Остап Вишня - Божеское (сборник)
Так вы ж, православные, не подгадьте!..
Храмовать так храмовать...
"До положения":
Чтобы знал бог, чтобы знали все святые, какие мы верные...
Поддержите веру православную на все сто процентов, а то хиреет она, сердешная.
Пейте так, чтобы сразу видно было, что вы веры святой не забыли...
Вот только то плохо, что долго в церквах в такие дни службу справляют.. Если бы побыстрее. А то трудно выдержать.
Оно, положим, можно и до службы клюкнуть -- так боязно: может неприятность произойти... Захочется, к примеру, подтянуть "Иже херувимы", а оно как начнет запевать:
И-и-и...
И-и-и...
И-и-и...
Пока до того "же" дойдет, можно забыть, о чем речь, и такое понести:
И хлеб печи,
И телят пасти,
Когда же мне, господи,
Василя найти.
Неудобно...
Вот одно только это и неудобство храмовых праздников...
А так -- время подходящее, чтобы и икалось, и пелось, и чтобы из носа кровь капала...
Подходящая, одним словом, пора -- "пострадать за веру православную"...
Валяйте!
1926 ______________________________________________________________________
Как меня печать подвела
(Факт)
Сегодня наш день. Хоть один день в году, а все же наш. Целиком наш, со всем гамузом, со всеми потрохами. Сегодня можно о себе... О своих делах, о печати; что бы вы там ни говорили, а мы все-таки печать!..
Так, значит, о себе...
Сегодня, как на духу, расскажу вам, как меня подвела печать, то есть, печатное слово, как оно, это слово, положило меня на обе лопатки, как я вытаращил глаза, долго хлопал ресницами, а потом плюнул и выругался...
Так вот, слушайте. Имейте в виду, что это только сегодня и больше никогда никому я этого не расскажу. Ни за что на свете.
То, что когда-то случилось со мной в поезде, когда я в купе разговорился о литературе с каким-то незнакомым мне инженером, и тот инженер, перебирая украинских литераторов, меня персонально (не зная, что это я перед ним) так крыл, так крыл, что я и ерзал, и вертелся, и окно открывал (да еще поддакивал, так как считал неудобным самого себя защищать), -- все это по сравнению с тем, как меня подвела моя книжка совсем недавненько, -- мелочь...
Есть у меня одна юмореска: "Охрана здоровья народного". Вошла она в сборник моих "Сельских усмешек". Высмеиваю я там сельских "наркомздравов", баб-шептух, а высмеивая, даю образцы их "лекарств", их молитв разных от сглаза, от бешенства и от всего такого прочего...
Написал я ту усмешку когда-то и подумал:
"О! Добью я все же эти предрассудки! Пропали теперь бабки Палажки, потому как высмеял я их круто..."
И что бы вы думали?..
Недавно получил я письмо от одного библиотекаря из одного небольшого украинского города.
И пишет он мне о таком происшествии.
Приходит к нему в библиотеку старенькая бабуся и говорит:
-- Дайте мне книжечку Остапа Вишни, ту, что там про баб-шептух написано.
"Удивился я, -- пишет мне библиотекарь, -- что такая древняя старушка и интересуется новой литературой...
-- Зачем вам книжечка, бабуся?
-- Перечитать хочу.
-- Откуда вы знаете, что есть такой писатель и что у него есть такая книжка?
-- Знаю, Дочка моя работает на кирпичном заводе, так она брала у вас ту книжечку и читала дома вслух...
-- Так что, вам так понравилось, что еще раз перечитать хотите?
-- Э, нет! Не то, чтобы она мне понравилась, а там такие хорошие молитвы понаписаны от болезней разных. Как брала дочка книжку, так у меня как раз бешиха была... А там молитва от бешихи такая хорошая! Как помолилась я тогда по той книжечке, сразу отпустило меня! А теперь меня колики донимают, да такие, что ни чихнуть, ни дыхнуть. Так там, говорят, и от коликов есть молитва, дайте, пожалуйста!" . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Ну?!
Как вам это нравится?!
Убил, называется, бабку Палажку! Высмеял! . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Я люблю печать!
Но на этот раз я плюнул и выругался!
Ну разве можно вот так подводить?
1927 ______________________________________________________________________
Обновляются ли?
Часто спрашивают:
-- Правда ли, что иконы обновляются и чудеса разные творят?
А как же! Конечно, правда! Обновляются. И очень даже часто обновляются. Целые церкви обновляются, не то что иконы...
Так вот -- стоит-стоит себе церквушечка -- и ничего, а потом вдруг как сверкнет-блеснет! -- и прямо так и ослепит.
А как же это получается?
Ангел обновляет.
Чаще всего ночью это бывает.
Вот так -- висит себе икона, ангел потихонечку подходит, берет тряпочку, немножечко мела или тертого кирпича и обновляет...
К утру икона -- как новенькая.
