Сборник 2019 года. Том 7 - Михаил Михайлович Жванецкий

Юмор в одиночку невозможен.

Плач – да!

Любовь – да!

Даже осмотр одежды – да!

С примеркой!

И зеркалом.

Юмор рождается только в контакте.

Либо с другими.

Либо с бумагой.

Портят ли человека деньги?

Вот вам повысили зарплату…

Вы испортились на эти 500 рублей?

А на 2000?

Нет, деньги не портят человека.

То, что они его не улучшают, вот это беда.

Всё плохое остаётся при нём.

Даже добавляется подозрительность.

Хорошо и плохо

И может быть плохо.

И плохо может быть долго.

И долго может быть месяц.

Это у человека!

У государства – два года.

Для человека месяц – это много.

Но это может быть!

И тогда, чтобы стало легче, – вспомни, что такое – было хорошо.

И ты поймёшь, что тебе сейчас не так плохо.

И ты привыкнешь к этому.

И это будет следующий месяц.

А тот месяц кончится.

Я работаю над телефоном, который не пропускает скверные новости.

Он молчит уже месяц!

Ага, вот и звонок…

Что вы говорите? Куда вы меня приглашаете? В прокуратуру?

Чёрт! Опять слово «приглашают» он не понял.

Слово «вас вызывают» он не пропустит.

А «вас приглашают» он не понял.

Чёрт, он не понял, какое это приглашение.

Чёрт, надо ставить вторые слова: прокуратура, налоговая, милиция, психдиспансер, ЖКХ, тёща, осмотр нового дома у кого-то.

Приёмная комиссия объявляет приём на факультет менеджмента по специальности «Миллионер – владелец строительной фирмы», «Миллионер – владелец сухогрузного флота», «Миллионер – председатель совета директоров», приём документов до…

Конкурс на одно место – сто пятьдесят восемь миллионов четыреста тысяч триста одиннадцать человек и три марксиста-ленинца.

В Одессе я устроил капкан.

От большой дороги ведёт узкая к моим воротам.

Раздваивается.

Знаков никаких нет.

Две девочки уже попались: Анечка и Олечка.

Высокие, красивые, за рулями дорогих машин.

Они не замечают раздвоения дорог, въезжают.

Едут между заборами, упираются в мои ворота, а назад не могут.

Молодые, красивые, на дорогих машинах назад не могут никогда.

Я ещё сзади повесил яркий фонарь.

Если меня уговорить – открою ворота и подарю разворот.

Хотя это уже будет вторжением в мою частную жизнь, чего я и добиваюсь.

Телефоны

Я просматриваю телефонные книги – что осталось?

Я не говорю, кто остался.

Что осталось от этих номеров?

Господи, что оставил от них?

Память.

Всё-таки надо, чтобы в кирпиче, в букве, в металле.

То, что они в моей, как я – в их телефонных книжках.

56-87-19 – мои цифры.

Я на эти цифры откликался в Ленинграде десять лет.

На 54-45-37 откликался знаменитый драматург, чьи пьесы шли по всей стране.

На цифры 73-38-85 откликался замечательный театральный критик, первый, проведший границу между остроумием и острословием (Евгений Колмановский).

54-55-87 – откликался автомастер «Жигулей» СТО-5.

Вот такая наша жизнь в таких этих номерах.

Что в этой жизни?

Люди!

Вот эти: 14-35-35 – (Евгений Болотинский). Его джаз-оркестр подбирал меня, вытаскивал из любых помоев и ставил на сцену возле себя.

Я не пропал благодаря ему.

92-52-48 – стихи в песнях.

«Травы пахнут мятою».

77-61-63 – замуж, замуж.

Надо замуж, надо отведать всё и всех – и замуж.

Расчёт верный.

Оторвость – кратчайший путь в замужество.

Девушка скромная, тихая, порядочная и одинокая – такой и будет называться всю жизнь, а 77-61-63 приехала из провинции и выскакивала замуж раз пять.

Я её рекомендовал как талантливую актрису.

Другой её рекомендовал как талантливую поэтессу, третий её рекомендовал как прекрасного бухгалтера, четвёртый – как преданную жену. В результате квартира в Питере, квартира и дача в Москве, ни одного ребёнка и собственная бар-дискотека в Пензе.

33-17-94 – друг, гонщик, прекрасный человек, я его сам потерял.

Выгнали меня из Питера, уехал в Москву, в Одессу.

А главное – ушло то время.

Телефоны стали семизначными, одиннадцатизначными, и я перестал работать в этой дружбе.

Я начал ездить, уставать, не звонить и жить в другом городе.

А в Ленинграде, конечно, решили: испортился и всякое другое.

А чтоб дружить – надо видеться, и я потерял моего замечательного 33-17-94, Леонид Давыдыч.

Рабинович – гонщик. Съёмки. На полной скорости сквозь три подъезда.

Ленинград – Москва. Кирпич, на газ, вперёд!

А когда пошли машины, выдвинулся 39-22-31 – великий человек, если ты с ним дружил – ты ездил.

Ты ездил, пока он дружил.

Что-то пробежало – и ты пошёл пешком со всеми секретками от зеркал, колёс, дворников.

Всё переставало работать.

Как он этого добивался?

495-16-14 – казалось бы, она завлит Театра миниатюр и он муж, известный как муж завлита Театра миниатюр, – теперь художник всемирно известный (Целков).

Живёт в Париже.

Работы дороже квартир, а для меня был мужем завлита.

Я общался с ней.

Знал бы, общался с ним.

Всё зависит от того, в чьей памяти вы собираетесь остаться.

Эти номера помню и помнить буду!

Всегда ваш.

– Эй, дед, у тебя что, пропуск в женский туалет?

Вернись сейчас же!

Ишь, жена у него там.

Выйдет – жди, стой или стой, жди.

Держись вон за ту скобу.

Вот и стой.

Что ей крикнуть?

Как её зовут? Мария Степановна?

Что ей сказать, что ты здесь у скобы?..

Эй, кто тут Мария Степановна?!

Вас муж ждёт в прихожей.

За скобу держится.

Вы его узнаете, он держится за скобу.

Не спешите, он держится за скобу.

Он сказал, что вы его узнаете.

Хорошо, я присмотрю за ним.

Мне очень нужно нерассуждающее бесстрашие.

Или совсем не надеяться, или совсем быть уверенным.

Или жизнь поставит меня на эту грань.

Или я сам заползу.

От интеллекта – польза не мне.

Кризис кризисом, но человеку нельзя многое терять, чтоб не стать сволочью.

Как перевести на английский: «Что делаете? – Сидим гуляем!»

Этюд

Сквозь тишину и музыку проступают слабые голоса:

– Почему ты не женился на мне?

Я слышу эти голоса.

Тихие и печальные.

Я отвечаю им тихо и печально:

– Я