Аркадий Аверченко - Повести и рассказы
— Помилуйте, господин… Себе в покупке стоит 12 тысяч.
— Вот эта дрянь? Да я вам по девяти с половиной сколько угодно достану!
— Годится! Два ящика можете? Франко ресторан?
Оба садятся за столик, записывают сделку. В это время оставленный всеми молодой господин бочком подбирается к даме, шепчет что-то…
— Франко ваша квартира? — улыбаясь, спрашивает дама.
— Франко любая моя комната.
Оба смеются, он берет ее под руку. Уходят.
Муж, аккуратно записав в книжку новую сделку, поднимает голову:
— Человек! А где же жена?
— Она ушла с тем молодым человеком.
— О, боже! — со стоном вскрикивает муж, опуская голову на руки. — Какой ужас!
Тихо рыдает.
Растроганный лакей, склонившись над ним, ласково гладит его по плечу:
— Вы очень страдаете, господин?
— Еще бы! Гросс перчаток, дюжина по двести — и я не успел записать его адреса!
Сентиментальный роман
Один Молодой Человек влюбился в одну девушку. Он встретился с нею у одних знакомых, познакомился — и влюбился.
Дело известное.
А девушка тоже в него влюбилась.
Такие совпадения иногда случаются.
Они пошли в кинематограф, потом в оперу. И влюблялись друг в друга все больше и больше по мере посещения кинематографа, оперы, цирка и театра-миниатюр.
Молодому Человеку пришла в голову оригинальная мысль: объясниться с девушкой и предложить ей руку и сердце.
Этот Молодой Человек был проворный малый и знал, что первое дело при предложении руки и сердца стать на колени. Тогда уж никакая девушка не отвертится.
Но где проделать этот гимнастический акт?
В опере? В цирке? В театре-миниатюр светло и людно. Всюду такие сборы, что яблоку упасть некуда, не то, что Молодому Человеку — на колени.
В кинематографе? Там, наоборот, темно, но и это плохо. Девушка может подумать, что он уронил шапку и ползает в темноте на коленях, отыскивая ее. В таких делах минутное недоразумение и все погибло.
Мелькала у Молодого Человека мысль пригласить девушку к себе, но она была застенчива, и никогда бы не пошла на эту авантюру.
И вдруг Молодого Человека осенило:
«Пойду к ней!»
— Можно вас навестить, Марья Петровна? — однажды осведомился он сладким голосом.
— Мм… пожалуйста. Но у меня тесно.
Молодой Человек парировал это соображение оригинальной мыслью.
— В тесноте, да не в обиде.
— Ну что ж… приходите.
— Ей-богу, приду! Посидим, помечтаем. Вы мне поиграете.
— На чем?!
— Разве у вас нет инструмента?
— Есть. Для открывания сардинок.
— Да, — печально согласился Молодой Человек. — На этом не сыграешь. Ну, все равно приду.
Молодой Человек надавил пальцем пустой кружочек, оставшийся от бывшего звонка, стукнул ногой в дверь и кашлянул — одним словом, проделал все, что делают люди в наш век пара и электричества — чтобы им открыли дверь.
— Что вам угодно? — спросил его сонным голосом неизвестный господин.
— Дома Марья Петровна?
— Которая? Их в квартире четыре штуки.
— В комнате номер три.
— В комнате три их две.
— Мне ту, что рыженькая. В сером пальто ходит.
— Дома. А вы чего ходите в такое время, когда люди спят?
— Помилуйте, — изумился Молодой Человек. — Всего 7 часов вечера.
— Ничего не доказывает. У нас три очереди на сон. Всегда кто-нибудь да спит. Идите уж.
Столь приветливо приглашенный Молодой Человек вошел в указанную комнату — и остолбенел: глазам его представилось очень большое общество из мужчин и дам, а в углу, на чемоданчике — мечта его юных дней.
— Что это? — робко спросил он, переступая через человека, лежащего посредине пола на шубе и укрытого шубою же. — У вас суаре? Вы, может быть, именинница? Недобрая! Неужели скрыли?
— Какое там суаре? Это жильцы.
— А где же ваша комната?
— Вот.
— А они чего тут?
— Они тут живут.
— В вашей комнате?
— Трудно разобрать — кто в чьей: они ли в моей, я ли — в их. Садитесь на пол.
Молодой Человек опустился на пол и ревниво спросил:
— Где же вы спите?
— На этих чемоданах.
— Но… тут же мужчины?!
— Они отворачиваются.
— Марья Петровна! Я хотел с вами серьезно поговорить…
— Что слышно на фронте, Молодой Человек? — спросил господин, выглядывая из-под шубы.
— Не знаю. Я вот хотел поговорить с Марией Петровной по одному интересному вопросу.
— Послушаем! — откинулся старик, набивавший папиросы. — Люблю интересные вопросы.
