Записки электрика, или Собаки и люди. Фрагмент романа - Денис Ядров
Тима ревел в голос.
– Я тебя очень прошу, Тимочка, дорогой ты мой друг закадычный, плачь потише хотя бы.
Шнобелеский наклонился к Тиме и слегка приобнял его. Тима опутил голову на плечо папы, зарылся лицом в медвежью шубу, вдохнул запах тайги и брусники, вздохнул, шмыгнув носом, успокоился и заплакал тихо-тихо.
– Всё хорошо, – сказал Георгин Валентинович, положил руку на голову сына и погладил её. – Проживём как-нибудь без электричества. Восемнадцать веков жили, и теперь проживём. В темноте, разумеется, и без сериалов про любовь, но мы диспетчера, белая кость, мы сможем.
Полумрак подъезда едва освещала одинокая лампа, на улице утро боролось с ночью, а Тима плакал у папы на плече, а Шнобелевский вспоминал как давным-давно таким же юным и скромным парнем, приехал в город на стройку, как работал грузчиком в магазине, как торговал фруктами в киоске на морозе, пока случайно по блату не устроился в энергоснабжающую организацию. И сразу диспетчером. Потому что время было такое. Каждый выживал, как мог.
За дверью Жадиных послышались звуки, загремел замок, дверь открылась и весь дверной проём затмила Лена. Она возвышалась над идиллией папы и сына. Шнобелевский посмотрел на неё снизу вверх, продолжая гладить голову сына, Лена покачала головой и сказала:
– Ладно. Позову вашего Артёма. Только на горке не катайтесь.
Развернулась и пошла в квартиру.
Шнобелевский сразу выпрямил спину, отодрал от себя Тиму, поднялся, погрозил Тиме пальцем и поправил шапку на голове. Тима поднялся вслед за папой, утёр варежкой щёки и, шмыгая носом, встал рядом с ним.
Так они и стояли, два одиноких диспетчера, которые хотели сохранить премии. И они бы их обязательно сохранили, если бы Жадин способен был говорить, или хотя бы идти.
Лена с трудом приволокла мужа из кухни.
– Я передумала: катайтесь с горки. Его первого спустите, – Лена ткнула в Артёма пальцем.
Когда диспетчера ехали в лифте, они молчали. Георгин Валентинович думал о чём-то своём, а Тима вообще ни о чём не думал. Только глупо улыбался.
На третьем этаже Шнобелевский нарушил тишину:
– Сколько раз уже? Ничего не помогает, а это проходит. Женщины – такие женщины.
Тима продолжал глупо улыбаться, а Георгин Валентинович вдруг хохотнул и сразу замолчал. А потом двери лифта открылись и с улицы повеяло морозом и ожиданием чего-то нехорошего.