Владимир Поляков - Моя сто девяностая школа (рассказы)
Мы с моим другом Мишей Гохштейном решили сделать для выставки модель действующего гейзера. Для этого мы раздобыли большую сковороду с краями барьерчиком, проделали в центре ее сантиметровую дырку и припаяли снизу к ней металлическую трубку длиной чуть больше метра. Под трубкой находилась банка, наполненная сплошь водой. Банка эта подогревалась паяльной лампой. Отверстие в сковородке затыкалось пробкой. И когда вода в банке разогревалась до температуры кипения, она поднималась по трубке вверх, пробка со страшной силой вылетала и вода била из сковородки в потолок.
Наш гейзер имел большой успех, вокруг него всегда толпились ребята и орали. Им доставляло удовольствие быть обрызганными.
Мы готовились к открытию выставки около трех месяцев. Делали ее самозабвенно. Особенно трудились Элла Бухштаб, Алла Корженевская, Уся Руткина, Саша Чернов, Герман Штейдинг, Юра Чиркин, Ваня Розенберг и Ваня Лебедев, Ромка (Романов), Витя Сабунаев, Лёдя Андреев, Леся Кривоносов и Костя Кунин.
Сколько они сделали карт, диаграмм и рисунков!
Сколько действующих моделей и макетов, плакатов и лозунгов!
Как замечательно украсили классы!
Заведующий школой Александр Августович Герке ходил гордый по школе и даже прощал крики в коридоре.
А сколько замечательного сотворили ученики других классов - Миша Дьяконов, Тося Самойлович, Боря Энкин, Сережа Соболев, Фридман, Мухин, Блатин, всех не перечтешь.
И вот пришел день открытия. Пришли гости из других школ, все педагоги, все наши учащиеся. Это был настоящий праздник, и все наши учителя ходили по выставке гордые и радостные - это ведь их ученики сделали выставку своими руками. Это ведь и успех учителей.
Наш гейзер всегда окружали толпы восторженных ребят. Когда гейзер шипел, они визжали и со смехом разбегались в стороны, и совершали это по нескольку раз.
Мы с Гохштейном, гордые своим гейзером, давали пояснения и рассказывали об Исландии.
К нам подошла наша преподавательница немецкого языка Екатерина Петровна. Это была довольно высокая седая женщина. Ей было много лет. Она была старая, не очень красивая. И мы ее, я бы сказал, не очень любили.
- Вас ист дас бэй инен? (Что это у вас такое?) - спросила она по-немецки.
- А вы посмотрите. Загляните получше в эту чашу, - сказал я. - Зеен зи бессер.
Екатерина Петровна, которая была близорукой и плохо видела, наклонилась над чашей гейзера, и в этот же миг вылетела пробка, ударив Екатерину Петровну в подбородок, и ей в лицо рванулась струя кипящей воды.
Екатерина Петровна с криком отшатнулась от гейзера, а мы дьявольски захохотали.
Но никто из ребят, стоящих вокруг, не улыбнулся, а Ира Дружинина сказала - вы злые хулиганы!
Екатерина Петровна со слезами на глазах отвернулась и быстро ушла.
- Зачем мы это сделали? - спросил я у Миши.
- А зачем ты сказал ей, чтобы она наклонилась?
Мы поняли, что оба, не сговариваясь, поступили мерзко.
Но этим не ограничилось. К нам подошел ответственный за выставку Александр Юрьевич. Он сказал - чтоб вас и вашего гейзера больше здесь не было.
И мы унесли гейзер во двор школы, сломали его, а паяльную лампу отдали в физический кабинет.
Все ребята смотрели на нас косо, и никто с нами не разговаривал. Два дня мы ходили по школе под этими косыми взглядами, а на третий зашли в учительскую.
- Екатерина Петровна, мы к вам, - сказал я.
- Что случилось?
- Случилось то, что мы поступили, как бандиты.
Мы не хотели причинить вам обиду. Мы не знаем даже, как это получилось... Но это неправда: мы знаем, как это получилось. И нам очень стыдно. Мы никогда больше не будем никому подстраивать таких гадостей.
Простите.
А Гохштейн сказал:
- И я теперь буду лучше учить немецкий.
Екатерина Петровна улыбнулась и сказала:
- Все хорошо, что хорошо кончается. Зеер гут.
МЫ УЧИМСЯ СТРЕЛЯТЬ
Александр Дмитриевич Пестриков преподавал у нас алгебру и геометрию. Это был коренастый мужчина с подобием маленькой бородки. В нем не было ничего математического. Скорее всего, он был похож на крестьянина, приехавшего в командировку в город.
И говор у него был крестьянский. Но это не мешало ему преподавать, и делал он это отлично. Всегда просто и точно все объяснял, но зато и требовал точности в ответах.
У нас ввели новый предмет - военное дело. Что ж?
Это было вполне понятно. Вероятно, придется еще защищать завоевания Октября, а кто это будет делать?
