Неизвестен Автор - Похождения Штирлица (Операция Игельс)
При появлении Штирлица раздались приветственные возгласы, толпа дружно захлопала в ладоши. Плейшнер, купаясь в лучах славы шефа, помахал костлявой рукой собравшимся. Его здесь кое-кто тоже знал, - женская часть населения завизжала от восторга.
Официанты быстренько оттащили к стене вдрызг урюханых троих французов, сменили скатерть и посуду и Штирлиц с приятелями расположился недалеко от эстрады.
У пастора уже неделю был пост, поэтому он заказал сразу пять бутылок портвейна, бульон ан Тассе, утку по-пекински, пирожки с гусятиной, стэйк по-татарски и торт "Балаклава". Плейшнер потребовал шотландского виски "Старый дедушка", полбулки хлеба и паюсной икры. Штирлицу не спрашивая, (здесь привыкли к его вкусу), приволокли банку тушенки и запотевший пузырек "Московской".
- Во имя овса и сена и свиного уха! - поднимая бокал, сказанул пастор.
- Аминь! - отозвался Штирлиц и друзья принялись за трапезу.
Намазывая икрой кусок хлеба, Плейшнер заметил сидящую через столик от него в обществе двух англичан смазливую дамочку, которая таращилась на него с самого начала. Профессор от неожиданности подавился слюной и закашлялся. Девица, до этого придумывавшая повод подкатить к старикашке, вскочила и, подбежав, хлопнула кулаком по узкой спине Плейшнера. Кашель прошел.
- Гран мерси! - заулыбался профессор, - Прошу за наш столик, мадам! Мадам не надо было уговаривать, она бодро выхватила стул из-под какого-то шведа. Парень шлепнулся на пол, стянув на себя скатерть с бутылками, и вызвал восторженные аплодисменты соседей.
- О-о, мадам! Какая вы конкретная! - восхитился Плейшнер, - Вероятно, "Шанель номер 5"? - спросил он, понюхав громоздившийся на голове девицы шиньон. Это он решил ей польстить. От мадам несло банальным "Шипром".
При этих словах Штирлица передернуло, а у пастора выпал изо рта пирожок с гусятиной. Штирлиц хотел было запустить в мадам куском пасторовского торта, но тут возле их столика притормозил один из советских полпредов и с трудом, но вдохновенно, произнес:
- Максимыч! От нашего стола - вашему столу! - и установил среди недоеденных тарелок бутыль. В бутыли колыхалась мутная и суровая на вкус жидкость.
Унюхав первачок, Штирлиц потерял интерес к мадам и усадил земляка рядом. Они выпили и, поддерживая друг друга, отправились в клозет, где в знак дружбы пописали на брудершафт.
Оказалось, что полпреда зовут Гоша и он тоже родом из Рязанской губернии. Штирлиц расчувствовался, вспомнил родную деревню с ее грязными проселочными дорогами, смахнул мозолистой рукой слезинку и пошел к эстраде. Отодвинув в сторону тапера, он уселся за рояль и стукнул кулаком по клавишам. Все в зале притихли. Штирлиц собрался с мыслями и с тихой грустью запел:
Я прошу, хоть не надолго, Боль моя, ты покинь меня...
Пастор Шлаг, тронутый до глубины души чарующими аккордами, опрокинул в глотку фужер портвейна и подтянул:
Облаком, сизым облаком Ты полети к родному дому, Отсюда к родному дому...
Через минуту все, кто еще не валялся под столами, вдохновенно горланили:
Где-то далеко, очень далеко, Идут грибные дожди!
В маленьком саду, прямо у реки, Созрели вишни, наклонясь до земли!
В разгаре всеобщего экстаза никто вначале не заметил блондина с энергичным лицом, через которое от подбородка до уха тянулся неровный шрам. Человек, стоя в дверях, изображал дирижерские движения руками. Ироничная улыбка скользила по его щекам.
Это был владелец высших наград рейха, любимец фюрера Отто Скорцени. Штирлиц первым заметил тезку, с которым они были давно на короткой ноге (работа у обоих была опасная), и, допев песню, радостно заорал:
- Слушай, вентиль! Сдается мне, тебя тоже зовут Отто! Подгребай вон к тому столику!
Любимец фюрера, раздвигая публику ногами, пробрался к столику и Штирлиц познакомил его с присутствующими.
Официант притащил пива, Скорцени вытянул из кармана галифе леща и, хлебнув из кружки, сказал:
- Я слышал, у тебя неприятности?
- Да, братка! - сокрушенно ответил Штирлиц, - непруха поперла! Не знаю, как выкручиваться!
- Из любого положения всегда есть выход, - глубокомысленно изрек Скорцени.
- Только иногда плохой! - добавил Шлаг и пьяно захохотал.
- Чего это он? - удивился Скорцени.
- А-а, не обращай внимания, - махнул рукой Штирлиц и повернулся к пастору, - ну-ка, цыц!
Святой отец затих и переключил внимание на пробку, болтавшуюся в пустой бутылке. Он потряс бутылку вверх дном. Пробка не выпадала. Пастор сделал попытку достать ее вилкой, но и это ему не удалось.
