Мы смеёмся, чтобы не сойти с ума - Сичкин Борис Михайлович
— Да, но все-таки Днепр — это поэтично. Редкая птица долетит до середины Днепра.
— Да зачем этой курве туда лететь, что она там забыла? О чем Вы говорите, Одесса курорт, зачем ей болото, когда есть море?
Я постепенно дал себя уговорить, страсти затихли, я соглашался:
— Да, вообще-то, конечно. Черное море есть Черное море, с ним ничего не может сравниться — и для курорта незаменимо... — и через паузу:
— Ей бы еще Днепр, — и, пока никто не сумел сориентироваться, выскочил на остановке, на ходу крикнув:
— С Днепром Одесса была бы не хуже Харькова!
В Остии иммигранты, в том числе одесситы, собирались около почты. Я подошел и начал возмущаться:
- Приехал из Рима, получил в ХИАСе пособие и узнал, что москвичам и ленинградцам будут платить на процентов больше, чем бывшим жителям других советских городов: Одессы, Кишинева, Харькова и т.д.
- Как?! Что?! — послышались возмущенные голоса.
— Сам ничего не могу понять. Говорят, мол, у жителей маленьких провинциальных городов, таких как, например, Одесса соответственно меньше запросы, чем у людей столичных — москвичей и ленинградцев.
- Маленьких?! Провинциальных?! Это у нас-то маленькие запросы?!!
— Да я полностью согласен! Сам-то я из Москвы, меня это не касается, но что это такое — мы все иммигранты, все в равном положении, а они говорят, что нельзя же сравнивать высокий культурный уровень москвичей и ленинградцев с примитивностью жителей глубинки, захолустья, типа одесского.
Это их доконало, мы поехали в Рим и возмущенной галдящей толпой ввалились в ХИАС. В воздухе густо стоял русский, еврейский и свежевыученный итальянский мат. Перепуганная девушка, работница ХИАСа, говорила только по-английски и вызвала переводчика, тоже нашего иммигранта.
Переводчик, мужик с юмором, сначала был в полном недоумении, но потом увидел в толпе меня, и в его глазах зажглась искра понимания.
— Господа, — обратился он к толпе. — Я понимаю ваше возмущение, но давайте не будем кричать все сразу; выберем представителя, ну, например, Бориса Сичкина, как москвича и нейтральное лицо, и позвоним в Нью-Йорк, чтобы решить вопрос непосредственно с центральной властью.
Все согласились, мы с переводчиком зашли в кабинет, рассказали друг другу пару анекдотов, я вышел и объявил, что все в порядке — вопрос урегулирован, и всем будут платить поровну.
После этого Остия бурлила еще пару недель, и все были благодарны Сичкину, который сумел предотвратить чудовищную несправедливость.
Одним из развлечений в Остии было посещение кинотеатра. Хозяин кинотеатра, хороший мужик, пожаловался мне, что дела идут плохо, и я решил ему помочь. На этой неделе шел фильм "Девушка моей мечты", в котором есть сцена, где красивая актриса Марика Рокк купается, сидя в бочке. Никакой обнаженной натуры и сексуальности в этой сцене, если не считать бочку не было, но я подошел к почте и завел разговор о фильме:
— Красивая все-таки баба, грудь совершенной формы, и когда она спокойно, без ханжества выходит из бочки...
Меня перебили, все этот фильм уже видели и выхода Марики из бочки не заметили.
— Значит, пропустили, — сказал я, и вся шарашка, человек 70, побежали смотреть ее выход из бочки. Марика из бочки, естественно, не вышла, о чем мне и сообщили.
— Вы что, меня разыгрываете? — удивился я.
— Ну хорошо, пойду посмотрю еще раз.
На повтор фильма я, разумеется, не пошел, что не помешало мне снова в красках описывать длинные ноги, девичью грудь и совершенные линии ягодиц.
— Ничего понять не можем, — сказали они. — давай рванем еще раз, — и пошли. Результат тот же - голая баба не хотела выходить из бочки.
— А, понял, — сказал я. — Вероятно у них есть два варианта: один, дневной, когда идут дети — тогда они ее не выпускают из бочки и второй, вечерний — для взрослых.
— Хорошо, пойдем на последний сеанс.
