Борис Леонтьев - Триумф великого комбинатора
– Сколько же ты, пес смердячий, от этих врагов народа получил?
– Я не знал, что они враги!
– Сколько?
– Триста... нет... четыреста, – оговорился портье, – и Хуликин пять сотен.
– Напарник?
– Он.
– Мурчи дальше.
– Позавчера он с девицей приходил...
– Это который? Этот? – Зотов указал на фотокарточку.
– Этот.
– Что за баба? Приметы.
– Вроде блондинка.
Зотов крепко сжал губы: он думал.
– Ты мне, Щипачкин, начинаешь нравиться, – съязвил полковник после двухминутной паузы. – Поэтому расстреливать я тебя сразу не буду. Все расакажешь и с чистой совестью в Магадан поедешь!
– По-моему, она в банке работает, – обрадовался Щипачкин.
– В банке? Почему в банке?
– Говорили... Она особенно. Про банки...
– Ладно. Норкин! Норкин, мать твою!.. Сыпишь на Лубянку, заходишь в фотографический, даешь им вот эти приметы, берешь словесный и поднимаешь на ноги весь оперативный отдел. Даю два часа. Сверим время... Вот так... В Москве банков не так много – прочешете все! Искать эту белобрысую кралю. Все понял?
– Так точно! Разрешите выполнять?
– Пошел!
Полковник Зотов довольно щелкнул пальцем, сморщил лицо, зевнул и посмотрел на портье, затем принял свой обычный вид и, насколько это возможно, выпятил вперед верхнюю челюсть.
– Капай дальше.
– Приходили поздно, уходили рано... что еще? А вот! Как-то этот... красномордый пропал.
– Так. Где они жрали?
– Не могу знать... Как приехали, слышал, говорили, что на Арбат пойдут.
– Думаешь так или считаешь?
– Считаю, что так, товарищ полковник.
– Ладно, изыди! Подождем второго... Ситуация, таким образом, меняется. Нужна баба! Ты все понял, капитан?
– Так точно, понял! – внятно сказал Ишаченко.
– Через бабу выходим на него. – Полковник с радостью похлопал Ишаченко по спине. – Ничего, капитан, найдем! Там где замешана баба – все просто. Из практики знаю!.. Вот что, на Арбате ведь – "Прага". Слетай-ка ты туда. Допросишь всех. Понял? Может, он там сейчас с этой белобрысой шницеля хавает. Все понял? Давай!
Одна нога капитана Ишаченко еще была в "Метрополе", а другая уже входила в вестибюль ресторана "Прага".
– Он здесь был? – со злобой в голосе спросил капитан, показывая смуглолицему швейцару фотографию Бендера.
Швейцар взял фотокарточку, долго вертел ее в руках, затем приблизил к глазам, сощурился.
– Кхе-кхе-кхе!.. Бес его знает.
– За беса ответишь. Позже.
– Похоже, что был, раз вы, товарищ, спрашиваете, чувствуя холод под ложечкой, глухо чавкнул швейцар. – Трудно вспомнить, сами понимаете, народу через меня тьма проходит. Спросите, товарищ, у метрдотеля.
– Никуда не уходить.
– Слушаюсь.
– Я тобой, пес смердячий, позже займусь! – пообещал Ишаченко и шмыгнул в зал.
Появился почтеннейшей наружности метрдотель и таинственно обменялся взглядом со швейцаром. Капитан заметил.
– Вы мне тут зенками не разгуливайте!
И Альберт Карлович свинтил обоим таких два кукиша с большими грязными ногтями, что швейцара хватила кондрашка, а метрдотель от страха дрогнул всем телом и попятился назад.
– Куда? Нет, не уйдешь.
– Чего товарищ капитан прикажет? – заискивающе спросил метрдотель.
Капитан показал фотографию.
– Он здесь был?
– Кхм... по-моему, да.
– Один?
– По-моему, один.
– По-твоему, или один?
– Точно, намедни был-с. Трое. Весьма интеллигентные товарищи.
– Ты что? – Хочешь срок схлопотать?
– Не желаете ли отобедать?
– Ладно, накрывай. И чтоб быстро там у меня.
Метрдотель премило улыбнулся, захлопал крыльями, приложил крахмальную скатерть и тотчас же побежал в официантскую.
В мгновеньи ока, нет, еще быстрее, на столик Ишаченко были поданы яйца-кокотт с шампиньоновым пюре в чашечках, дрозды с трюфелями, стерлядь в золоченой кастрюльке, супник с зелеными щами и пузатый графин водки.
После того, как капитан выпил пять стопок и съел две тарелки щей к его столику подошел высокий официант с томным выражением лица и наколкой в виде знака доллара на руке.
– Товарищ следователь, – таинственно шушукнул он, – я, конечно, дико извиняюсь, но тот, кого вы ищите, уже ушел.
– Как ушел?
– С дамой.
– Когда ушел?
– Полчаса...
– Ах вы вражины! В жмурки со мной играть?!
– Куда ушел?
– В дверь.
В сердце капитана начала вариться каша ненависти.