Пастор чуть не плакал. Глядя, как мучается пожилой человек, Штирлиц отнял у него бутылку, взял за горлышко и ударил по краю стола. На пол посыпались осколки, Штирлиц сунул влажную пробку пастору в руки. Тот удовлетворенно заулыбался, запихал добычу в карман просторной рясы и, упав лбом на стол (Штирлиц еле успел отодвинуть в сторону тарелку с костями съеденной утки), захрапел.
***
Профессор Плейшнер, растерзанный и обессиленный, валялся на полу гостиничного номера, раскинув руки по сторонам и очень напоминал шкурку от банана. Из беспорядочно растрепанной шевелюры жалобно выглядывало заблудившееся пенсне, худые коленки мелко подрагивали. В комнате было холодно, пусто и неуютно.
Когда Плейшнер увел свою новую подругу из ресторана, прихватив с соседнего столика пару бутылочек, он еще не знал, что Элеонора - так представилась ему девица - известна многим под псевдонимом "Катастрофа" и это прозвище она носила не зря...
Плейшнер привел ее в номер Шлага, снял шляпу и решил, что тянуть нечего. Он вспомнил армейские штучки Штирлица и приказал:
- Фанэру - к осмотру!
Так обычно обращаются к новобранцам, желая проверить крепость их грудной клетки.
Элеонору и здесь не пришлось долго уговаривать. Она привычным жестом рванула ворот кофточки, откуда шаловливо выпрыгнули две дыни, нет, - два арбуза, нет, - два огромных арбуза. В комнате сразу же стало тесно. Плейшнер не успел и пискнуть, как оказался зажатым меж двух округлостей. "Катастрофа" принялась за дело и катастрофа началась.
***
- Так вот, друг мой, - продолжил Скорцени, - я думаю, а почему бы тебе в самом деле не жениться на Пауле?
- Но у Штирлица уже есть одна жена, в Москве! - заметил Гоша. Он между делом допил остатки самогона, но почему-то еще не потерял способность соображать.
- Да-а, заковыка! - Скорцени призадумался. Вскоре ему в голову пришла дельная мысль.
- А что если тебе принять ислам? - обратился он к Штирлицу, -мусульманам, кажется, можно заводить хоть сто жен. Вон там, кстати, сидят какие-то ребята в чалмах. Пойду спрошу у них насчет этой беды.
Скорцени пересел к арабам и затеял переговоры. Видимо, они скоро поняли друг друга, поскольку через минуту Скорцени подвел к Штирлицу здоровенного бородача, державшего в руке столовый нож.
- Это Али! - представил его Скорцени, - он любезно согласился совершить обряд обрезания.
- Прям здесь?! - оторопел Штирлиц.
- Не валнавайса, моя балшая мастер! - коверкая немецкие слова произнес араб, - Больна ни будит! - он засучил рукава и, протянув руки в сторону Штирлица, злодейски осклабился.
- Пошел к черту! - вскричал Штирлиц и оттолкнул волосатые руки в сторону, - Отто, убери от меня этого басурмана!
Скорцени понял, что поторопился с обрезанием, и двинул араба в ухо. Болтая руками по воздуху, араб улетел к ногам своих соотечественников. Вся их шайка вскочила, они повытаскивали ятаганы и двинулись в сторону обидчиков. Швейцарцы, обратившие внимание на инцидент, заголосили в поддержку сынов Востока:
- Дайте этим оккупантам проклятым!
- Пустите кровь гансам!
- И иванам тоже!
- Ах вы нейтралы несчастные! - заорал Скорцени, - на кого хвост подняли!
- Dоnnеr wеттеr, е-к-л-м-н, на фронтовиков! - заорал и Штирлиц и полез в карман за кастетом. Кастета не было. Штирлиц забыл его в чемодане. Тогда он снял ремень, намотал его на руку и пошел махать налево и направо. Минуту спустя посетители ресторана разделились на два противоборствующих лагеря: немцы, русские, англичане и один японец (в общем, представители воюющих стран) колотили арабов, швейцарцев, шведов и всех остальных нейтралов.
Проснувшийся от шума пастор Шлаг деловито опускал на мятежные головы тяжелый крест на цепи, Гоша, взобравшись на стол, работал стулом, Скорцени отобрал у одного из арабов ятаган и гонялся за ним, грозясь устроить повторное обрезание.
Оркестранты исполняли "Турецкий марш" Моцарта. Толстый пианист от волнения безбожно перевирал ноты. Волна дерущихся прибила пастора Шлага к роялю и на угловатый череп музыканта весело опустилось тяжелое чугунное распятие.
- За что, папаша?! - схватился за моментально вздувшуюся шишку пианист.
- Было бы за что, - вообще убил бы! - рявкнул пастор, - Играешь паршиво! А ну давай что-нибудь наше, божественное!
И под зазвучавший бетховенский "Реквием" направляемое уверенной рукой распятие с помятым Христом двинулось дальше по грешным головам.