— Но это… дело интимное! — в отчаянии воскликнул Молодой Человек (не могу же я перед таким обществом бухнуть перед ней на колени!).
— Что ж, что интимное. Мы тут все свои. Только… виноват! Вы своей левой ногой залезли в мою площадь пола. Если бы вы у меня были в гостях другое дело.
— Послушайте… Марья Петровна, — шепнул ей на ухо Молодой Человек, подбирая ноги. — Я должен вам…
— В обществе шептаться неприлично, — угрюмо сказала старая дева, поджимая губы.
Из угла какой-то остряк сказал:
— Отчего говорят: «не при лично»? Будто переть нужно поручать своему знакомому.
— Марья Петровна! — воскликнул Молодой Человек, горя, как факел, в неутолимой любовной лихорадке… — Марья Петровна! Хотя я сам происхожу из небогатой семьи…
— А ваша семья имеет отдельную комнату? — с любопытством спросил старик.
Молодой Человек вскочил на ноги… Пробежал по комнате, лавируя между всеми жильцами, перескочил через лежащего на полу и, придав себе таким образом разгон, — бухнулся на колени:
— Марья Петровна, — скороговоркой сказал он: — Я вас люблю надеюсь что и вы тоже прошу вашей руки но не отказывайте молю осчастливьте а то я покончу с собой.
Старик и господин под шубой завопили:
— Несогласны, несогласны! Знаем мы эти штуки!!
— Позвольте! — с достоинством сказал Молодой Человек, поднимаясь с колен. — Что значит «эти штуки»?
— Насквозь вижу вас! Просто вы хотите этим способом втиснуться в комнату седьмым! Дудки-с! Нет моего согласия на этот брак!
— Господа! — моляще сказала Марья Петровна, соскальзывая с чемодана и простирая руки к жильцам. — Мы тут в уголку будем жить потихонечку… Я его за этим чемоданом положу — его никто и не увидит. О, добрые люди! Дайте согласие на этот брак!
— К черту! — ревел жилец из-под шубы. — Он уже и сейчас въехал ногами в плацдарм Степана Ивановича! А тогда за чемоданом он будет въезжать головой в мое расположение. Нет нашего благословения!
— Однако, — возразил удивленный Молодой Человек. — С чего вы взяли, что я буду жить здесь! У меня есть своя комната, и я заберу от вас даже Марью Петровну.
Дикий вопль радости исторгся из всех грудей.
— Милый, чудный молодой человек! Желаем вам счастья! Господа, благословим же их скорее, пока они не раздумали! Дайте, я вас поцелую, шельмец! Ах, какая чудная пара! Знаете, вы бы сегодня и свадьбу справили, а? Чего там!
Энтузиазм был неописуемый: старик совал в рот Молодому Человеку только что набитую папиросу. Старая дева порывисто дергала его за руку с явным намерением изобразить этим поступком рукопожатие, человек на полу под шубой — ласково трепал Молодого Человека по лодыжке, а в углу у чемоданов невесты двое жильцов, рыча и фыркая, как рассерженные пантеры, планировали по-новому свои угодья, примыкавшие к участку Марьи Петровны.
А когда счастливый, пьяный от радости Молодой Человек спускался с лестницы — его догнал старик, набивщик папирос.
— Слушайте, — задыхаясь, шепнул он. — Обратите внимание на другую девушку. Она хоть и не молодая, но замечательная — ручаюсь вам. Человек изумительного сердца! Нет ли у вас для нее какого-нибудь подходящего приятеля?.. Она сделает счастье любому человеку, да и мы бы заодно избавились от этой старой ведьмы, прах ее побери!
КУБАРЕМ ПО ЗАГРАНИЦАМ
Тоска по родине
Гнилая константинопольская погода. С неба падают редкие капли скудного дождя, будто кто-то сверху брызгает облысевшим кропилом. Над крышей что-то взвизгивает и ревет: очевидно, это черти украли христианскую душу и никак не могут ее поделить.
Но в ночлежке, где на нарах сгрудились несколько русских, — тепло. Даже душно. Не спится. Идет тихий разговор, часто прерываемый длинной ленивой зевотой.
— Сволочи эти большевики! Какого черта, из-за них я должон болтаться тут в турецкой ночлежке?! Кто я есть! Я есть русский человек! Значит, я должен жить в России.
— Это ты верно. Ежели ты, скажем, скрипка, ты должен жить в скрипичном футляре. А эти скоты засунули скрипку во флейточный футляр! Рази можно!
— Почему теперь — рождество христово — и дождь. Как так возможно? Я, может быть, об эту пору не переношу дождя. Мне снег нужен…
— Хороши снега у нас в Москве! Нормальные. Полозья скрипят, бубенцы на ванькиных клячах звенят. Вот жилось! Я раз это от Курского вокзала в Газетный переулок ездил — два пальца отморозил. Вот это была жизнь! Не жизнь, а масленица.
