Наследие Евы (СИ) - Рицнер Алекс "Ritsner"

«Тим, заразная ты плакса…»

Стах усмехается.

— Ты ко мне?..

— А к кому?

— Нет… в смысле… в гости?

— Если пустишь.

Тим пускает. Неуверенно и не зная, куда поместить себя в собственном доме. Может, только поэтому он не ждет, а уходит в кухню. Стах сам запирает за собой.

Он раздевается — и, помявшись в коридоре в гордом одиночестве, решает — к Тиму в комнату. Потому что там в сто тысяч раз уютней, чем на кухне с больнично-зеленым гарнитуром.

С письменного стола на Стаха смотрит роза: она переехала. Тим ее забрал. Стах улыбается ей — и просто улыбается, без сожаления, без мысли. Он садится рядом с кроватью. Кладет руку, как Тим удерживал вчера. Без него — не то…

III

Тим потерял своего гостя — и зовет из коридора. Стах садится к кровати спиной. Он не хочет откликаться. Он, вообще, кажется, ничего не хочет. Знает, что ворвался без спроса, и ждет, пожурят или выгонят. Тим находит его — и тянет уголок губ, как будто можно — вот так. К нему. Опускается рядом, спрашивает шепотом:

— Ты чего тут?..

— Эмигрировал, — усмехается. Зачем-то уточняет, почти виновато: — Не с той целью, с какой бы тебе хотелось. Эдна́ вон меня опять осуждает…

Тим прячется за черными ресницами. Стах, наверное, пытается ему сказать… после всего вчерашнего, что сейчас он нуждается в друге. Именно в друге, а не в парне, которому он…

Это действительно странно звучит? Стах нравится парню.

Когда не Тиму. А вот так…

Сразу становится каким-то диким…

А если Тиму?..

Стах поднимает на него взгляд и все-таки старается закончить мысль:

— Я не притворяюсь тебе другом. И еще ты, наверное, единственный мой друг, так что… Это было по-дурацки вчера… В смысле — обидно. Я бы хотел, чтобы ты… не знаю, — усмехается. — Я просто хотел сегодня прийти. С утра.

Он чувствует себя жалким и навязавшимся. И с опозданием вспоминает, что, может, Тиму опять больно, а он опять дурак.

Тим молчит. Стах перестает искать в нем одобрение или хотя бы понимание. Но пытается дать ему что-нибудь взамен на его признания:

— Знаешь, что смешно? До сих пор надеюсь, может, я все напутал — и просто… — Стах затихает. Потом решается, но только потому, что это забавно звучит: — Просто в тебя вдружился…

Тим прыскает.

— Это как?..

Стах усмехается:

— Довольно странно…

Тим закрывается рукой и пытается удержать смех. Стаху неловко:

— Ну хватит.

— Я в тебя тоже.

— О нет, Тиша, это какая-то подстава, — усмехается.

— Ты первый сказал.

— Нет, неправда, ты еще вчера.

— Нет… — Тим серьезно.

Стаху становится не по себе. В каком еще плане «Нет»?..

— Ты меня обманываешь.

— Нет, я не говорил…

Стах чувствует себя идиотом. Тим начинает улыбаться.

— Ах ты!.. — Стах почти восхищается и мстительно цапает Тима за бока.

Тот изгибается и забавно охает. Стах просекает сразу:

— Ты щекотки боишься?

Тим округляет глаза, останавливает его руки и просит:

— Арис, нет.

Слишком поздно.

— Попался!

Стах захватывает Тима. Тот умоляет:

— Нет, Арис, пожалуйста!

Стах пересчитывает все выпирающие ребра. Тим извивается змеей. Не хочет смеяться, глушит звук, сминает губы. Вдруг сдавленно скулит, аж подвывает. Стах замирает на секунду-две… и начинает хохотать. А потом планирует Тима еще раз до такого довести.

И Тим скулит. Мученически изгибает брови. Валится на пол. Выставляет свои коленки, как щит. Стах не рискует нападать на него, когда он лежит. Складывает руки на этих коленках, смотрит на него сверху, улыбается самодовольно:

— Теперь у меня есть оружие против тебя и твоей грусти.

Тиму не нравится. Он говорит:

— Будешь меня щекотать — буду лезть целоваться.

Стах теряет лицо. Решает:

— Нечестно. Тимофей, что ты злодейничаешь?

Тим расплывается:

— «Вдружился»…

Стах цапает его за коленку. Тим смотрит из-под опущенных ресниц блестящими глазами, запрокинув назад голову, и улыбается. Ему очень идет. Когда он улыбается. Он сразу как будто светится.

