной причины.
Ещё одно объяснение выпадам против Булгакова находим в попытке Дмитрия Львовича провозгласить себя первооткрывателем:
«Вот этим открытием я, пожалуй, горжусь. Слово "мастер" не появлялось в прозе и драматургии Булгакова нигде и никогда (!) до романа "Мастер и Маргарита". Появилось оно, правда, единственный раз в "Театральном романе". <…> Слово "мастер" появилось в черновиках романа после 34-го года, после того как стало известно, что главным положительным термином, главной восторженной оценкой в устах Сталина является именно "мастер"».
Ну что ж, попробуем проанализировать эти аргументы — а вдруг найдётся в них рациональное зерно? Однако сначала обратим внимание на характерную оговорку: сначала Быков говорит «нигде и никогда», и тут же признаётся, что не так, что было всё-таки когда-то. Но было, как указывает Быков, единственный раз в одном романе.
На самом
