Дмитрий Минаев - Поэты «Искры». Том 2

В 1863 г. во Флоренции Курочкин сблизился с кружком русской революционной молодежи, и особенно с Н. Д. Ножиным. Здесь был и его старый знакомый гарибальдиец Л. И. Мечников. Ножин был впоследствии тесно связан с петербургским революционным подпольем. Был связан с ним и Курочкин. Курочкин встречался с его главными деятелями, в том числе с И. А. Худяковым, был осведомлен о том, что там делалось, знал, по-видимому, о готовящемся покушении на Александра II[100]. После каракозовского выстрела Курочкин не только был арестован, наряду с другими «неблагонадежными» литераторами, за сотрудничество в журналах «крайнего направления», но, кроме того, был привлечен к следствию по каракозовскому делу. Четыре месяца он просидел в Петропавловской крепости и по освобождении был подчинен полицейскому надзору.

По отзывам многих современников, Курочкин был глубоко преданным литературе, умным и остроумным, разносторонне образованным человеком, прекрасным собеседником. Курочкин «имел огромное влияние на мое развитие, — писал Н. А. Лейкин. — …Благодаря ему я приохотился к серьезному чтению и расширил свой кругозор. Он натолкнул меня на чтение книг естественнонаучного и философского содержания»[101]. Он тепло относился к молодым, начинающим писателям и оказывал им всяческую поддержку. Н. К. Михайловский называет Курочкина своим «литературным крестным отцом»: «Он приютил и кормил меня в трудное время, никогда ничем не давал мне почувствовать, что делает одолжение»[102]. «Он же меня впоследствии и в „Отечественные записки“ ввел»[103]. Многие другие писатели с уважением вспоминали о Курочкине, об интересных встречах и разговорах с ним. Так, в 1886 г., прочитав «Пестрые письма» Щедрина, Н. И. Наумов писал А. М. Скабичевскому: «Целый день я ходил как ошалелый под влиянием их, и окружающая мерзость показалась, наконец, до того мерзостной, что хоть в гроб ложись… и припомнились мне слова покойного Николая Курочкина: „Мало того, что в гроб положили, еще и свинцовой крышкой прихлопнули!“»[104].

Разностороннее образование сказалось в ряде статей Курочкина. Он писал по вопросам литературы (о Минаеве, А. К. Толстом, Берне, Эркман-Шатриане) и медицины; ему принадлежат статьи о современном положении Франции, о тюрьмах, о съезде естествоиспытателей, об ассоциациях, о Прудоне, о Рошфоре, — и обо всем он писал дельно, толково и вместе с тем политически остро. Он принимал участие в «Энциклопедическом словаре, составленном русскими учеными и литераторами» (1863–1864). Знание французского и итальянского языков определяло круг его переводческой деятельности. Он переводил Джусти, Порта, Альфиери, Гюго, Бодлера, Надо, Коппе и др.; перевел несколько пьес, которые неоднократно ставились на сцене столичных и провинциальных театров («За монастырской стеной» Л. Камолетти и др.). Кроме того, под его редакцией были переведены книги Прудона «Искусство, его основания и общественное значение» и Макиавелли, «„Государь“ и „Рассуждения на первые три книги Тита Ливия“».

С 1868 г. основной становится для Курочкина работа в «Отечественных записках», перешедших в руки Некрасова. В течение четырех лет он заведовал библиографическим отделом журнала и заменял Некрасова и Салтыкова, когда они уезжали из Петербурга. Курочкин печатал в «Отечественных записках» стихи, критические и публицистические статьи, рецензии, переводил иностранные корреспонденции и романы. В конце 1860-х годов он принимал также близкое участие в редакционном кружке газеты «Неделя», где благодаря ему был напечатан цикл фельетонов Герцена «Скуки ради».

С начала 1870-х годов Курочкин тяжело болел, а последние несколько лет своей жизни был прикован к постели, не оставляя, однако, литературной деятельности. В 1870–1880-х годах Курочкин кроме «Отечественных записок» печатался в «Пчеле» Микешина, «Устоях», «Русском богатстве» (он был членом артели «Русского богатства»), «Слове», «Наблюдателе».

Имеются указания на сотрудничество Курочкина в газете «Вперед» П. Л. Лаврова[105].

По инициативе Курочкина и Гл. Успенского, с которым он был в дружеских отношениях, в 1875 г. во французской газете «Le rappel» была помещена статья парижского корреспондента «Отечественных записок» Л. Шассена о Чернышевском[106].