Стах залипает на него и чувствует, что отпускает. Длинный нервный день отпускает.

IV

Тим ушел за чаем. Стах, пристыженный своими глупостями и расслабленный уютом, заправляет Тимову кровать или, скорее, кое-как покрывает одеялом и ложится.

Он утыкается носом в подушку. Она пахнет Тимом. До безобразия терпко и слишком интимно. Стах прикусывает губу. Сразу ложится на спину. Уставляется в потолок и выдыхает остатки напряжения, набившегося под ребрами.

Он поворачивается набок, пытается посмотреть на комнату глазами Тима. Как если бы засыпал здесь каждый вечер. Свет лампы режет, а затем скребет веки, когда Стах зажмуривается. Но дело не в лампе.

Тим возвращается. Ставит чашки на стол: Стах не видит, но слышит. Тим подходит и садится на колени перед кроватью, складывает руки на постели. Шепчет:

— Ты чего тут делаешь?

Стах щурится лениво и ласково. Отзывается так же:

— Засыпаю…

Тим проводит рукой по рыжим волосам, совсем как Стах вчера: они поменялись местами. У Тима прохладные пальцы, и он, в отличие от Стаха, не трусит гладить по голове — так осторожно, что почти невесомо.

— Не выспался?..

— Я поздно лег, а встал как обычно.

— А как обычно?

— В полшестого.

Тиму не нравится, он канючит:

— Зачем так рано?..

Стаха забавляет. Он решает, что Тим:

— Совенок, — потому что до совы он еще не дорос.

Тим тянет уголок губ и весь теплеет. Стах тоже его касается рукой — и щекочет тонкую шею. Тим вздрагивает, зажимается и пытается разобидеться, но ничего у него не выходит.

— Ну что ты буянишь?..

— Так если ты бесишь, — усмехается. Тим не в состоянии оценить всю глубину минимализма, приходится добавлять всякие рюши: — Вот я опять, наверное, весь красный, а тебе доставляет.

Тим ответственно кивает.

— Ты просто садист, Тиша, — решает Стах.

— У-у, — не соглашается Тим.

— Самый настоящий.

— А ты?

А что Стах? Как будто он специально. Ничего не специально. Стах тоже не соглашается. Не отвечает, закрывает глаза.

Тим сидит смирно и разрешает ему лежать. Но, заскучав, гладит ему бровь большим пальцем. Шепчет:

— Ты золотой, знаешь?..

Стах приоткрывает один глаз.

— Можешь меня продать — станешь богатый.

— Нет.

— Не хочешь быть богатым?

Тим отрицательно качает головой.

— Не хочу, чтобы ты кому-то еще достался…

Стах, не удержавшись, хохочет.

— Ну, напиши где-нибудь здесь, — забирает назад волосы рукой, оголяя себе лоб, — «Собственность Тимофея Лаксина».

Тим, потормозив для приличия, действительно что-то выводит подушечкой пальца. Четыре палочки — две средние наискосок, потом кругляшок, потом еще три палочки и полуовал над ними. Стах шутит:

— Ты написал: «Здесь был Тим?»

Тим не сознается, чего написал. Стах лежит с закрытыми глазами, говорит:

— Видишь, теперь не уйду. Теперь я подписанный.

Тим прыскает. Стах тут же улыбается — и рад, что он развеселился.

Вдруг Тим калечит момент — и целует Стаха в лоб. Тот распахивает глаза и сопротивляется:

— Я же тебя не щекотал…

— Это печать.

Стах обличительно на Тима щурится. Он, оказывается, очень хитрый. А еще после такого — очень довольный собой, что хитрый — и выкрутился. И к тому же пытается неумело скрыть, что довольный. В общем, форменный негодяй.

Стах цокает и улыбается. Потом мелькает мысль: «Не проставилась твоя печать. Надо еще». Тим не настолько хитрый, а Стах — не настолько глупый, чтобы ему подсказывать.

— Арис?.. Ты будешь чай? Зеленый.

Стах открывает глаза. Тим тянет уголок губ и совершает против него какое-то преступление. Стах еще не осознает какое. Но это очень серьезно. Смертельно почти.

V

Стах нашел место в большом и холодном северном городе, где ему тепло. Как дома в Питере. Надо, конечно, пройти проверку терпением, чтобы в тепло попасть. Но, если попадешь, сразу сворачивай направо — и жди, когда принесут чай. И можно даже лечь на кровать. И никто слова против не скажет, и никто не подумает, что ты умираешь — и надо бежать к врачу.