– Ну, я еще вами займусь! – сказал чекист до чрезвычайности раскипятившимся голосом. – Я вам еще так втемяшу, что смерти желать будете! Вы у меня еще взбледнете! В муку сотру!
Дело шло к полудню.
Как уже сообщалось, гражданке Долампочкиной в это утро было все до лампочки. Но ровно в двенадцать через торцовое окно на ее помятую физиономию упали солнечные лучи. Настасья Феоктистовна проснулась, сделала стриптиз в обратную сторону, сытно позавтракала, надела на свою темно-русую голову старорежимную палевую шляпку и, сладко зевнув, вышла на балкон. Шляпка на мадам была легкая, точно пирожное, и ее чуть не сдуло ветром. Мадам поспешила ее придержать и машинально взглянула вниз. В палисаднике с сиренью, набухшей, как разваренный рис, на широкой, окрашенной охрой скамье сидели двое: блондинка в розовом платье, которое мило рисовалось на ее стройной фигуре, и молодой человек с внешностью белогвардейского офицера. – ...судьба никогда не благоприятствует с полной искренностью, Элен. Положение хуже губернаторского. Повторяю: тебе оставаться в Москве слишком опасно.
– Опасно?
– Интуиция мне подсказывает: тебя ищут. Нас видели в "Метрополе"... И дернул меня черт тебя затащить...
– Я могу уехать к тетке в Мытищи.
– Ты уже решила?
– Что?
– Ты едешь со мной?
– Мы что, уже сейчас отправляемся в Париж?
– Не сейчас. Мне нужен еще месяц.
– Остап, ты уверен, что меня ищут?
– Можешь позвонить в банк, если сомневаешься.
– Вот адрес. – Элен протянула Остапу листок из записной книжки. – Я ждать тебя буду.
Остап спрятал листок в карман.
– Найму таксомотор.
Он выбежал на перекресток и через десять минут вернулся на черной легковушке с шашечками на боку.
– Останови машину за несколько километров от дома. Я договорился.
– Ты меня не бросишь? – Что ты, глупенькая! Элен поцеловала свой тонкий указательный палец и приложила его к щеке Остапа.
– Где же тебя искать?
– Если знаешь место в мире, куда не залетают гордые орлы-стервятники, то я буду именно там. Шучу...
– Ты будешь всегда жить в самых светлых уголках моей памяти!
Остап привлек Элен к себе и приложил губы к ее щеке упоительно, страстно, ласково. Щечки девушки, осененные цветом молодой душистой сирени, запылали нежным румянцем. Остап провел рукой по ее мягким белокурым волосам... и тут их губы сблизились и слились в беззвучный прощальный поцелуй.
Таксомотор с хрустальными фонарями принял девушку в свое коленкоровое лоно, взвыл, прыгнул вперед, его заволокло пылью, он медленно поплыл к перекрестку. Остап бросил на машину прощальный взгляд. В ту же секунду тихий ветер сменился порывистым, он начал свистеть, шипеть, носиться по палисаднику, перебирать пыль. Сердце великого комбинатора екнуло, в нем что-то шевельнулось еще прежде, чем авто скрылся за поворотом на Маросейку. Остап сел на скамью и только через минуту понял, что рядом с ним сидит молодцеватый мужчина, из числа тех, которых обычно называют идиотами.
– Гражданин Бендер? – голос идиота заплетался, изо рта несло зелеными щами.
– Допустим, что Бендер.
Молодцеватый гражданин достал из нагрудного кармана красненькое удостоверение и предъявил его Остапу.
– Немешаевское политуправление, капитан Ишаченко. Ну что, добегался? Ах, как ты страдательно спел песню прощания этой белобрысой крале! – Ишаченко ехидно засмеялся. – Как ты с ней валандался! А номер-то вот он! Вот мы ее с тетей в сраных Мытищах и повяжем. То же мне, комбинатор! У абажура я и моя дура... Да, не сложилось у тебя в жизни, не сложилось.
Остап слушал капитана со значительной миной, затем вздернул голову, надвинул кепку на лоб, на минуту поднял глаза и, с угрозой в голосе, просипел:
– А-а! Новая полиция-милиция! Ну иди сюда, родной! Придурок из столицы пролетариев умственного труда.
И не успел капитан сказать: "Смотрите, как эта босота в корень охренела!", как получил мощный удар поддых и порцию многозначительных слов:
– Дыши глубже, капитан, ты взволнован! Твоя речь еще будет впереди!
– Сволочь!
– Не пытайся меня оскорбить. Меня оскорбляли высококвалифицированные специалисты!
– Чего, чего?
– Тебе не кажется, дядя, что твое лицо отмечено печатью смерти?
– Соблюдайте закон, гражданин Бендер. Вы арестованы!
– О, этим немало сказано! Но больше звона, чем смысла. Необходимость, товарищ чекист, ломает законы.
– Чего, чего?
– Пойдем, я тебе все объясню без гнева и пристрастия!
После нескольких, не заслуживающих особого внимания процедур и ненавистного хрипа: "Далеко не уйдешь, тебя падла вся...", товарищ капитан отключился.
