Автор Неизвестен - Русский литературный анекдот конца XVIII - начала XIX века
* * *
Губернатор (А. А.) Корнилов должен был назначить от себя двух чиновников при ревизии. Я был один из назначенных. Чего не пришлось мне тут прочесть! — и печального, и смешного, и гадкого. Самые заголовки дел поражали меня удивлением.
"Дело о потере неизвестно куда дома волостного правления и об изгрызении плана оного мышами".
"Дело о потере двадцати двух казенных оброчных статей", то есть верст пятнадцати земли.
"Дело о перечислении крестьянского мальчика Василья в женский пол".
Последнее было так хорошо, что я тотчас прочел его от доски до доски.
Отец этого предполагаемого Василия пишет в своей просьбе губернатору, что лет пятнадцать тому назад у него родилась дочь, которую он хотел назвать Василисой, но что священник, быв "под хмельком", окрестил девочку Ваеильем, и так внес в метрику. Обстоятельство это, по-видимому, мало беспокоило мужика, но когда он понял, что скоро падет на его дом рекрутская очередь и подушная, тогда он объявил о том голове и становому. Случай этот показался полиции очень мудрен. Она предварительно отказала мужику, говоря, что он пропустил десятилетнюю давность. Мужик пошел к губернатору. Губернатор назначил торжественное освидетельствование этого мальчика женского пола медиком и повивальной бабкой. Тут уж как-то завелась переписка с консисторией, и поп, наследник того, который под хмельком целомудренно не разбирал плотских различий, выступил на сцену, и дело длилось годы, и чуть ли девочку не оставили в подозрении мужеского пола. [33, с. 267.]
* * *
У старика генерала Тучкова был процесс с казной. Староста его взял какой-то подряд, наплутовал и попался под нечет. Суд велел взыскать деньги с помещика, давшего доверенность старосте. Но доверенности на этот предмет вовсе не было дано. Тучков так и отвечал. Дело пошло в Сенат, Сенат снова решил: "Так как отставной генерал-лейтенант Тучков дал доверенность… то…" На что Тучков опять отвечал: "А так как генерал-лейтенант Тучков доверенности на этот предмет не давал, то…" Прошел год, снова полиция объявляет с строжайшим подтверждением: "Так как генерал-лейтенант… то…" — и опять старик пишет свой ответ. Не знаю, чем это интересное дело кончилось. Я оставил Россию, не дождавшись решения. [ЗЗа, с. 217.]
* * *
— Вот был профессор-с — мой предшественник, — говорил мне в минуту задушевного разговора вятский полицмейстер. — Ну, конечно, эдак жить можно, только на это надобно родиться-с; это в своем роде, могу сказать, Сеславин, Фигнер. — И глаза хромого майора, за рану произведенного в полицмейстеры, блистали при воспоминании славного предшественника.
Показалась шайка воров, недалеко от города, раз, другой доходит до начальства — то у купцов товар ограблен, то у управляющего по откупам деньги взяты. Губернатор в хлопотах, пишет одно предписание за другим. Ну, знаете, земская полиция трус; так какого-нибудь воришку связать да представить она умеет — а там шайка, да и, пожалуй, с ружьями. Земские ничего не сделали. Губернатор призывает полицмейстера и говорит: "Я, мол, знаю, что это вовсе не ваша должность, но ваша распорядительность заставляет меня обратиться к вам". Полицмейстер прежде уж о деле был наслышан. "Генерал, — отвечает он, — я еду через час. Воры должны быть там-то и там-то; я беру с собой команду, найду их там-то и там-то и через два-три дня приведу их в цепях в губернский острог". Ведь это Суворов-с у австрийского императора! Действительно: сказано — сделано, он их так и накрыл с командой, денег не успели спрятать, полицмейстер все взял и представил воров в город.
Начинается следствие. Полицмейстер спрашивает:
— Где деньги?
— Да мы их тебе, батюшка, сами в руки отдали, — отвечают двое воров.
— Мне? — говорит полицмейстер, пораженный удивлением.
— Тебе! — кричат воры, — тебе.
— Вот дерзость-то, — говорит полицмейстер частному приставу, бледнея от негодования. — Да вы, мошенники, пожалуй, уверите, что я вместе с вами грабил. Так вот я вам покажу, каково марать мой мундир; я уланский корнет, и честь свою не дам в обиду!
Он их сечь — признавайся, да и только, куда деньги дели? Те сначала свое. Только как он велел им закатить на две трубки, так главный-то из воров закричал:
— Виноваты, деньги прогуляли.
— Давно бы так, — говорит полицмейстер, — а то несешь вздор такой; меня, брат, не скоро надуешь.
— Ну уж, точно, нам у вашего благородия надобно учиться, а не вам у нас. Где нам! — пробормотал старый плут, с удивлением поглядывая на полицмейстера. [33, с. 257.]
