Александр Белокопытов - Рассказы о литературном институте
А Володя Турапин и до этого уже был знаменитым, что ни скажет, ни сделает - сразу знаменитым становится. И везде ему почет и уважение. Он еще когда в Литинституте учился, на других не был похож, только на себя. Потому что другие, как мышки, сидят, больше на болото похожи, чем на студентов, а он - нет, он всегда - как волна пер, и все против шерсти норовил.
Однажды он на собаку упал. С шестого этажа. А собака-то здоровая была, матерая, выдержала Володю Турапина.
А он с ребятами сидел, чай выпивал... А чай это по-нашему, по-студенческому - водка, а чайник, понятное дело, бутылка, чаевничать пить водку, а чефирить, соответственно, - пить без всякой меры, даже и запиваться. Так вот сидели они в общежитии на шестом этаже, несколько чайников уже выпили, и сильно хорошо им стало, только скучно. Вот и решил он что-нибудь этакое сделать, чтоб скуку развеять. А то когда скука, то что хорошего-то напишется? Ничего экстремального нет, и пограничной зоной не пахнет. Да ничего, конечно, ни стихов и ни прозы. Зачем тогда учиться поступали? А встряска пишущему человеку всегда необходима, а то он прокиснет.
Вот он и решил прогуляться... Выйти, так сказать, в открытое пространство... Сидел-сидел за столом, молчал-молчал, а потом вдруг соскочил и с криком: "За родину, за Сталина!" - взял и сиганул в окно...
Хорошо, что внизу собака прогуливалась... Она и спружинила, крупная попалась. Поглядели ребята вниз... Собака, естественно, - в лепешку! Что с человеком - неизвестно? Собаку - жалко, человека - еще жальче.
- Ой, убился Володька! - закричали и побежали на улицу... Поглядеть, совсем Володька убился или нет? И еще скорую вызвали...
Приехала скорая, поглядела... Вроде - нет, не дышит... Ну, значит, все... Забрала его и повезла, куда надо...
А ребята домой пошли, переживать да дальше чай пить... А с чаем хорошо, с ним одно только и спасенье. Сидят понурые, переживают, спасаются, как могут...
Вдруг дверь распахивается - с полчаса уже времени прошло, - врывается Володька, глаза дикие, кричит:
- А ну, дайте мне чаю немедленно! Мой чай! Никому его не отдам!
Присосался с ходу к чайнику, и, правда, никому не отдает, отбрыкивается... Все в ужасе: откуда он взялся-то, ведь его только что скорая забрала? А он от чайника отвалился, и как стоял, так и рухнул плашмя на пол... Ну, тогда поняли, что это у него шоковое состояние, опять скорую вызвали... Приехала скорая, та же самая, которая его первый раз увозила, забрала его еще раз и теперь уже на излечение повезла... Оказывается, он по дороге из нее выкатился, обнаружил, что непонятно где находится, и домой засобирался...
А вот история по этому же случаю, но рассказанная другими и по-другому: "После падения увезли его в морг, посчитали, что он того... готовый, нo - нет, не на того напали. Он ночью-то проснулся и как был, в трусах, пошел шариться по моргу, заведующего искать... Нашел какого-то заведующего, опухшего и небритого. "Ты, - говорит, - меня, братан, выпусти, а то у меня чай дома остынет, я чай-то не допил свой". Тот глаза на него вылупил! Редко такое бывает, чтоб в морге среди ночи просыпались. Тихонько-тихонько так... на цыпочках, выпустил его от греха, спровадил... Вышел Володя на свежий воздух, остановил такси. "Давай, - говорит, командир, вези меня к друзьям, я по друзьям соскучился". И поехал к дорогим друзьям... А как приехал, пошумел немного: " Вы, - говорит, - куда меня, гады, сдали? Не в трезвяк, а в морг! Ну и идиоты!"
А уж после института, когда он повзрослел и заматерел дальше некуда, то совсем знаменитым поэтом стал. Все по разным писательским конференциям и семинарам ездил, а его всегда приглашали, вдруг да он что-нибудь умное подскажет... Он и подсказывал.
Пригласили его однажды на теплоход, решили там семинар писательский провести, а то на берегу уже устали проводить, никакого простора нет. А тут - Волга-матушка, - а, может, это на Сухоне было? - теплоход трехпалубной, и глазу маеты нет, и душе просторно, и мыслей много умных в голове будет, целый ералаш. А то, если на суше сидеть где-нибудь в четырех стенах, со скуки пухнуть, конечно, никогда семинар хорошо не проведешь, одну боль только головную получишь.
И вот поплыли они на теплоходе по Волге-матушке, - или по Сухоне? - и так хорошо им на теплоходе беседовать, и умных мыслей в голове много, а неумных и плохих - совсем нет... И так все расчувствовались, до слез... Как же здорово и хорошо кругом! И родина со всех сторон приветствует... Володя сидел-сидел, молчал-молчал и вдруг соскочил.
- А ну, ребята, купаться! Айда за мной! - и сиганул в воду... А за бортом осень, чуть ли не лед по Волге-Сухоне плавает. И уже часа три ночи было, кругом тьма кромешная, глаз выколи - ничего не видно.