Вернее всего - мы. А что мы знаем? Да почти ничего.
И значит, надо нас подготавливать. Так объяснял нам Розенберг, который всегда любил все объяснять.
Занятие военным делом поручено было проводить Пестрикову. Он был прапорщиком еще в царской армии, как говорили, хлебнул фронта и даже чуть было не попал в плен к австрийцам. А в гражданскую войну он служил в Красной гвардии и был даже знаком с Фрунзе.
На первом же уроке он вывел нас на Плуталову улицу, построил, скомандовал: "р-ряды вздвой!" - и учил нас ходить в строю. Мы изучали построения и перестроения, равнение налево и направо, выполнение команды "крр-ругом марш!". Ну, словом, азы строевой подготовки
Маршируя по улицам, мы пели. Пели разные песни:
"Я пулеметчиком родился, в команде Максима возрос", "А куда ты, паренек" и многие другие. Пели неважно, но с чувством и стараясь перекричать друг друга.
В одно из занятий Пестриков повел нас в тир.
- Сегодня будем стрелять, - сказал он, - пока из мелкокалиберных винтовок.
Нам роздали винтовки, выдали по три патрона, Александр Дмитриевич показал, как надо заряжать винтовку, и рассказал правила стрельбы.
- Стрелять будем лежа, - сказал он.
В большом прохладном сарае в пятидесяти метрах от "огневого рубежа" стояли мишени - большие черные яблоки на белых листах картона.
Первый выстрел сделал сам Александр Дмитриевич.
Первая пуля попала у него в десятку, вторая в восьмерку и третья в десятку.
- Разучился уже, - сказал он, улыбнувшись. - Было время, когда все загонял в десятку... Стрельба такое дело, что без постоянной тренировки нельзя.
Рука не та, и глаз теряет точность.
Первым из группы стрелял я, но моей пули не нашли вообще. Сделал второй и третий выстрел. Одна пуля попала в белую часть мишени (молоко), вторая прорвала самый край.
Выстрелил Павка и попал в мишень Селиванова.
- Ты нас не подстрели, - сказал Пестриков.
- Буду стрелять поосторожнее, - сказал Павка, выстрелил еще. Раздался громкий выстрел, и посыпались стекла. Он попал в электрическую лампочку, висевшую под потолком сарая.
Третьим был Лёдя Андреев. С первым выстрелом он попал в девятку, а две пули попали в восьмерку и в семерку.
- Будешь снайпером, - сказал Пестриков. - У тебя хороший глаз.
Но всех побил Володя Петухов. Он всадил все три пули в десятку.
- У меня же отец военный, - сказал он. - Мне просто иначе неудобно. Меня же отец учил.
Вслед за ним стрелял Ваня Розенберг. Он стрелял в очках, но даже в очках он не мог нигде найти следов своих выстрелов.
Первый раз я увидел слезы на глазах Розенберга.
- Что с тобой? - спросил его Пестриков.
- Мне стыдно, - сказал Ваня. - Я, наверно, никогда не смогу стрелять. Меня подводит мое зрение.
- Не отчаивайся, - сказал Александр Дмитриевич, - в крайнем случае ты будешь подносчиком патронов. Это тоже важное дело.
Это немного успокоило Розенберга. И когда мы шли из тира обратно в школу, он даже развеселился и лихо запел единственную солдатскую песню, которую знал:
"Мой дядюшка барон командует войсками".
- Отставить барона! - строго скомандовал Пестриков.
И мы все запели: "Смело мы в бой пойдем за власть Советов и как один умрем в борьбе за это!"
НЕСРАВНИМОЕ СРАВНЕНИЕ
Мария Германовна возвращала тетрадки с нашей письменной работой по литературе. Это было сочинение на тему "Кем я хочу быть?".
Оказалось, что у нас в классе будут в недалеком будущем все профессии. Нашлись врачи, инженеры, юристы, токари, педагоги, кораблестроители, артисты, художники, архитекторы, директор завода, водолаз и даже один ловец крокодилов.
Мария Германовна достала из кипы тетрадок одну, раскрыла ее и долго печально на нее смотрела. Потом столь же печально закрыла ее и сказала:
- А тетрадь Полякова привела меня в ужас! Как можно так небрежно писать?! Вы посмотрите, что это за почерк! Одна буква на Кавказ, другая на Арзамас, и все остальные ни к селу ни к городу. Одно слово написано, три перечеркнуто. Такое впечатление, будто по странице ходила пьяная курица. Я посчитала: из сорока слов на странице зачеркнуто двадцать девять. Как можно подавать такую работу? Я с трудом прочла ее, по смыслу это неплохо, но орфография! Но почерк! Но внешний вид! Я ставлю тебе "очень плохо"!
Я поднял руку.
- В чем дело? - спросила Мария Германовна.
- Сколько бы вы поставили за сочинение Льву Николаевичу Толстому?
- Что за глупый вопрос?
