В. Артемов - Остроумие мир. Энциклопедия
* * *
Один игрок, которого Платон укорял в пагубной страсти, оправдывался, что ведет игру по маленькой, что такая игра сущие пустяки.
— Никакая привычка не пустяки, — возразил ему философ.
* * *
Во время одной из своих бесед с учениками Платон дал такое определение человека:
— Человек — это двуногое существо без перьев.
Диоген ощипал петуха и, показывая его своим ученикам, говорил:
— Вот человек Платона!
После того Платон ввел поправку в свое определение:
— Человек — двуногое существо с плоскими, широкими ногтями.
* * *
— Почему так хорошо себя чувствуют в обществе красивых людей? — спрашивали у Аристотеля.
— Такой вопрос приличествует только слепому, — ответил он.
* * *
Одному пустому краснобаю, всем надоевшему своими россказнями, Аристотель сказал:
— Удивляюсь, как это люди, у которых есть ноги и которые могут уйти, слушают тебя, теряя время.
* * *
Какой-то философ, видя, как афинянин бьет своего раба, сказал про него:
— Вот раб своего гнева бьет своего раба.
* * *
Сиракузский тиран Дионисий особенно прославился своими поборами и налогами, часто граничившими почти с грабежом населения и общественного имущества. Когда ему однажды донесли, что народ собрался на площади и бунтует, он сказал:
— Теперь, должно быть, у них уже ничего не осталось и с них больше нечего взять, коли они подняли открытый бунт.
* * *
Поэт Филоксен был избран однажды тираном сиракузским Дионисием судьей его поэтических произведений. Но тиран оказался плохим поэтом, и Филоксен откровенно указал ему на слабость его музы. Дионисий обиделся и сослал сурового критика в каторжные работы в каменоломни. Продержав его там некоторое время, он вновь его призвал и приказал снова выслушать свои стихи. Поэт долго слушал с напряженным вниманием, потом, не говоря ни слова, встал и пошел.
— Куда же ты? — окликнул его Дионисий.
— Назад, в каменоломни, — ответил поэт.
Эта выходка рассмешила тирана и он простил строптивого своего хулителя.
* * *
Дионисий хорошо знал, что его ненавидят и клянут. Однажды он назначил на какую-то важную должность явного и всем известного негодяя, и когда ему это поставили на вид, сказал:
— Мне хочется, чтобы в Сиракузах был хоть кто-нибудь, кого проклинали бы еще пуще, чем меня.
* * *
Не довольствуясь налогами, Дионисий начал грабить храмы. Так, он стащил со статуи Юпитера роскошную накидку, дар его предшественника Гиерона, говоря, что такая одежда зимой холодна, а летом тяжела и что ее лучше заменить простым шерстяным плащом. У бога-покровителя лекарей, Асклепия, он снял золотую бороду, приговаривая при этом: «У твоего отца Аполлона еще не выросла борода, откуда же ей быть у тебя?»
* * *
На одном из жертвенников, которые он тоже без церемонии отбирал из храмов, Дионисий увидел надпись: «Благим божествам».
— Ну вот, я и воспользуюсь их благостью, — сказал он.
* * *
В храмах статуи богов часто держали в руках драгоценные золотые сосуды. Отбирая у богов эти чаши, Дионисий при этом приговаривал:
— Они сами их всем протягивают. Мы просим богов о милостях, как же нам не брать того, что они сами нам протягивают?
* * *
Мать Дионисия, старуха, вдруг пожелала вступить в новый брак и приказывала сыну найти ей мужа.
— Завладев властью, я попрал человеческие законы, но попрать законы природы, устраивая брак вне естественного возраста, я не могу.
* * *
Изречения знаменитого полководца Леонида приводятся почти во всех учебниках истории. Кто не знает его «приди и возьми» в ответ на требование Ксеркса сложить оружие.
Или «нас довольно для того, что мы должны сделать». Или «будем сражаться в тени» и т. п.
* * *
Жрец требовал от спартанского полководца Лисандра, чтобы он исповедался в самом тяжком из своих грехов. Лисандр спросил, по чьему требованию он должен совершить исповедь, т. е. боги ли так повелевают или сам жрец?
Тот сказал, что таково требование богов.
— Так ты отойди, — сказал ему Лисандр, — и когда боги обратят ко мне вопрос, я им и отвечу.
* * *
Человеку, который поносил его неприличными словами, Лисандр посоветовал и впредь продолжать так же браниться.
— Таким путем ты, быть может, опорожнишься от скверных слов, которыми битком набит.