Все всполошились, стали кричать:
- Ой, Володька за борт упал! Человек за бортом!
Кинулись искать... Кто за спасательный круг схватился, кто за весло, чтоб спасти... А Волга-Сухона - это вам не ручеек какой-нибудь, утонуть немудрено! А за прожектор сам Василий Белов встал, начал им туда-сюда в темноте ширять... И, правда, скоро высветил зорким глазом, нашел Володьку... А он за бакен уцепился, зовет товарищей писателей:
- Спасайте меня, а то сильно холодно, сентябрь-месяц на дворе! - На бакене висит, вот-вот сорвется...
Прыгнула тогда в воду знаменитая поэтесса Ольга Фокина, она по волнам поэзии здорово плавает, и в жизни отчаянная была, - не трусиха, подгребла к Володьке, спасла его... А то пока шлюпку спустили, пока до них дочапали, уйма времени прошла.
Так Володька и спасся. Нy, он ни в огне не горит, ни в воде не тонет. Такой же стойкий, как Вячеслав Ананьев, тоже знаменитый поэт и геройская личность. Но о нем я в другом рассказе расскажу, а то им здесь вдвоем тесно будет.
НЕ О ПЬЯНКАХ-ГУЛЯНКАХ, А О ЛЮДЯХ
Читая мои рассказы - эти наспех пересказанные случаи, кто-то может подумать, что ничего-то хорошего, оказывается, в Литинституте и не было вовсе! А было одно поголовное чаепитие, разгильдяйство, самомнение и писательские амбиции с претензией на гениальность. А вот и нет! Было и происходило! Много и хорошего!
Просто писать о хорошем - неинтересно и скучно, хорошее всегда слишком - положительно, добропорядочно и рассудочно. И не вмещает в себя крайностей и изломов, не вмещает настоящей грусти, боли и даже - скорби. А миром правит грусть. И хорошая литература, это, прежде всего, грустная литература.
Поэтому рассказываю я совсем не о пьянках-гулянках, а прежде всего - о людях, за них и борьбу веду. Чтоб человек - человеком был. А если кто чего не так увидел, значит, у него глаза не на том месте посажены. Я не виноват.
Конечно, и чаепитие было, не без этого... И с чайниками, и с самоварами, и с гранеными стаканами - все как надо. Но стояло оно, отнюдь, не на первом месте.
А на первом месте стояло общение: интенсивное, насыщенное, обогащающее ум и сердце. А главенствовала в общении, конечно же, дружба, настоящая мужская дружба, солидарность и взаимовыручка.
Потом шло - чтение и сочинительство. Чтение - обязательное и каждодневное. Каждый насыщал голову и душу, чем считал нужным, и учебной литературой в том числе. А сочинительство - тут уж сам выбирай: когда писать, как писать и о чем. Хочешь - вымучивай, терзай себя, хочешь - жди момента, когда строки и строфы сами посыплются в тебя. У некоторых это получалось очень даже неплохо.
Потом шла - учеба. Без учебы тоже ведь никуда! Здесь дело обстояло так: посещать все лекции подряд было бы, конечно, неимоверно глупо. Каждый сам для себя избирал любимый предмет, или несколько, и посещал их. Ценность учебы в Литинституте могла определяться всего одним или двумя предметами. Смотря, что это за предмет и что за преподаватель. Даже один предмет мог вполне вмещать в себя всю остальную учебу.
И уж на самом последнем месте стояло застолье, и, соответственно, чаепитие. А где еще собраться мужчинам и поговорить обо всем, душевно и духовно обогатиться, как не за столом? А поговорить - много о чем надо. Бывает так, что дня и ночи не хватает, чтоб все переговорить.
И, конечно, все это чайком сопровождалось, возлияниями в легкой форме.
Литинститут - это не кружок любителей мудрости и уж никак не клуб трезвенников. И разговор сразу клеится - как надо, и человек человека с полуслова понимает, и душа душу греет. А уж о чем только не говорили! И за Царя, и за Родину, и за Веру! А потом - и за совесть, и за честь. Потому что честь тоже такая штука, что без нее - никуда. И о литературе тоже говорили, и о сочинительстве, но - в меньшей мере. Что толку? Тут даже и чай не мог помочь разобраться "что" и "как"? А "как" надо писать на самом деле, знают только те, которые - не пишут. А которые начинают писать и еще писателями становятся, те сразу начисто забывают, как надо это делать. Вот такой вот парадокс...
Конечно, и девушки в застольях присутствовали, обязательно... Куда же без девушек? Но о них я писать буду мало, только в случаях крайней необходимости. Моя задача здесь совсем иная - показать мужские типы, мужественные характеры и крепкое дружеское плечо. А если касаться девушек, то обязательно собьешься на любовные глупости и дурь - и завязнешь, и погрязнешь, и никак не выкарабкаешься... И они уже тогда и не девушки окажутся - а женщины! А женщина, до зубов вооруженная поэзией и прозой, это уже страшно. Поэтому пусть они остаются девушками и незримо присутствуют за столом и привносят необходимую теплоту и мягкость... Этого вполне достаточно.