К этому времени вокруг бочки уже был нагнетен ажиотаж: пошло человек двести. Излишне говорить, кроме бочки они ничего не увидели, и я пошел, якобы, к директору выяснять в чем дело. Вернулся и сообщил, что механик принял их за какую-то важную делегацию и перестраховался, пустив дневной вариант, но завтра на последнем сеансе он пустит вечерний вариант, причем прокрутит эпизод выхода из бочки дважды, второй раз рапидом.
На следующий день зал был забит до отказа, но Марика Рокк упорно сидела в бочке. Зал дрожал от ругательств и проклятий в адрес бочки. Когда я рассказал хозяину кинотеатра про бочку и голую бабу, он хохотал, целовал меня и говорил, что я ему спас квартал.
Иногда мне снились кошмары: якобы я снова в Москве, но при этом каким-то образом иммигрировал, об этом пока никто не знает, но когда узнают... Короче был в положении героя Ильфа и Петрова, которому снилась советская власть с ее горкомами, обкомами и их представителями. Однажды во сне я услышал "Интернационал". Меня передернуло, я попытался отогнать эту кошмарную песенку, но пение становилось все громче, и я понял, что это наяву, мир до основанья мы разрушим..." "кто был никем, тот станет всем..." Под этот устрашающий текст я вышел на улицу и увидел, что весь парк напротив забит людьми с красными знаменами, стоит трибуна, с которой какой-то хмырь с горящим взором обличает пороки капитализма, а толпа дрессированных идиотов бурно ему аплодирует. После хмыря на трибуну поднялась девушка в белой униформе, посетовала на тяжелую жизнь медсестер в Италии, потребовала, чтобы итальянским медсестрам бесплатно выдавали мясо, масло, молоко и хлеб, как это происходит с их советскими коллегами и под конец развернула транспарант: "Мы хотим жить, как живут медсестры в Советском Союзе". Я подошел и сказал, что в Советском Союзе медсестры член без соли доедают... — Правильно делают, — серьезно ответила она. — Соль есть вредно.
Я послал ей воздушный поцелуй.
В Италии я в качестве гида ездил с иммигрантами в туристические поездки по югу и северу. В отличие от других профессиональных экскурсоводов я понятия не имел о предмете и нес от фонаря абсолютную ахинею, типа того, что вулкан Везувий так назван по имени старого еврея, который никак не мог ужиться с такой же старой курвой Помпеей; в результате Везувий рассердился, и Помпея фраернулась со здоровьем.
Выяснилось, что иммигрантам именно это и надо, они от души хохотали и предпочитали именно мои экскурсии. В поездках на юг особенной популярностью пользовался Неаполь из-за существовавшей в нем толкучке, на которой иммигранты продавали фотоаппараты, часы, самовары, матрешки и прочее привезенное барахло. Среди них выделялся маленький еврей, который с важным видом ходил с лотком, на котором были разложены бритвенные лезвия "Нева" и советские презервативы. Лезвиями "Нева" можно было резать только воду, а в советском презервативе получаешь удовольствие только когда он рвется, что, слава Богу, случается очень часто, тем не менее именно у него не было отбоя от покупателей.
Видимо, покупатели, учитывая полное отсутствие функциональности названных предметов, не сомневались, что перед ними ценные произведения абстрактного искусства.
17 августа 1979 мы вылетели в Нью-Йорк. В самолете я зашел в радиобудку и, обратившись к иммигрантам, сказал, что есть пленка с записью Леонида Ильича Брежнева и затем голосом Брежнева пожелал всем счастья и удачи на американской земле. Я думал, что все оценят шутку, но вернувшись в салон увидел растроганные лица:
— Какой все-таки чуткий человек, не обижен на нас, а, наоборот, желает счастья.
Я не стал их разочаровывать, и многие до сих пор уверены, что им пожелал удачи Леонид Ильич Брежнев.
И вот я в Нью-Йорке. Живу в самом престижном районе — ни одного белого. В Америке есть богатые люди и люди, живущие за чертой бедности, а я живу на черте, ни туда и ни сюда — и прекрасно себя чувствую. Богатые навешивают на дверь сто замков, и все равно их грабят, а я держу дверь открытой: может, воры зайдут и по рассеянности чего-нибудь оставят.