* * *
Великий фиванский полководец и патриот Эпаминонд однажды бродил грустный и рассеянный, в полном одиночестве, в то время как фиванцы справляли какое-то шумное и веселое празднество. Кто-то из друзей, встретив его, спросил, для чего он от всех удалился.
— Для того чтобы вы все могли, ничего не опасаясь, предаваться веселью, — отвечал патриот.
* * *
Однажды он приговорил к наказанию какого-то преступника. За наказанного ходатайствовали лучшие люди, в том числе полководец Пелопидг, но Эпаминонд оставался непреклонен до тех пор, пока за наказанного не стала ходатайствовать какая-то публичная женщина (гетера); тогда Эпаминонд, ко всеобщему удивлению, помиловал преступника.
— Такие любезности, — пояснял он, — можно оказывать женщинам легких нравов, а никак не полководцам.
* * *
Спартанские послы жаловались Эпаминонду на фивян в очень длинной речи против своего обычая, возведенного у них чуть не в племенную доблесть.
— Кажется, — заметил Эпаминонд, — фивяне еще тем провинились перед вами, что заставили вас отказаться от вашего обычного лаконизма.
* * *
Афинянин назвал спартанцев невеждами. Спартанец отвечал ему:
— Это точно, мы не научились от вас ничему скверному.
* * *
Одного спартанца не хотели завербовать в воины из-за хромоты.
— Чем же моя хромота мешает? — спросил он. — Ведь солдаты нам нужны для боя, а не для того, чтобы бежать перед неприятелем.
* * *
— Почему у ваших воинов такие короткие мечи? — спрашивали у спартанского дипломата Анталкида.
— Потому что они привыкли биться лицом к лицу, — ответил он.
* * *
Житель Аргоса, разговаривая со спартанцем, упомянул, что в его области похоронено много спартанцев.
— Зато у нас в Спарте, — отвечал спартанец, — ты не найдешь ни одной могилы своего земляка.
При этом он намекал, что войска аргосцев никогда не бывали в Спарте, тогда как спартанцы не раз и подолгу занимали Аргос, почему их могилы и оказались там в изобилии.
* * *
Какой-то чужеземец хвастался перед спартанцем, что он очень долго может стоять, качаясь на одной ноге; ты, дескать, так не сумеешь сделать.
— Я не умею, но зато любая птица умеет, — отвечал спартанец.
* * *
В Спарте был совет трехсот, и избрание в его состав считалось большим почетом для гражданина. Когда в этот совет выбирали, но не избрали Педарета, он казался чрезвычайно довольным.
— Мне было отрадно узнать, — говорил он, — что у нас в Спарте есть триста граждан лучше меня.
* * *
Филиппу II на его вопрос: как желают спартанцы встретить его в своей стране — врагом или другом? — они отвечали:
— Ни тем, ни другим.
* * *
Небольшая партия спартанцев повстречала на пути какого-то человека, который поздравил их с тем, что они счастливо отделались от большой опасности— от встречи с разбойниками, которые недавно были в этих местах.
— Поздравь лучше разбойников, что они не повстречались с нами, — ответили ему спартанцы.
* * *
Однажды продавали в рабство партию спартанцев, взятых в плен. Один покупатель спросил у пленника, которого собирался купить:
— Будешь ли ты, если я тебя куплю, честным человеком?
— Я буду им все равно, купишь ли ты меня или не купишь, — отвечал спартанец.
* * *
Одержав победу над спартанцами, Антипатр, полководец Филиппа и Александра Македонских, потребовал какой-то тяжкий залог, грозя смертью спартанскому эфору, если он не исполнит требования.
— То, чего ты требуешь, тяжелее смерти, и потому я предпочитаю смерть, — ответил эфор.
* * *
Одна иностранка в беседе со спартанкой сказала, что спартанки — единственные женщины на свете, умеющие оказывать влияние на своих мужей.
— Потому что мы единственные в мире женщины, рождающие истинных мужей, — отвечала спартанка.
* * *
Как-то явились из Клазомена в Спарту несколько молодых повес, которые вели себя очень неприлично, например выпачкали чем-то стулья, на которых заседали эфоры. Те, не подвергая безобразников никакому особому взысканию, приказали всенародно провозгласить по городу, что «клазоменцам разрешается вести себя неприлично».
* * *
Над одним спартанцем смеялись за то, что он для отметки сделал на своем щите маленькую мушку, словно боясь, чтобы его не распознали по его щиту.
— Вы ошибаетесь, — возражал он насмешникам, — я всегда вплотную подступаю к врагу, так что ему вовсе не трудно рассмотреть мою мушку.