Александр Белокопытов - Рассказы о литературном институте
Да и кому сейчас нужна эта фантастика? Уж на что Стругацкие со своими улитками знаменитые были, а где они сейчас? В одном месте... Никому не нужны. Потому что сейчас в жизни столько фантастики натуральной, что ничего фантастичней уже и придумать нельзя! Куда им еще с фантастикой? Тут и без фантастики голова идет кругом и сердцу никакого отдыха.
ЕРЕМИЧЕВ
Кто знал - тот помнит
Неожиданно Еремичев позвонил. Учились когда-то вместе. Жили бок о бок. "Нас много было на челне..." Куда ни ткни - писатель, другой - еще хлеще! Теперь не знаю, к счастью или к несчастью нас всех свела тогда судьба воедино, дело прошлое... Но от стихов и прозы, бывало, содрогалось бедное общежитие. Потому что бросались в литературу очертя голову, как Матросовы. Тайну писательского ремесла пытались постичь одним махом. А как ее постичь? Когда ее постичь - невозможно. Тут уж, как кому Господь Бог отмерит. А уж какие умные разговоры при этом вели - с ума сойти! Вечером начинали - утром заканчивали. И - водочка, все ведь водочка! Без нее - никуда. Иных уж нет, как говорится, а те далече.
Долго не давал знать о себе Еремичев, наконец объявился. Голос глухой, сдавленный, как из-под земли. Просит денег, двести рублей.
Говорю, что нету, Николай, денег, позади праздники январские, - все просадил. Действительно - нету. А он не отступает, наседает: если не дам под поезд бросится! И по голосу слышу, что совершенно искренне заявляет, конкретно. Что же делать? Ведь возьмет, дурак, бросится!
Иду на поклон к соседям... А я уже за праздники им задолжал, назанимался под завязку. Ладно, вымолил кое-как, дали денег.
Поехал на встречу и не узнал Еремичева - тень осталась от человека! Худ, изможден до крайности, хуже концлагеря. В глазах - блеск не блеск, лихорадка пляшет, и - тоска, все - от нездоровья. Рука - слабая, бесчувственная, зубов нет.
- Болен, что ли, Николай? - спрашиваю.
- Да нет, не болен, та-а-к... - вяло отмахивается.
Лицо - темное от копоти, от сажи печной, руки - черные, живет где-то в деревне под Тверью, в избе-завалюхе, отапливается печкой. Вот куда судьба затолкала! На плечах - одеревенелый кожан, может, еще с гражданской войны, не гнется от времени. Грустное, неприятное зрелище!
А ведь когда-то гоголем ходил... И голос его - энергичный с похмелья был на всех этажах с раннего утра хорошо-о слышан. И как песни казачьи пел! Широко, разудало, с подсвистом, с притопом, как подобает...
Отдал я ему деньги. Сказал, что на Дон поедет, под станицу Вешенскую, - он оттуда родом, - к сестре, там отдохнет. А в апреле вернется - отдаст. Я махнул рукой: не надо возвращать. Сам подумал: "Нет, не отдыхать ты, Коля, поехал, а - умирать". Вот она какая штука - жизнь человеческая. Грустно и страшно.
ТОВАРИЩЕСТВО ЗАЕЛО
В последнее время меня сильно тема товарищества занимает неподдельного, бескорыстного, искреннего. Как так? Раньше - или это только казалось? - друзей у меня было много, и дружба была такая, что за друга в огонь и в воду, и жизнь положить не жалко было. Все - на бочку! А потом я вдруг обнаружил, что друзей у меня осталось совсем мало, отдалились друзья... А в тех, которые остались, тоже той искренности и доверительности не сохранилось. Почему? Грустно все это осознавать...
Надо на тему товарищества рассказ написать... Очень злободневная тема! Жили-были, допустим, два друга-приятеля, можно сказать, не разлей вода... И дневали, и ночевали вместе, из одного казанка плов ели, ничего им не жалко друг для друга было... Потом разъехались по разным городам... Так жизнь распорядилась. Первое время после общежития еще и в гости наезжали, и перезванивались часто, поддерживали друг друга и все у них как прежде было. А потом вдруг один товарищ перестал к другому в гости заезжать и звонить, спрашивать о житье-бытье и поддерживать... Стал редко звонить - раз в полгода - и все время навеселе. А потом - и совсем перестал. Нужда отпала.
Вот так я сижу и рассуждаю, думаю о своем дружке закадычном... "Ты гляди - не звонит! Год уже не звонит. А коли так, и я звонить не буду!" А то что он не болен, не помер - прости Господи! - я от других знакомых слышу. Им-то он звонит! И встречается с ними... А они мне потом передают. Рассказывают, что - нет, не помер, а наоборот - жив, и в деньгах приподнялся, и квартиру себе купил, и машину, все у него - как надо. Но мне-то - не звонит! А я когда-то первым его дружком был, пять лет мы с ним плечо о плечо терлись, мытарства терпели...