* * *
До Петербурга дошли наконец слухи о том, что творится в Пензенской губернии, и туда назначена была ревизия в лице сенатора Сафонова. Сафонов приехал туда вечером нежданно, и когда стемнело, вышел из гостиницы, сел на извозчика и велел себя везти на набережную.
— На какую набережную? — спросил извозчик.
— Как на какую! — отвечал Сафонов. — Разве у вас их много? Ведь одна только и есть!
— Да никакой нет! — воскликнул извозчик.
Оказалось, что, на бумаге, набережная строилась уже два года и что на нее истрачено было несколько десятков тысяч рублей, а ее и не начинали. [138, с. 41–42.]
* * *
Административная машина того времени была так отлично налажена, что управляющему краем было чрезвычайно легко. Петербург поважнее Казани, да и то в старые годы градоправители его не находили никаких затруднений в исполнении своих многосложных обязанностей.
— Это кто ко мне пишет? — спросит, бывало, петербургский губернатор Эссен, когда правитель канцелярии подаст ему бумагу.
— Это вы пишете.
— А, это я пишу. О чем?
Узнав, о чем он пишет, государственный муж подписывает бумагу.
Бывали администраторы более беспокойные, как, например, эриванский губернатор князь Андроников. Этот все сомневался, не обманывает ли его правитель канцелярии, и придумал способ, посредством которого удостоверялся, что его не обманывают.
— Скажи правду, это верно? — спрашивал он правителя канцелярии, подносившего ему бумаги к подписанию.
— Верно, Ваше Превосходительство.
— Взгляни на образ, побожись!
Тот взглянет на образ, побожится; князь Андроников перекрестится и подпишет. [138, с. 33–34.]
* * *
В одной уголовной палате замечена была страшная медленность в ходе арестантских дел. Предписание за предписанием следовали одно за другим из министерства в палату о скорейшем решении дел. Спустя несколько времени после чего, председатель палаты приезжает в Петербург и с ликующим лицом является к министру юстиции, докладывая, что все дела в его палате решены.
— Как же вы это сделали? — спросил министр.
— Я, Ваше Сиятельство, — отвечал председатель-дворянин, — воспользовался особым случаем. В нашем губернском остроге содержится несколько весьма опытных чиновников: вот я и роздал им дела, — они мне живо написали все, что нужно.
Министр, граф Панин, услыхав это, всплеснул руками и удалился из приемной комнаты, не найдя ничего сказать. [138, с. 47.]
* * *
При переводе К. Я. Булгакова из московских почт-директоров в петербургские обер-полицмейстер (Д. И.) Шульгин говорил брату его Александру: "Вот мы и братца вашего лишились. Все это комплот против Москвы. Того гляди, и меня вызовут. Ну уж. если не нравится Москва, так скажи прямо: я берусь выжечь ее не по-французски и не по-растопчински, а по-своему, так что после меня не отстроят ее во сто лет". [29, с. 190.]
* * *
Гр. Закревский ехал раз поздно вечером с дочерью Мясницким бульваром мимо одного свободного дома, известного в городе под именем "Варшависки". Вдруг из этого увеселительного заведения выскочили пьяные офицеры и подняли крик; граф остановился и, увидев квартального, спросил, что это. "Бордель, Ваше Сиятельство". Затем последовала пощечина, которою граф пожаловал квартального, внушая ему быть вежливее при дамах. Заведение было уничтожено, и за такой смелый подвиг Москва дала Закревскому почетное звание графа Варшавского. По этому случаю М. С. Щепкин сказал: "Один раз сказал квартальный правду, да и тут поколотили!" [70, с. 144.]
* * *
После несчастных событий 14 декабря разнеслись и по Москве слухи и страхи возмущения. Назначили даже ему и срок, а именно день, в который вступит в Москву печальная процессия с телом покойного императора Александра I. Многие принимали меры, чтобы оградить дома свои от нападения черни; многие хозяева. домов просили знакомых им военных начальников назначить у них на этот день постоем несколько солдат. Эти опасения охватили все слои общества, даже и низшие. В это время какая-то старуха шла по улице и несла в руке что-то съестное. Откуда ни возьмись мальчик, пробежал мимо ее и вырвал припасы из рук ее. "Ах ты бездельник, ах ты головорез, — кричит ему старуха вслед, — еще тело не привезено, а ты уже начинаешь бунтовать". [29, с. 96–97.]
* * *
Первая жена гр. Л. была женщина немолодая, некрасивая, ужасно худощавая, плоская, досчатая. (…) Граф Л. застает эту же сожительницу свою в преступном разговоре (также и здесь отсылаем читателя или читательницу к английскому словарю) с одним из своих адъютантов. "Поздравляю вас, любезнейший, — говорит он ему. — Я хотел представить вас к Анне на шею, а теперь представлю вас к шпаге за храбрость". [29, с. 259.]