До конца жизни Курочкин не изменил своим убеждениям. Годы реакции не привели его, как многих, к теории «малых дел». В его лирике появляются, правда, мотивы подавленности, безнадежности, но зато его сатира по-прежнему звучит язвительно. Уже в последние годы своей жизни он напечатал в «Наблюдателе» ряд сатирических стихотворений, создав литературную маску поэта — околоточного надзирателя Ефима Скорпионова.

Курочкин умер 2 декабря 1884 г.

358. ПОСЛАНИЕ К Н. Л. ГНУТУ

(ПОДРАЖАНИЕ ЯЗЫКОВУ С ЧЕТЫРЬМЯ БЛАГОПРИОБРЕТЕННЫМИ У НЕГО СТИХАМИ)

Плохих певцов плеяде бледнойТебе судил могучий рокНравоучительно-победный,Хоть жесткий преподать урок!Чад незаконных АполлонаХоть и невесело колоть —Но сорных трав и с ГеликонаНе запрещается полоть.Пускай до времени под паромЛежат журналы без стихов;Пусть не печатаются даромСлучевский, Страхов и Кусков.Пусть с пробудившейся поляныСлетают темные туманы;Пусть, слыша выстрел, куликиНа воздух мечутся с реки!

359. ДУРНЫЕ ВЕСТИ

Тяжесть какая-то жить не дает…Каждый день вести дурные несет…Умер один, застрелился другой,Этот во гробе одною ногой,Этот исчез. А ведь нет и недели,Как и еще одного мы отпелиИ опустили на вечный покой…Что ж это? воздух ли нынче такой?..

Время ль такое для нас подошло?Стало ли жить всем невмочь тяжело,И от страданий и слез пролитыхДаже нет силы дышать у живых?..Просто не веришь, на самом ли деле!И утешаешь себя: не во сне ли…Только нет мочи от горьких вестей,Да и кругом всё пустей и пустей!..

Или всегда уж на свете так было,Или так нужно, чтоб юность и сила,Жажда свободы и творческий трудВ ранних гробах находили приют?Что ж?.. покоряясь бесстрастной судьбе,Тихо угаснем в неравной борьбе…С верой, что вызовут наши гробыНовое племя для новой борьбы.

360. ДЕВА И ЖРЕЦЫ

(ФАНТАСТИЧЕСКАЯ СЦЕНА ВРЕМЕН ДОИСТОРИЧЕСКИХ)

Действие — в капище, посвященном Эскулапу.

Отцы-целители и столпники науки,Пред сонм ваш жреческий предстать дерзаю яИ с кроткою мольбой к вам простираю руки…

Post hoc[107] поведай нам, о чем мольба твоя…

Надежда робкая и твердое желаньеНаправили, отцы, мои стопы сюда.Сознала я в себе высокое призванье,Мне тяжко жизнь влачить без пользы и труда!С младенчества глядеть я не могла без мукиНа горе страждущих, на бедствия людейИ просветить хочу свой разум днем науки,Чтоб быть полезною им помощью моей…Хочу, целители, учиться медицине.Хочу трудиться я… и после быть врачом…

                 (строго)Держите вашу речь в сем храме по-латыни,По-русски не пойму, вы просите о чем…

Увы! я языком Галена не владею,Но просьба так моя понятна и проста…Я в жизнь хочу внести известную идею,Что дверь научная напрасно запертаДля женщины рукой обычая фатальной…Пора, давно пора рассеять этот мрак!..

Ты хочешь бабкою быть, верно, повивальной,Иначе речь твою я не пойму никак…Что ж? смело хоть сейчас беритесь за работу,Диплом экзамена у нас бывает мздой,Экзамен в капище сем каждую субботуВо весь учебный год идет своей чредой…

Нет, смысл мольбы моей понять вы не хотите.Я знания ищу — хочу природу знать,Меня на лекции вы только допустите,А лекарский диплом от вас зависит дать,Когда, окончив курс науки человека,Своими знаньями его я заслужу…

Таких безумных слов я не слыхал от века,И смысла здравого я в них не нахожу…Смешно опровергать нам просьбу вашу, право…Для женщин нет еще у нас врачебных мест…Лечить, сударыня, больных — мужское право!..          (Обращаясь к жрецам.)Нос verbum virginis, eheu! absurdum est!

Eheu!