Так что же случилось? Что такого умного и хитрого произошло, что надобность и нужда общатьcя отпала? Долго я над этим сидел, думал, ломал голову, пока очевидного не понял. В какой-то момент вдруг осенило: да все очень просто! Товарищество сошло на нет. А значит - это и не товарищество было вовсе, а была лишь игра в дружки, в жмурки, в притворки, и грош всему цена была. Заело его мое товарищество. А раз так - и переживать нечего. Вольному - воля, спасенному - рай.
ВОЛОДЯ ПРЕСТОЛОВ
Володя Престолов приехал из Минска, книгу свою издал, детектив... Смотрю на обложку - точно он, Владимир Престолов! А роман "Рекрут" называется.
- Ух, ты, - говорю, - здорово! Ну, подпиши теперь, подари.
А он не хочет.
- Да ты понимаешь, Саня, - говорит, - она же у меня одна только. Если я тебе подарю, тогда мне и самому не останется...
- А где же другие?
- Так все расхватали! Мне и самому - не осталось. Так что, извини, не могу пока подарить.
- Ладно, - говорю, - раз других больше нет, тогда следующую книгу - в двух экземплярах подаришь, понял! - я на него не в обиде. А если и в обиде, то немного совсем.
- Понял, - смеется, - обязательно, - и по плечу меня хлоп!
Конечно, мы - свои ребята, разберемся. Потом помолчал и говорит: Слушай, я тут решил себе псевдоним взять... Спасопрестолов. Ничего?
Я даже присел от удивления... У него Престолов-то и так уже псевдоним! А тут еще - Спасопрестолов! Говорю:
- Ничего. Только не слишком ли жирно? Moжет, что полегче?...
- Ладно, - вздохнул он, - я тогда Престоловым останусь.
И - правильно. Надо в жизни поаккуратней быть, а уж с фамилиями особенно. А еще лучше - всегда своей обходиться, родной. И ничего придумывать не надо. Мы же не китайцы какие-нибудь, нам мистификации разводить ни к чему. Мы - русские люди, и этим - живы.
А Старика я люблю. Он на самом-то деле никакой не Престолов, а самый настоящий Старик. Он мне - друг, товарищ и брат. Только нафантазирует иногда что-нибудь совсем невообразимое: хоть стой, хоть падай. Пусть бы, "Стариком" подписывался и все. У него оно, это второе имя, и не обидное совсем, а наоборот - почетное и мудрое. Надо ему подсказать, чтоб он не мучился с псевдонимом.
СИСТЕМА "БУТЕРБРОД"
Я про Вячеслава Ананьева, когда еще студентом не был - уже слыхал... Ходило о нем легенд множество и анекдотов... Ну, анекдоты - тоже хорошо. Народный юмор - подпитка здоровья. Пересказывать я их не буду, все они уже водорослями обросли, бородой... А борода за прошлый век зацепилась. Там, в прошлом веке, и осталась.
Когда я стал своим человеком в Литинституте - поступил наконец-то, то с ним лично познакомился и даже в друзьях у него ходил... Он к тому времени тоже уже студентом стал, прорвался кое-как... Ну, Литинститут - это не пивбар, двери просто так не снесешь вместе с народом. А в пивбар тогда прорываться надо было с боем...
Так я и ходил у него в друзьях, дружбой гордился, радовался, что с таким человеком познакомиться довелось. Пока он однажды... рыбой меня не обозвал. "Ну ты, - говорит, - рыба, чо смотришь?" А я его тогда цаплей обозвал. У него ноги - длинные, голенастые. "Ты, цапля, - сказал, - иди, лягушек ешь!".
Так мы с ним и разошлись, как в море корабли.
А потом опять сошлись, лет через пять... Вышел я как-то на Пушкинскую площадь, на людей посмотреть, что-то заскучал сильно по людям... Гляжу, посреди народа, кто-то ходит, рекламу на себе таскает... Мужик долговязый, худой, лицо - черное, наверное, чаю много пьет, чефирит. Я поближе-то подошел... Однако, брат мой, Ананьев? И - точно! Мужик этот Ананьевым оказался! Подошел я, разговорились... Он - обрадовался и я тоже. Кто старое помянет, тому глаз вон.
Я говорю:
- Что это ты здесь делаешь? Рекламу какую-то на себе таскаешь...
А он - по секрету:
- Я, - говорит, - сейчас - система "бутерброд", "гамбургером" работаю... Что надо - организую, что не надо - ликвидирую... Хоть - то, хоть - это, можно и жизни самой ликвидацию устроить...
А я испугался: вдруг он в криминале участвует?
- Может, уж жизнь-то, - говорю, - не надо?.. Жизнь-то человеку одна дадена...
- Ладно, - говорит, - жизнь не будем ликвидировать.
Я тогда успокоился.
- Что ж ты, - спрашиваю, - не тем, чем нужно, занимаешься? Ты же поэт. Издавал бы книги... А то раньше знаменитым был, а сейчаc про тебя, может, уже и забыли.
А он сразу ожил, как от спячки проснулся.
- А я написал книгу! Теперь издать надо, сейчас спонсора ищу... Я одного спонсора нашел, он сказал, что даст деньги, а сам - потерялся... Весь спонсор вышел. А ты не хочешь моим спонсором стать? Мы же с тобой друзья.