Только ангелы-то сами теперь уж не такие, как раньше были. Раньше бывали они молодые, белые, а нынче постарели, бороды у них повыросли. Ангелы теперь либо ктиторами церковными служат, либо попами.
Так что все правда.
И чудеса такие бывают. Бывают, бывают, и не какие-нибудь, а настоящие!
Сам видел одно такое чудо, великое чудо!
Обновилась у одного человека икона.
Не было раньше в его закромах ни крошки.
А вот после "обновления" так и начало зерно в его амбар ломиться, так и полетели к нему паляницы и деньги, что уж и не вмещаются нигде, пришлось батюшке половину отдать!
Разбогатели оба: и батюшка и тот человек...
Разве ж это не чудо? . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Так что все это -- истинная правда.
1923 ______________________________________________________________________
Джунгли
Расскажу я вам, товарищи, сон.
А может, и не сон это, да только очень мне хочется, чтобы сон это был. Ну, в общем, пускай будет: снилось мне...
Снилось мне, будто на Харьковщине, верстах в семи от сельского центра, в двадцати -- от районного, верст за сто от окружного центра, среди степи, в ложбинке хуторок притулился -- дворов этак на тридцать.
В степи вьюжно, в степи буран, а в хуторе заметы, в хуторе тоскливо воют собаки и гудит в дымоходе-болдыре нечистая сила.
Проехав верст тридцать, весь в снегу, вымерзлый, с сосульками в носу, с задубелыми от холода пальцами, я как бы всовываюсь в хату к постояльцу того хутора, пятидесятилетнему гражданину УССР, что вместе с вами и со мною переживает тринадцатый год нашей революции социалистической.
Хата. Потом хатка деревянной перегородкой разгорожена на две хатенки.
-- Здравствуйте!
-- Здравствуйте!
-- Ну и метет!
-- Да уж метет!
Разматываюсь и вижу: из второй хатенки в дверном проеме выглядывают десять детских головенок. Я даже разматываться перестал.
-- Что это такое? -- спрашиваю.
-- Это наши дети.
-- Сколько же вам, -- спрашиваю хозяина, -- лет?
-- Пятьдесят восемь.
-- А вам, тетка?
-- Не знаю: то ли сорок, то ли пятьдесят.
У тетки под грудью гражданин месяцев так с пять или шесть.
Сосет что полагается и причмокивает...
Пятидесятивосьмилетний гражданин говорит:
-- Это Алешка, меньшой наш... Шестой ему месяц пошел. А двух дочек уже замуж отдал.
-- Не двух, а трех, -- поправляет тетка.
-- Разве три их?
-- Знамо, три.
-- Скажи на милость, а мне все сдается, что две.
-- Трех выдали, две остались, да такие, что аж плачут -- замуж!
А это все малышня. Вон Ульяна, то Дунька, а там Петро, Роман, Михайло, Митрофан, а это вот Ванька, за ним -- Наталка, а то Галя... А это Алешка.
У Алешки выскользнуло изо рта это самое, и он громко заплакал.
-- Цыть, Алешка, цыть! Да цыть же, говорю! Помер бы ты, что ли!
В болдыре гудит и высвистывает нечистая сила. Десятеро детей кашляют. Кашляют надрывно, взахлеб. Кашляют без передышки.
И в пароксизме кашля надрывного срывается с лежанки босой Ванька (а может, то Михайло, Митрофан, Наталка или Галя) и бежит во двор "до ветра".
-- Да вы что? Так же погибнут дети! Босиком в такую лютую завирюху во двор?!
Мать:
-- Да разве ж то во двор? Оно же только за порог, и назад.
Отец:
-- Да леший их не возьмет! Перекашляются! Соседи и то диву даются: да что за дети, говорят, у Митрофана: и не умирают тебе и не болеют тебе...
-- А в школу ходят?
-- Не! Нема у нас школы.
-- И все неграмотны?
-- Все!
Меня начинает душить кашель.
И тогда под аккомпанемент раздирающего десять глоток кашля мы начинаем разговаривать.
Про все говорили. И про село и про город...
-- Газеты читаете? (Отец умеет читать, когда-то отбывал службу в войске.)
-- Не.
-- А я привез.
Мать:
-- Петр! Смотри, газетка! Вот накуришься!
Отец:
-- Курят уже, сукины сыны!
Рассказываю о городе. Рассказываю обо всем, что в городе.
Мать:
-- А скажите: и фасоля у вас на фунты? И горох?
-- И горох у нас, -- говорю, -- на фунты и фасоль на фунты.
-- О господи! Да разве ж фунтами насытишься?
Тогда мне рассказывают о самом наболевшем: о хлебе.
-- Ежели бы не отбирали!
-- А зачем он вам, коль излишек имеется?
-- А так...
-- Да и не отбирают же, а покупают.
-- Так-то так, да вот...
Укладываемся спать.
Мать:
-- Я б это вас и молочком попотчевала, да высосал клятый теленок. Как на грех и сегодня чисто все высосал и давеча...